Башни Заката - Лиланд Модезитт

— Только потому, что я хочу жить, а это, увы, невозможно без аналогичного желания с твоей стороны. Меня не восхищает возможность впасть в безумие или лишиться части своего «я».

— А почему бы нам не найти сведущего мага, который сможет избавить нас от жизненной связи, не повредив ни одному из нас?

— Слишком поздно. Моя дражайшая сестрица умна и коварна. Я была заточена в темнице до твоего возвращения в Оплот, а теперь — да что там «теперь», уже ко времени обручения — связь укрепилась так, что ее разрыв убил бы меня. Должна сказать, что сестрица не знала, что именно ты в действительности собой представляешь. Ты ей был нужен ради войск твоей матери. Нужен живым. Как тебе это нравится? По-моему, лучше не придумаешь!..

Креслин ежится, но напряжение между ними ослабло.

— Ты помнишь, как чувствовал себя в дорожном лагере? — в голосе Мегеры вновь появляется хрипотца.

— Нет. У меня две памяти; одна из них без прошлого.

— Они называют это Белой Тьмой. Так говорится в книгах. Во всяком случае, в тех, какие я нашла у Корвейла, а у него хорошая библиотека, — женщина хмурится. — Способ эффективный, но лишь по отношению к людям, не знающим, что это такое и как действует… А также раненым, больным или уязвленным как-либо иначе.

— Я был наивен, — отзывается Креслин, с опаской поглядывая на маленькое зеркало.

Мегера качает головой, всколыхнув волну рыжих волос, зачесанных за уши и скрепленных сверху гребнями. Его признание она встречает быстрой, едва коснувшейся губ улыбкой.

Креслин смотрит на кремовую шею кожи и тонкие ключицы над глубоким вырезом светло-зеленого платья. Он впервые видит ее не в тунике с высоким воротом, куртке для верховой езды или дорожном плаще. Сердце его бьется все сильнее.

— Прекрати!

Все ледяные ветры Крыши Мира не заморозили бы его на месте так, как одно это слово.

Румянец ее щек передается ему.

— Ты ощущаешь все, что я чувствую и думаю?

Она отворачивается к свинцовому оконному переплету.

— Нет. Только… когда ты близко и испытываешь сильное чувство. Когда ты работал на дороге… как раз худшее…

Она смотрит в сторону, но ее изуродованные шрамами руки остаются на столе.

Креслин ждет, старясь не кусать губы и не сжимать кулаки. Мегера молчит. Она больше не избегает его взгляда.

— Ты написала, что нам следует обсудить наши дела, — решается наконец он.

— Да. Как ты думаешь, что нам делать?

— Понятия не имею. Я и в Фэрхэвен-то отправился в надежде хоть что-нибудь разузнать.

— Полагаю, кое-что ты все-таки выяснил, — голос Мегеры сух.

— Немало, — он выдавливает смешок. — Но не совсем то, на что рассчитывал. — Креслин выдерживает паузу. — Вернуться в Западный Оплот я не могу. Значит… куда мы можем отправиться?

— Не мы, а ты.

— Ты не совсем права. Полагаю, мы могли бы вернуться в Сарроннин. Или остаться здесь. Герцогу, надо думать, не помешает любая поддержка, какую только можно найти. Пусть даже он в этом не признается.

— Ты вправду думаешь, будто мы сможем найти безопасное пристанище в Сарроннине или здесь?

— А почему не здесь?

— У герцога нет наследников. Он в молодости перенес пятнистую лихорадку. Герцогиня умерла четыре года назад, и у нее не было единокровных братьев или сестер.

Креслин кивает:

— Значит, маги могут спокойно ждать его смерти. Но если ты останешься здесь, тебя сочтут претенденткой, и тогда…

— Рада, что тебе не нужно ничего разжевывать.

Креслин сжимает губы. Молчание затягивается, и наконец, просто чтобы нарушить его, юноша произносит:

— Выходит, нам нет места нигде в Кандаре.

— У тебя случаются просветления, о лучший из нареченных. Особенно когда тебе удается замечать очевидное.

— Мы ищем решение, или тебе просто нравится меня оскорблять? — не успев договорить, Креслин уже жалеет о сказанном.

— Правда — не оскорбление.

— Видишь ли, — признается он, — я очень мало знаю о человеческой природе, об интригах правителей и… о женщинах. Во всяком случае, женщинах, не выросших в Западном Оплоте. Мне это известно, и тебе тоже. Какой же смысл указывать мне на очевидное? Тебе нравится чувствовать свое превосходство?

— Может быть. В некоторых отношениях, — добавляет Мегера, пожалуй, слишком поспешно. — Будь проклят… — шепчет она, опустив голову и уставясь в полированную столешницу.

Креслин качает головой. Мегера — загадка. В один момент кажется, будто до нее удалось достучаться, но в следующий… В ней словно бы два разных человека.

Он пытается отгородить от нее свои чувства, с отчаянием понимая, что уже поздно, что она ощутила все и сразу.

— Прекрати! Я не нуждаюсь в твоей дурацкой жалости! Оставайся тем же бесчувственным тупицей, каким и был! Так проще, — вскочив, она поворачивается к открытому окну.

Комната невелика, воздух в ней неподвижен, но Креслин, коснувшись ветерка, втягивает его через стрельчатое окошка, любуясь тем, как поток воздуха шевелит прядки рыжих волос. Мегера, похоже, этого не замечает.

Ощущая нарастающее беспокойство, он отталкивает кресло, встает и усаживается на кушетку, подальше от Мегеры.

— Долго мы еще можем здесь оставаться? — спрашивает он.

Мегера медлит с ответом, не отрывая глаз от холмов за внешней стеной. Из ее комнаты открывается широкий обзор, не то что из окна Креслина, выходящего на угловую башню наружной стены.

— Корвейл не может вынудить нас уехать.

— Ты хочешь остаться?

— А куда ты… мы могли бы отправиться?

— Как насчет Отшельничьего? — спрашивает Креслин.

— Да ведь это заброшенный, совершенно пустынный остров! Лучше уж сидеть под замком у дорогой сестрицы!

Креслин пожимает плечами.

— Хамор? — спрашивает он и сам чувствует, что это не выход.

— В том краю так же холодно, как и в твоем Оплоте, но там вдобавок еще и не чтут Предание.

— Думаю, в Хаморе дела обстоят так же. Во всяком случае, со времени основания империи.

— Будь все проклято…

— Тогда я все же предлагаю Отшельничий, хотя бы как временное убежище. Если ты не предпочтешь рискнуть и остаться здесь.

Мегера не оборачивается и не отвечает.

— После обеда нам надо будет поговорить с герцогом, — произносит она наконец и вновь умолкает.

Креслин ждет, потом со словами «Значит, после обеда я тебя и увижу» направляется к выходу. Мегера не произносит ни слова.

Он закрывает дверь и идет по коридору к своим покоям. За ним следуют двое вооруженных стражей.

LIV

Несмотря на высокие каблуки сапог, Корвейл значительно ниже Креслина. Худощавое лицо герцога кажется чуть ли не истощенным, а его глубоко посаженные глаза налиты кровью.

— Стало быть, ты и есть тот самой молодой человек, из-за которого маги могут обрушиться на меня, — произносит он, стоя у массивного стола, изготовленного явно в расчете на какого-то более рослого его предшественника.