Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Однако он мне продолжал твердить: у него, мол, только односторонняя связь — ему могут звонить из Москвы. И начальство звонит. А он отсюда в Москву звонить не может. Врал, конечно.

Обговорив с Ольгой "план", я решил еще раз "надавить" на Генералова. Кстати, ничего не дали мои прежние попытки "качать права", ссылаясь на то, что я народный депутат СССР и он, Генералов, удерживая меня фактически под домашним арестом, нарушает еще и Конституцию, попирает мой парламентский иммунитет. Я пригласил его опять. Он и на этот раз соблаговолил придти. Стал опять стыдить его насчет Ольги. Но он… обыграл меня. Предложил отвезти ее в Мухалатку — это пункт правительственной связи, о котором я уже говорил, в 20 примерно км. от "Зари" в сторону Ялты, — чтобы она оттуда позвонила домой в Москву.

И произошло следующее. Спустя некоторое время после того, как Генералов предложил этот "вариант", который срывал все наши планы передать на волю информацию о Горбачеве, ко мне в кабинет явился шофер "Володя". Беру имя в кавычки, потому что, каково оно на самом деле, трудно сказать — он из КГБ. Но это был тот самый парень, который до 18 августа возил нас с Ольгой и Тамарой между "Зарей" и "Южным" по два-три раза в день.

Не поздоровался: "Где тут Ланина? Велено отвезти ее на телефон". Я встал, протянул ему руку… Он помедлил и вяло протянул свою. Я заметил в нем перемену, еще когда он за чемоданом. моим ездил. Для него — я уже преступник, заключенный. Ольга, когда вернулась, вынесла такое же впечатление — говорила: он от меня как от прокаженной отодвигался в машине. Сопровождал ее еще один из ГБ — связист. И сидел против нее, когда ее соединяли с Москвой, чтоб мгновенно отключить, если что-то лишнее начнет говорить. "Я, говорит, разрыдалась. Брат кричит в трубку: что с тобой! а я в слезах захлебываюсь. В общем — одно расстройство. А вашей жене не разрешили позвонить" (я просил ее об этом).

В общем — дали еще раз понять, кто мы для них такие.

Нелишне при этом заметить. ГКЧПист Лукьянов, выйдя из "Матросской тишины", в одном из своих многочисленных интервью по телевидению заявил: мол, все это горбачевское вранье, будто они там были изолированы и связи у них не было. В двух шагах от кабинета Черняева, в соседней комнате был телефон, по которому он мог звонить, куда хочет. Если это так, зачем же было Ольгу возить за 20 километров под охраной и даже запретить ей сказать два слова моей жене?!

Кстати, о нашей изоляции. Когда Ольга вернулась, спрашиваю у нее, что она видела по дороге. "Шоссе закрыто для движения, ответила она. Никаких машин, кроме военных. На каждом шагу пограничники. И сверху (шоссе метров на 20–25 выше территории "Зари") виднее, что на рейде уже не два фрегата, как было до 18-го числа, а я насчитала штук 16 разных военных кораблей. В дымке плохо различаешь, может, там и больше".

Кончилось наше заключение так.

Около 5 вечера 21 — го вбежали ко мне сразу все три женщины: Ольга, Лариса, Татьяна — в страшном возбуждении. "Анатолий Сергеевич, смотрите, смотрите, что происходит!" Выскочили мы на балкон… С пандуса от въезда на территорию дачи шли "ЗИЛ'ы, а навстречу им с "калашниковыми" наперевес двое из охраны. "Стоять! — кричат. Машины встали. "Стоять!" — из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышел шофер и еще кто-то… Чего-то говорят. Им в ответ: "Стоять!" Один побежал к даче Горбачева. Вскоре вернулся и машины поехали влево за служебный дом, где мой кабинет и проч.

Я вышел из кабинета. Он на втором этаже. Прямо от моей двери лестница к входной двери в дом. Стою в помятой майке, в спортивных штанах, уже ставших портками. Мелькнула мысль — как лагерник!

В дверь внизу тесно друг за дружкой — Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Язов, Крючков. Вид побитый. Лица сумрачные. Каждый кланяется мне!! Я все понял — прибежали с повинной. Я стоял окаменевший, переполняясь бешенством. Еще до того, как они ушли в комнату налево, развернулся и показал им спину. Ольга стояла рядом, красная, в глазах торжествующие бесенята.

В кабинет вбежали Лариса и большая Татьяна. Она вся такая степенная, сильная, спокойная — вдруг бросилась мне на шею и зарыдала. Потом — нервный смех, всякие восклицания, не запоминающиеся реплики… Словом — ощущение: кончилась наша тюрьма. Подонки провалились со своей затеей.

Я оделся и побежал к М. С. Признаться, боялся, что он начнет их принимать… А этого тем более нельзя делать, что по телевидению уже известно было, что летит сюда делегация российского парламента. Горбачев сидел в кабинете и "командовал" по телефону. Оторвался: "Я, говорит, им ультиматум поставил: не включат связь — разговаривать с ними не буду. А теперь и так не буду".

При мне он велел коменданту Кремля взять Кремль полностью под свою охрану и никого из причастных к путчу не пускать ни под каким видом. Велел подозвать к телефону командира кремлевского полка и приказал ему поступить в распоряжение исключительно коменданта Кремля. Вызвал к телефону начальника правительственной связи и министра связи и потребовал от них отключить всю связь у путчистов. Судя по их реакции — они на том конце стояли по стойке смирно. Я обратил его внимание, что в ЗИЛ'ах, привезших ГКЧП'истов, есть автономная связь… Он вызвал Бориса (одного из личной охраны) и приказал ему "отъединить пассажиров" от машин.

Потом он говорил с Джорджем Бушем. Это был радостный разговор. М. С. благодарил за поддержку, за солидарность. Буш приветствовал его освобождение, возвращение к работе…

Был у М. С. тут же разговор с В. И. Щербаковым (первый зам. премьера) и с кем-то еще… я не понял. Смысл: приеду — разберемся. До того, как я пришел, он говорил с Ельциным, с Назарбаевым, Кравчуком. Сказал мне об этом.

Мои опасения он развеял с ходу: "Ну что ты! Как тебе в голову могло придти. Я и не собираюсь их видеть, разве что поговорю с Лукьяновым и Ивашко".

Борис доложил, что на территории дачи появилась российская делегация.

— Зови, — сказал М. С., — пусть идут в столовую. Через пару минут мы пошли туда. Последовавшая сцена запомнится на всю жизнь. Силаев и Руцкой бросились обнимать Горбачева. Восклицания, какие-то громкие слова. Перебивают друг друга. Тут же Бакатин и Примаков, депутаты. Я гляжу на них. Среди них те, кто и в парламенте, и в печати не раз крыл М. С., спорил, возмущался, протестовал. А теперь несчастье мгновенно высветило, что они нечто единое и именно как таковое необходимо стране. Я даже громко произнес, наблюдая эту всеобщую радость и объятия: "Вот и состоялось соединение Центра и России, без всякого Союзного договора…". [Здесь и ниже я воспроизвожу свои записи в дневнике, сделанные сразу по приезде в Москву].

Сели за стол. Наперебой стали рассказывать — что в Москве и что здесь. Оказалось — меня почему-то это удивило, — что они даже на знают, кто приезжал к Президенту с ультиматумом и что вообще был этот ультиматум.