Мечников - Семен Резник

Так предполагал Мечников. Но земским энтомологом стать ему не пришлось. Ибо хорошо сказано: человек предполагает, а господь располагает.

Умерла мать Ольги Николаевны. На Илью Ильича и его супругу свалилось новое горе, от которого они не скоро оправились.

Но когда оправились, то сообразили, что теперь по-иному могут устроить свою жизнь, ибо они получили наследство.

Поповка и вместе с ней другое имение, Красноселка, расположенное неподалеку, в Чигиринском уезде той же Киевской губернии, перешли теперь к Белокопытовым-младшим, причем часть доходов, принадлежавшая Ольге Николаевне, вполне могла обеспечить бездетную семью Мечниковых. А если так, то побоку службу! Университетский хомут и так изрядно намял ему шею.

Тем более что на доходы можно было рассчитывать лишь при умелом ведении дел, а вести-то их, кроме Ильи Ильича, было некому. К тому же он дал слово покойному тестю взять на себя заботу о его малолетних отпрысках.

Он с жаром окунулся в хозяйские заботы с тем, чтобы деревне отдавать лишь летние месяцы, а остальные посвящать своим научным занятиям.

В деревне он любил беседовать с мужиками и бабами, входил в их нужды. Хотя Илья Ильич не имел диплома врача, но к нему обращались крестьяне со всей округи, и он, как заправский доктор, выслушивал и выстукивал, давал лекарства и всякий раз, выпроваживая пациента, не забывал напутствовать его бодрящим словом: «Пустяки, завтра встанешь», «До ста лет доживешь!..» Носил он полотняную рубаху; по утрам босой, закатав брюки, бродил с сачком по илистому берегу речки, и вокруг него роились деревенские ребятишки. Они собирали для «барина» червяков, жуков, кузнечиков; он одаривал добытчиков пятачками и конфетами.

Илья Ильич любил кататься по окрестностям, только не терпел тряски и, когда его сильно подбрасывало на колдобине, сердито толкал в спину кучера Семена Пахненко. Потом, вернувшись, чувствовал себя виноватым и совал Семену рубль, а то и трешку. Кучер знал эту слабость хозяина и норовил заработать побольше тумаков.

В деревне добродушно посмеивались над чудаковатым и незлобивым барином.[29]

Жизнь в деревне была, однако, не только идиллической.

Помещичьи земли сдавались в аренду, крестьяне, в большинстве малоземельные, полагали, что если они вытеснят арендаторов, то земля отойдет к ним.

Мечников старался всячески улаживать конфликты крестьян с арендаторами, но отношения между ними все больше обострялись, особенно в Красноселке. Однажды Мечников даже обратился к властям, дабы предотвратить назревавшее несчастье. Но власти бездействовали, так как «еще ничего не произошло». Крестьяне убили сторожа, который мешал им пасти скот на хозяйской земле. Их судили и двенадцать человек отправили на Сахалин. Повлиять на события было невозможно, и сознание собственного бессилия угнетало Мечникова. Когда вышел срок аренды, он продал часть земли крестьянам, «но это, по существу, не могло уладить общего положения, — пишет Ольга Николаевна. — Поэтому он был очень счастлив, когда в 87-м году мой брат Николай, окончив Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию, взял на себя управление семейными делами».

Мечников не чувствовал, как он писал впоследствии, «ни малейшего угрызения совести от того, что большую часть жизни он жил доходом от земли, которую он не поливал „ни потом, ни кровью“». Он полагал, что научной работой окупает свое содержание. Через много лет в предисловии к первому русскому изданию «Этюдов оптимизма» он подробно разовьет мысль о том, что «доходом от земли имеют нравственное право пользоваться не только люди, идущие за плугом, выполняющие механическую работу, но и те, которые направляют мускульный труд выбором подходящих для культуры растений и животных, равно как и те, которые трудятся над устранением повреждения культивируемых организмов, те, которые ищут средств против болезней человека, домашних животных и растений, и вообще все, кто споспешествует умственному и материальному прогрессу человечества».

Но — любопытная деталь — Илья Ильич, по-видимому, не считал возможным расходовать на собственные нужды что-либо сверх жениного наследства. Получив согласно уставу выходное пособие от университета в размере годового жалованья, он построил в Поповке церковноприходскую школу (это была первая школа в уезде), а позднее, когда умерла Эмилия Львовна — самая тяжкая утрата, какую ему довелось пережить, — отказался от своей доли в Панасовке в пользу детей покойного Ивана Ильича. И даже когда ему предлагали субсидии на работы по борьбе с хлебным жуком, он неизменно отклонял их, предпочитая оставаться «независимым» исследователем.

Похозяйствовав в Поповке первое лето, Мечниковы со всем выводком юных Белокопытовых уехали на Средиземное море.

И вот он снова в Мессине — с грязной набережной, заваленной ящиками из-под апельсинов, с небольшим городским садом и в нем огромным деревом — он не знал его названия — с пурпурно-красными цветами, похожими на мотыльков…

За четырнадцать лет здесь ничего не изменилось. Но как изменился он сам!..

Тогда, просиживая знойные часы в тени этого дерева и глядя вокруг воспаленными глазами, он видел впереди лишь беспросветный мрак… Теперь другое… Прошло уж больше года, как вырвался он из холодных лап смерти, которой чуть было сам не отдал себя на съедение, введя в вену кровь тифозного больного, а самоощущение безмерного наслаждения жизнью не покидает его.

С некоторым для себя удивлением Илья Ильич к 38 годам обнаружил, что жить все-таки стоит! Стоит жить! Вопреки всему, даже вопреки понесенным утратам, вопреки тому, что твоя собственная жизнь — только ничтожная кочка на бесконечной унылой равнине несуществования… Природа, наделила тебя глазами, способными любоваться ширью моря под солнцем, и живописностью гор, окаймляющих берега, и цветами этого громадного дерева, летящими под напором ветра, как мотыльки летят на пламя свечи… Природа наделила тебя способностью слышать извечный рокот прибоя, и шум ветра в кроне того же громадного дерева, и смех, и пение птиц, и трогающие сердце мелодии шарманки… Тебе дана способность обонять благоухание цветов и терпкие запахи водорослей на морском берегу… Ты можешь подставлять лицо порывам соленого ветра. Ты полон сил и наделен способностью мыслить, а значит, проникая за край чувственной видимости мира, постигать гармонию (или дисгармонию — это уж как тебе угодно считать) мироздания.

Как жаль, что он только теперь осознал это, когда неумолимое время сжевало уже добрую половину отпущенных ему лет… Ну ничего, впереди их еще достаточно, чтобы насладиться счастьем быть, жить, чувствовать, мыслить…