Лёнька. Украденное детство - Павел Алексеевич Астахов

длинном ровном луче вились и кружились многочисленные пылинки, оживляя его, подобно потоку расплавленного металла, вытекающего из раскаленной печи после превращения из грубой и некрасивой руды.

Лёнька подкрался к образовавшейся щели и сквозь нее стал разглядывать свободу. Свобода была яркой, солнечной и зеленой. Раскидистые кудрявые вязы закрывали обзор, спрятав в могучей листве всё, что находилось за придорожными посадками. Сориентироваться было невозможно из-за полного отсутствия видимости хоть каких-то строений, людей и указателей. Лёнька протянул руку сквозь выломанную доску, потянулся, но не достал даже до кончиков листьев.

– Мам, не пролезть. Узко. Не получится, – отрицательно помотал головой мальчишка.

– Ну попробуй еще! – не теряя надежды, взмолилась мать.

Он попытался снова протиснуть теперь уже обе руки и хоть как-то расширить щель. Соседние доски трещали, скрипели, гнулись, но не поддавались. Мальчишка уже до крови разодрал локти, но влезть даже такому худенькому девятилетнему пацану в узкое отверстие шириной не более двадцати сантиметров было невозможно.

В это время за усилиями Лёньки наблюдал уже почти весь проснувшийся вагон. Несколько женщин перебрались поближе к образовавшемуся окошку и тщетно пытались оттянуть соседние дощечки. На их горе, лишь одна подгнившая треснутая доска поддалась Акулине. Остальные же твердо и крепко держали людей в плену, не выпуская и не давая ни капли надежды на побег.

– Бабоньки, может, навалимся все дружно? – воскликнула мать Пети и Насти Бацуевых, вцепившись двумя руками в доску. Остальные нехотя двинулись к ней. Однако несколько женщин, не приближаясь, отозвались из темноты:

– А зачем? Сбежать не сбежим, а прознают – накажут. Того гляди вообще никуда не доедем. Не стоит ломать вагон.

– Да вы что, девчонки? Дайте хоть мальцу спастись. Вы разве не понимаете еще, что нас на верную гибель волокут? То, что из ямы выпустили, слава Богу, живьем, ишо ничо не значит! Они нас либо по дороге заморят, либо по приезде кончат. Разве ж не ясно? Не нужны ни мы им, ни наши детишки, – пыталась вразумить их Бацуева.

Но среди нескольких матерей уже отчетливо сформировалось убеждение, честно говоря, не основанное ни на чем, что немцы везут их в Германию к лучшей жизни. И просто надо прекратить всякое сопротивление, а подчиниться и выполнять все команды. Они попали в плен известного «синдрома жертвы», когда вопреки жестокости своих палачей пленники уже чувствуют к ним доверие и даже симпатию. Как минимум готовы полностью подчиняться. От такой позиции один шаг до предательства, что и сделали те, которые стали полицаями, помощниками и пособниками оккупантов, сменив лагерную робу на белую повязку и деревянную дубинку. Но все они при этом в лучшем случае разделили незавидную судьбу «глухонемого» Афанаса. Остальные впоследствии пошли на плаху, разделив ответственность с немецкими садистами за боль и смерть, принесенные на мирные просторы человеческого существования.

В вагоне повисла напряженная тишина, разорвавшаяся внезапным толчком, лязгом и грохотом вагонной сцепки. Скорбный караван вновь тронулся. В выломанном окошке проплыли какие-то красивые домики с черепичными крышами. Ухоженные огороды и поля. Таких ни Лёнька, ни другие пленники никогда не видели. Стало понятно, что за прошедшее время поезд преодолел достаточно большое расстояние, переместив всех на территорию им чуждую и незнакомую.

Поезд набирал ход, и их вагон вновь вошел в свой привычный рабочий ритм, отстукивая и отбивая такт пройденного расстояния, отсчитывая километры, разделяющие плененных людей и их дом. О побеге пришлось забыть, так как дырка, проделанная Лёнькиной матерью, была слишком мала, другие доски не отламывались, а часть жителей этапного вагона поддалась пораженческим настроениям и приготовилась исполнить роль бессловесных скотов, пригнанных на заклание жестоким и циничным мясником.

Акулина отвела сына от столь манящей свободой расщелины в угол и усадила поближе к себе. Рядом перекатывалось и громыхало пустое ведро. Воду выпили еще в первые несколько часов пути, а в туалет сходить в него никто не осмеливался. Было неудобно, стыдно и непривычно. Матери потихоньку уговаривали детей мочиться под себя прямо в грязную солому.

От монотонного перестука и покачивания вновь навалились дремота и тяжелый липкий сон. По приблизительным прикидкам матери они ехали уже около суток. Скорее всего, за стенами вагона лежала Прибалтика или Польша. Поскольку рельсы совпадали и вагоны не переставляли на другие пути, то, видимо, за границу они еще не переехали. Не было до конца ясно, везут ли их напрямую в Германию или остановят для очередной проверки и фильтрации. Кто-то в самом дальнем от Лёньки и Акулины левом углу зачем-то стучал по полу. Было любопытно, но сон и усталость сморили их окончательно, одурманив и обездвижив.

Очнулись от того, что поезд стоял без движения, а невидимый, но хорошо слышимый маневровый локомотив, проходящий рядом, дал надрывный гудок, разорвавший тишину темного вагона. Внутри закопошились люди и заныли дети. Никто не мог понять, сколько времени они находились в пути. Казалось, что бесконечность поселилась в этом смрадном, грязном и унылом закутке, опутав всех его обитателей своими душными и мрачными путами. Последние крохи не вполне съедобного кислого хлеба, выданного еще перед посадкой в вагоны, давно съели, вода тоже закончилась много часов назад. Сквозь отломленную доску на двери виднелась лишь темная полоса ночной улицы. Судя по темноте, снаружи наступила ночь.

В этот момент с улицы кто-то постучал в вагон. Люди притихли. Постучали снова, и неизвестный «кто-то», прислонившись к дырке, зашептал:

– Эй! Есть кто внутри? Отзовитесь!

– Есть! Есть!!! Мы здесь! – сразу же хором откликнулись несколько голосов. Внезапно почти окончательно умершая надежда с новой силой возродилась в измученных страдающих душах пленников.

– Кто там есть? – снова спросил голос шепотом.

– Мы! Мы – бабы и детишки малые. Нас гонють в Германию. В лагерь. Согнали силой из хат и в вагоны забили. Да и то не все ишо и выжили, – пыталась сбивчиво объяснить Санька, мать Галины Колесниковой из соседнего с Лёнькой села.

Мальчик знал Галюню, так как учились в одной школе и девочка была активисткой в пионерской дружине. Часто приходила к ним как шеф и рассказывала всякие интересные истории про детей-пионеров, которые помогали красным или находили спрятанные буржуями и кулаками продукты. Она была постарше и училась с Танькой в одном классе. Лёнька еще даже не успел с ней поболтать из-за этих злоключений и перемещений.

– Эй, вы, там! Держитесь! Сейчас попробуем вас вытянуть оттуда. – Голос снаружи обнадежил, и тут же его хозяин отошел от щелки. Зато кто-то начал стучать по самой двери. Скорее всего, ломали замок, как догадались невольные пассажиры.

Наконец что-то в двери затрещало и гулко ухнуло, будто лопнула