Последняя Утренняя Звезда - Оливер Джонсон

— Уртред, поддержи меня.

Теперь он прижал ее к груди, и, казалось, их сердца бились в унисон. Когда же рассвет? Он начал молиться: Старый Отец, Солнце, Ре. Пусть твои лучи принесут нам радость, пусть вырвут нас из темноты. Но темнота Железных Ворот становилась все ближе и ближе, а на востоке не было даже самого слабого лучика солнца. Джайал и горцы по-прежнему спали волшебным сном.

Таласса слегка отодвинулась и посмотрела на него. В ее глазах был вызов. — Уртред, мы почти у Железных Ворот. Мы даже не знаем, какие опасности ждут нас за ними. Исполни мой последний каприз.

— Любой.

— Покажи мне свое настоящее лицо.

Он оглянулся: все эти годы маска защищала его от мира, а мир от него. Теперь пришло время отбросить ее в сторону. Они почти у своей последней цели. Пришел день, о котором его предупреждал Манихей в тот день, когда он пришел в Тралл. Он должен, наконец, освободиться от последнего подарка учителя.

Уртред протянул перчатки, расстегнул стальные зажимы и распустил пряжки, державшие маску на лице.

Ему показалось, что душа поднялась к горлу, и, как птица, бьется там, полностью лишив его воздуха. Мгновение пришло. Он расстегнул последнюю застежку и левой рукой снял с себя маску. Потом медленно повернулся к ней и отбросил маску в сторону, чувствуя на лице воздух, ощущая его всеми своими шрамами. Ее серые глаза даже не мигнули.

Однажды она уже видела то, что находится за маской. В Лорне, в помещении, залитом святым светом Серебряной Чаши. Но там все было иначе. В том свете казалось, что все исцеляется. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле. Странный вызов — вот что он почувствовал, когда их глаза встретились: он ожидал ее реакции, ужаса, может быть крика, идущего прямо из сердца, такого, какой вырвался у Вараша в Тралле, когда он показал свое лицо этому предателю, Верховному Жрецу храма Ре, но вместо этого она протянула правую руку и тонкими пальчиками, такими бледными, ореховыми прутиками волшебника, коснулась его изувеченной щеки, его почти не существующих губ. Но щеки больше не были изувеченными; их больше не пересекали безобразные шрамы: ее пальцы прошлись по гладкой коже, пошли вверх, к носу, как если бы она вылепила их из глины, только прикоснувшись к ним. Теперь там, где еще совсем недавно были только шрамы, появилась здоровая плоть.

Слезы появились в его глазах, он моргнул и понял, у него есть веки, которыми можно мигать, что он может закрыть глаза. И она поднялась на носочки, закрыла свои глаза и поцеловала его в губы — ничего более сладкого он не пробовал за всю свою жизнь.

— Ты здоров, — выдохнула она, освободила его и отступила назад.

Он поднял пальцы правой руки, но только коснувшись холодной сталью кожи вспомнил: перчатки. А пальцы, они тоже исцелились?

Голова закружилась, он никак не мог вздохнуть. Уртред отвернулся и посмотрел туда, где должно было взойти солнце. Ветра почти не было, но лед озера по-прежнему достаточно быстро скользил мимо корабля. И он еще держал маску левой рукой. Его портрет, таким он был раньше. Когда-то Манихей создал ее, и пропитал магией. Но теперь магия ушла, как и ее творец. Маска — это то, кем он был. Ее лак потрескался и сошел, обнажив дерево. Время уловок и притворства, время скрываться — закончилось.

— Я не забуду тебя, — прошептал он, и, схватив маску за край, с силой бросил ее через край. Она полетела к горизонту, крутясь как диск, края вспыхнули, дальше и дальше, чем-то похожая на птицу. И, возможно, она будет лететь вечно, потому ее быстро проглотила темнота, еще висевшая над миром, и она исчезла из виду.

Он отвернулся от перил. Таласса стояла перед ним, радостно улыбаясь, и он улыбнулся в ответ. Улыбнулся? Разве он когда-либо улыбался? Не имеет значения. Он отстегнул перчатки и дал им упасть на палубу. Из под них появились пальцы, совершенно целые и здоровые. Он подошел к ней, взял своими пальцами ее, и она опять опустила голову ему на грудь.

В небе появился намек на что-то серое.

— Таласса, — прошептал он, и она, казалось, вырвалась из транса и посмотрела на него.

— Всю последнюю ночь мы говорили, я наполовину спал, наполовину бодрствовал: мне снился сон о нашем будущем, о том, что будет после Искьярда, когда солнце вернется.

— Будущее… — пробормотала она сонливо, как если бы эта мысль никогда не приходила ей в голову, а ведь действительно, они никогда раньше не говорили об этом.

Корабль уже шел неспешным прогулочным шагом. Горы поднимались все выше и выше, для того, чтобы разглядеть их вершины, надо было задрать голову вверх. Замерзшие водопады, похожие на серебряные драпировки, с каждой стороны отделанные черные камнями. Позади корабля, над плоской поверхностью льда, горой громоздились серые штормовые облака, убивая свет.

В центре барки, там, где на палубе лежали спящие горцы, просветлело, их фигуры стали появляться из темноты. Когда корабль пошел медленнее, половина из них зашевелилась, приподнявшись на локтях. Они затуманено смотрели вокруг, как если бы магия запечатывала их глаза только тогда, когда судно двигалась. Но остальные подозрительно не двигались.

Джайал тоже застонал и огляделся, наконец его взгляд остановился на Уртреде и Талассе, находившихся на корме корабля. Но для него и остальных рядом с Талассой стоял не жрец в маске, а какой-то незнакомец. Только плащ остался тем же самым: маска и рукавицы исчезли. Джайал поднялся на ноги, сжимая в руке меч. Два человека какое-то время глядели друг на друга.

— Уртред? — недоверчиво спросил воин.

— Ну, это же я, — ответил жрец.

Гарадас тоже встал и глядел на незнакомца. — Где твоя маска?

— Ее больше нет — она ушла, навсегда. Я выбросил ее за борт, — ответил Уртред. — А теперь займись своими людьми. Некоторые из них не шевелятся.

Гарадас повернулся и увидел безжизненные тела, лежавшие посреди палубы. Он топропливо подошел к первому и встал перед ним на колени. Уртред положил руль на планширь кормы и подошел к нему. Плащ горца лежал в стороне. Лицо было обезображено сине-серыми пятнами. Чума. Рот открыт. Без сомнения он умер во сне.

Гарадас быстро вскочил на ноги и отступил назад. Он отдернул рукава своего плаща, но руки оказались чистыми, без пятен. Но взгляд, которым он посмотрел на Уртреда, сказал все. В ограниченном пространстве корабля будет чудом, если они не подхватят болезнь.

Таласса подошла к ним. — Не слишком близко! — предупредил ее Уртред.

Сам жрец повернулся к следующему. Гарадас тоже подошел к нему, перевернул на спину и немедленно отшатнулся. Человек был еще жив. Самлак, помощник старосты. Пурпурные пятна усеивали все лицо, вплоть до песочной бороды — белый гной тек из носа и рта. Он тяжело и трудно дышал. Остальные горцы, сообразив, что случилось с их товарищами, столпились вдали, прижав плащи ко ртам.