Все еще здесь - Линда Грант

Когда Сэм идет по ливерпульским улицам, люди подходят пожать ему руку, словно перед ними кинозвезда или кто-нибудь из «Битлов». Даже те, кто в конце концов попал за решетку — ибо, когда сначала оставляешь повсюду отпечатки пальцев, а потом пытаешься толкнуть украденный телевизор полицейскому в штатском, даже самый красноречивый адвокат тебя не спасет, — даже они преисполнены уважения к Сэму Ребику. Потому что он защищает бедных, потому что он еврей — а значит, не католик и не протестант, не участвует в племенных сварах и честно помогает любому, кто к нему обращается. Выше его в сознании ливерпульцев только еще один еврей — Брайан Эпстайн, нанесший Ливерпуль на карту мира.

Вот с каким противником судьба и собственная жадность столкнула эту парочку, что сидит сейчас в квартире на Альберт-Док, утирает сухие глаза шелковыми платочками и всем своим видом демонстрирует, что наш родной город глубоко оскорбляет их взор, слух и все прочие чувства. Страдать они начали еще в «Атлантик Тауэре». Миссис Дорф поинтересовалась у портье, есть ли у них в отеле гимнастический зал — она, видите ли, занимается гимнастикой по особому режиму, разработанному ее личным тренером, и он ее предупреждал ни в коем случае не прерывать занятий более чем на два дня, грозя в противном случае самыми ужасными последствиями для здоровья. Портье сказал, что гимнастического зала в отеле нет: «Но можете побегать по лестницам вверх-вниз, это у нас бесплатно».

Кузен Питер — рыхлый, бледный, с рыбьей физиономией — тыкает в Сэма пальцем:

— Ваши адвокаты даже не пытались нас разыскать!

— А с какой стати? Мы и не подозревали о вашем существовании. Чего вы хотите — чтобы мы напечатали во всех американских газетах объявления: «Если у вас есть давно потерянные кузены в Англии, приезжайте в Ливерпуль, вас здесь ждет куча денег»?

— Что ж, если дело дойдет до суда, вам придется доказать, что вы ничего о нас не знали. Мне сообщили, что вы сами юрист. Вы понимаете, что можете лишиться лицензии?

Лорен, жена, энергично кивает. Она моложе мужа: рыжевато-золотистые волосы, кожаные брюки, туфли из змеиной кожи. Оказывается, именно она, ожидая своей очереди в парикмахерской, прочла в журнале статью о новом очищающем креме фирмы «Роз Розен» и его удивительной истории. Фамилию Дорф, разумеется, сразу узнала — это ведь фамилия ее мужа! К тому же подруги, тоже читавшие этот журнал, начали звонить и спрашивать, не об их ли родственниках идет речь.

— Как вы нас разыскали? — спрашиваю я.

— По телефону. Папа рассказывал, что в Англии у него осталась сестра, что она вышла замуж за человека по имени Ребик из Ливерпуля — название города я запомнил, потому что оттуда вышли «Битлз», хотя сам я «Битлз» не слушал, я из другого поколения, предпочитал «Эверли Бразерс» и Бадди Холли. Ребиков в Ливерпуле оказалось много, я взял телефонную книгу и решил обзвонить всех подряд. Первым позвонил Абрахаму Ребику: трубку взяла его вдова, я спросил у нее о Лотте Ребик и получил ваш телефон. Как видите, все оказалось совсем несложно.

— Два звонка через океан, — добавляет Лорен. — Их стоимость вы тоже нам оплатите.

— Похоже, вы стеснены в средствах, — замечает Сэм, уставившись на кольцо с бриллиантом у нее на пальце.

Умеет Сэм, когда надо, сказать человеку гадость! Мы уже знаем, что Питер и Лорен живут в городке Хартфорд в Коннектикуте, что Эрнсту после долгих стараний удалось открыть там собственную фабрику игрушек, а Питер продает программное обеспечение для компьютеров.

— Я вполне способен обеспечить семью, — отвечает Питер, и бледная физиономия его розовеет. — Но мы хотим, чтобы все было по справедливости.

— Значит, претендуете на третью часть?

— Еще чего! На половину. А вы с сестрой можете поделить между собой то, что останется. А кроме того, мы требуем компенсации за выгоду, которую вы получали от производства крема до продажи рецепта «Роз Розен».

— Послушайте, наш отец воссоздал этот бизнес из ничего. Все, что у него было, — пустой флакон с засохшими остатками крема на донышке. Он отдал этот флакон на анализ, выяснил состав крема и наладил производство. Наши дед и бабка не передавали отцу рецепт…

— Неправда. Они отдали крем вашей матери, когда она покинула Германию в тридцать девятом году.

— И что же, по-вашему, она с ним сделала?

— Использовала и выбросила флакон, что еще она могла с ним сделать? Все это не важно, речь идет о краже интеллектуальной собственности…

— Чушь. Единственные, кто после тридцать девятого года имел законные права на формулу крема, — нацисты. Дедушка и бабушка продали им рецепт в обмен на собственную жизнь и жизнь наших родителей. Что случилось с предприятием после войны, я не знаю; люди из «Роз Розен» пытались выяснить, но не нашли никаких следов. Их юристы пытались найти и того аптекаря, что изобрел рецепт, — и нашли свидетельства о смерти его и всех членов его семьи в Берген-Бельзене. Кстати, а вы с юристами «Роз Розен» разговаривали?

— Нет, но обязательно поговорим.

— Чушь собачья, — заключил Сэм, когда мы их выпроводили. — Ребята из «Розен» их живьем съедят.

— Сэм, почему ты так уверен? — спросила Мелани, убирая со стола кофе, фрукты и печенье. — Ведь в этой области законодательства ты не специалист.

— Я точно знаю, что на такой процесс у них не хватит денег. Если бы они появились раньше, когда мы только вели переговоры с «Роз Розен», тогда наше положение было бы не из веселых. Скорее всего, нам не удалось бы продать крем — зачем корпорации юридические сложности и дурное паблисити? Но теперь они вряд ли чего-то добьются. «Роз Розен» вовсю торгует нашим кремом и не захочет портить имидж своего продукта судебными разбирательствами.

— А какие-то права у них есть? — спросила я.

— Не думаю. Кто хозяин формулы? Юридически у нас все чисто, в начале пятидесятых мы получили патент. То есть папа получил.

— А фабрика?

— Вот фабрика — другое дело. Здесь у них, пожалуй, такие же права на компенсацию, как и у нас.

— И что нам теперь делать?

— Постараемся их убедить, что затевать тяжбу с «Роз Розен» — дело бесполезное и, если они хотят

что-то получить, пусть лучше вместе с нами требуют возмещения убытков. Держу пари, о фабрике они даже не знают — они ни разу о ней не упомянули.

— Как вам показалось, что они за люди? — спросила Мелани. — Что чувствуешь, когда споришь с родными из-за наследства?

— С родными, которых мы никогда в жизни не видели, — уточнила я.

— Он просто мерзкий тип. А вот она довольно милая.

— Милая?

— Ну, знаешь, этакий белокурый котеночек… Ладно, Мел, сама же понимаешь, я тебя просто дразню.