Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

него и теперь жалкой испуганной группкой толкались перед составом. Внутри осталась только мать Пети, Насти и Ивана Бацуевых. Она сидела, прижимая к себе младшего сына, и, не проронив ни слова, раскачивалась из стороны в сторону, словно укачивая своего малыша. Возможно, он спал и мать просто не хотела тревожить измученного дорогой, жаждой, голодом мальца. Ее дочь Настя уже сошла с платформы и стояла вместе с Галиной. Оравший на людей коренастый усташ вскочил на трап и через мгновение очутился возле женщины.

– Эй, мразь! Встать и выйти вон! – грубо скомандовал он и угрожающе двинул деревянной дубинкой, едва не коснувшись ее волос, стянутых узлом на затылке.

Косынкой женщина прикрыла лицо Петюни, видимо оберегая от назойливых мух, которые мучили всех обитателей вагона во время пути. Она не реагировала и продолжала раскачиваться. Надзирателю явно не понравилось такое равнодушие, и он с размаху ударил ее дубинкой по голове. Удар пришелся точно в висок с левой стороны. Женщина, не издав ни звука, повалилась на правый бок, выпустив из рук ребенка. Петя упал на грязную солому, с лица слетела косынка. Все следившие за этой сценой жестокой расправы ахнули и остолбенели. Малыш лежал с широко открытыми глазками и ротиком. Он был неестественно бледен и недвижим. По всему было видно, что мальчик мертв.

Перевернув ногой тело малыша, надзиратель наклонился над женщиной. И в этот момент она вскинула руки и крепко впилась в мясистую шею усташа. От неожиданности он охнул и, потеряв равновесие, повалился вперед, подминая под себя Петину маму. Женщины громко завыли, девчонки завизжали, а Лёнька, как самый старший из мужчин, подскочил к сцепившимся. Он не понимал, что надо делать в этой ситуации, но осознавал, что непременно надо действовать и нельзя равнодушно смотреть на то, как убивают безутешную мать, только что потерявшую сына.

Хорват-полицай пришел в себя после неожиданной атаки и уже перехватил крепко уцепившиеся пальцы женщины своей левой ладонью, правой же размахнулся, насколько позволяли ему его коротенькие волосатые лапы, и нанес ей сокрушительный удар дубинкой. Если бы он пришелся по голове, то череп несчастной матери точно бы не выдержал, но не растерявшийся Лёнька ловко нырнул под занесенное орудие и принял по касательной смертельный взмах. Дубинка скользнула по его затылку и обрушилась на правое плечо женщины, раздробив ключицу с отвратительным хрустом. Мальчишка, получив скользящую контузию, упал рядом с малышом Петюней и потерял сознание.

Мать Пети, несмотря на дикую нестерпимую боль, не выпустила горло врага и, завывая все громче и пронзительнее, еще сильнее стиснула свои стальные объятия. Усташ хрипел и силился нанести новые удары своей обидчице, но даже этого мощного фашистского борова начали оставлять силы. В самый отчаянный момент роковой схватки на шум, крики и вопли подоспели такие же, как поверженный охранник, мордастые и кряжистые каратели. Влетев в вагон, сразу трое усташей ногами, кулачищами и дубинками в течение минуты кромсали и рубили тело несчастной женщины, превратив красивую и статную Лизу Бацуеву в бесформенное кровавое месиво. Отцепив обессилевшие женские руки, ее вместе с телами Пети и Лёньки вышвырнули из вагона прямо на землю.

Настя, увидев страшную картину гибели братишки и последующего надругательства и расправы над матерью, потеряла сознание. Сейчас она лежала возле ног Гали, которая пыталась привести подругу в чувство и одновременно прикрывала от хищных взглядов охранников. Акулина, завидев распластанное тело сына и ссадину на затылке, из которой сочилась ярко-алая кровь, упала возле него и попыталась оттащить в сторону. Усташи, повыпрыгивав из вагона, дубинками, тычками, криками, сгоняли людей в сторону привокзальной площади, где уже выстроились в две шеренги лицом к лицу эсэсовцы, образовав своеобразный «живой коридор», по которому прогоняли попарно всех людей. Акулина наконец смогла подхватить сына и постаралась скрыться в толпе женщин, бегущих под ударами и пинками к эсэсовскому коридору.

Настю Бацуеву, до конца не пришедшую в сознание, волочила на себе мама Галины, а дочь изо всех сил помогала ей. Нужно было как можно скорее увести Настю от места убийства матери и гибели брата, трупы которых продолжали пинать ногами озверевшие усташи. В конце живого коридора оказалось несколько грузовых автомашин с открытыми бортами, через которые всех заталкивали в брезентовый кузов, набивая до отказа эти немецкие перевозки. Захлопнулся борт, кто-то взвизгнул, прищемив руку.

Женщины и дети в набитой до отказа машине не могли даже повернуться и присесть, так и протряслись несколько отчаянно долгих минут до новой остановки. Здесь их встретили поразительно похожие друг на друга и на тех, что били их на вокзале, усташи-хорваты. Они как будто все были братьями, только каждый следующий выглядел еще более свирепо. Криками и ударами кулаков и дубинок они загоняли всех, кого привезли, в землянки, разбитые под открытым небом и обнесенные колючей проволокой.

Лагерь был очень похож на тот, в котором уже довелось побывать Лёньке и Акулине в районном центре недалеко от дома в начале их скорбного каторжного пути. Увидав мальчишку с разбитой головой, безжизненно висевшего на плече матери, толстый и злобный усташ заорал на Акулину:

– Стоять! Брось эту дохлятину! Кому говорю?! Бегом в зону! Брось его! Ах ты ж, курва! Убью, суку…

Акулина попятилась, делая вид, что не понимает его крика, хотя, на удивление всех пленников, практически все слова этих карателей звучали вполне понятно и очень похоже на родной русский язык. И этот факт делал ситуацию еще более абсурдной и чудовищной. Практически братья-славяне, говорящие, в отличие от немцев, на вполне понятном диалекте, истязали беззащитных сестер и их малых детей, вместо того чтобы как настоящие мужчины встать на защиту.

Акулина ускорила шаг, пытаясь сбежать от прицепившегося надсмотрщика, но он настырно следовал за ней и не отставал. И тогда она вытащила из кармана Лёньки припрятанную губную гармошку, которую тот хранил с того момента, как она выпала у Генриха Лейбнера в их хате во время «званого ужина». Он прятал ее до сих пор. Акулина сунула в протянутую к ней лапу усташа, готового схватить их с сыном, гармонику «Рихтер». Полицай инстинктивно цапнул музыкальный инструмент, оглядел его, но не оставил женщину с раненым сыном. Он не отставал до тех пор, пока его напарник, такой же красномордый и злобный, не одернул его:

– Бранко, брось ее с этим куском мяса. Пусть подохнут! Не трать силы. Все равно не жильцы оба. Пойдем лучше на второй завтрак. Сейчас будет булочка и кофе. А потом я тебя угощу сигарками. Трофейными.

Преследователь остановился, еще раз покрутил в руках гармонику,