Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд

Он пытался забыться в работе, но она была слишком проста. Таблетки «НегиПлюс» будут продаваться сами, им не понадобится его помощь. Но скоро должна стартовать официальная кампания, и он распорядился, чтобы сотрудники придумали визуальный ряд, несколько ярких слоганов: Выбрасывайте презервативы! «НегаПлюс» – максимум наслаждения! Живите на полную катушку! Изображения мужчины и женщины, которые сдирают друг с друга одежду и скалятся, как маньяки. Потом двое мужчин, потом две женщины (для них строчку про презервативы убрали). Потом трое. Такую херню он бы и во сне придумал.

Если бы, конечно, удалось заснуть. Ночами он лежал в кровати, смотрел в потолок, бранил себя и оплакивал свою судьбу. Бранить, оплакивать, полезные слова. Хандра. Неразделенная любовь. Возлюбленная. Покинутый. Старомодный.

А потом Орикс его соблазнила. А как это еще назвать? Явилась к нему нарочно, вошла и за две минуты вытащила его из панциря. Он почувствовал себя так, будто ему двенадцать лет. Она явно была опытна в этих делах, и так непринужденна в тот первый раз, что у него перехватило дыхание.

– Я не хотела, чтоб ты мучился, Джимми, – объяснила она. – Чтобы ты из-за меня страдал.

– Откуда ты знала, что я мучаюсь?

– Я всегда вижу.

– А как же Коростель? – спросил он после того, как она впервые подцепила его на крючок, подсекла, вытащила на берег и оставила там задыхаться.

– Ты друг Коростеля. Он тоже не хочет, чтобы ты мучился.

Джимми совершенно не был в этом уверен, но сказал:

– Мне как-то неуютно.

– О чем ты говоришь, Джимми?

– Разве ты… ведь он… – Какой кретин!

– Коростель живет в высшем мире, Джимми, – сказала она. – Он живет в мире идей. Занимается важными вещами. У него нет времени играть. В любом случае Коростель – мой начальник. А с тобой весело.

– Да, но…

– Коростель не узнает.

Казалось, Коростель и впрямь не знал. Может, был слишком увлечен ею, не замечал, что творится вокруг; или, может, думал Джимми, любовь действительно слепа. Или ослепляет. А Коростель любил Орикс, никаких сомнений; он перед ней почти пресмыкался. Даже прикасался к ней на людях. Коростель тактильных контактов не любил, предпочитал физически отдаляться от людей, но теперь касался Орикс, клал руку ей на плечо, брал за руку, обнимал за талию, трогал идеальную попку. Мое, мое, говорила эта рука.

Более того, он, кажется, доверял ей – может быть, даже больше, чем доверял Джимми. Она великолепный специалист, говорил он. Он выдавал ей образцы «НегиПлюс», у нее имелись полезные связи в плебсвиллях, былые коллеги по Студенческой службе. Поэтому она много ездила по всему миру. Секс-клиники, говорил Коростель. Бордели, говорила Орикс. Что может быть лучше для тестирования?

– Главное, не ставь опытов на себе, – говорил Джимми.

– Нет, нет, Джимми. Коростель сказал, чтобы я этого не делала.

– Ты всегда делаешь то, что говорит Коростель?

– Он мой начальник.

– Он сказал тебе делать это?

Распахнутые глаза.

– Что «это», Джимми?

– То, что ты делаешь сейчас.

– О, Джимми. Вечно ты шутишь.

Джимми было плохо, когда она уезжала. Он волновался за нее, тосковал, обижался, что ее нет рядом. Возвращаясь из своих путешествий, она возникала у него в комнате среди ночи, она всегда так делала, вне зависимости от того, что в программе у Коростеля. Сначала шла к нему, докладывала о том, чем занималась, каковы успехи: сколько таблеток, где она их распространяла, каковы результаты: точные сведения, поскольку он был одержим. А потом она занималась, как она говорила, личной сферой.

Если верить Орикс, сексуальные потребности Коростеля были просты и незамысловаты, в отличие от секса с Джимми. Не веселье, а работа – хоть она уважала Коростеля, действительно уважала, ведь он был гений. Но, если Коростель просил ее остаться – может, заняться сексом еще раз, она придумывала отговорку – джетлаг, головная боль, что-нибудь правдоподобное. Ее ложь была незамысловата, Орикс умела врать как никто, лучшая лгунья в мире, и она целовала глупого Коростеля, улыбалась, махала рукой, и через минуту была с Джимми.

Какое мощное слово. С.

Он так и не привык к ней, каждый раз она придумывала что-нибудь новое, она была сокровищницей, полной секретов. В любой момент она могла открыться, явить ему нечто важное, нечто скрытое доселе, саму суть жизни, ее жизни или его – то, чего он всегда жаждал. Что?

– Что происходило в том гараже? – спросил Джимми. Он никак не мог успокоиться, он выспрашивал про ее прошлое, он должен был выяснить все. Все детали важны, любой ранящий осколок ее прошлого – огромная ценность. Может, он добивался ее гнева, но так его и не увидел. Либо гнев ее прятался слишком глубоко, либо его вообще не существовало. Но Джимми отказывался в это верить. Она ведь не мазохистка и отнюдь не святая.

Они лежали на кровати у Джимми в спальне, смотрели телевизор, подключенный к компьютеру, – какой-то зоофильский порносайт, две обученные немецкие овчарки и выбритый альбинос, покрытый татуировками, изображающими ящериц. Звук выключен, одни картинки: эротические обои.

Они ели ужин, взятый навынос в ближайшем торговом центре: крокеты из «Пухлокур», жареные соевые ломтики и салат. В салате был шпинат из парников ОП: никаких пестицидов – по крайней мере, их наличие не признавалось, – и капуста с огромных капустных деревьев, непрерывное производство, очень эффективно. Капуста отдавала канализацией, но специальный соус отбивал этот привкус.

– В каком гараже, Джимми? – спросила Орикс. Она пропустила его слова мимо ушей. Ей нравилось есть руками, приборы она ненавидела. Зачем совать в рот большой кусок остро заточенного металла, говорила она. От этого еда на вкус как жесть.

– Ты знаешь, какой гараж, – сказал он. – В Сан-Франциско. Этот извращенец. Этот дегенерат, который тебя купил, притащил сюда и заставил свою жену сказать, что ты была у них служанкой.

– Джимми, почему ты вечно придумываешь такие гадости? Я никогда не была ни в каком гараже. – Она облизала пальцы, разорвала крокету на кусочки и один скормила Джимми. Потом разрешила ему облизать ее пальцы. Он провел языком по маленьким ногтям. Максимальная близость, которую она могла ему позволить, не став пищей: она была в нем – часть ее была в части него. Во время секса наоборот: он был в ней. В старых книгах возлюбленные говорят: Ты будешь моя. Никогда не говорят: Ты будешь мной.

– Я знаю, что это была ты, – сказал Джимми. – Я видел фотографии.

– Какие фотографии?

– Так называемый скандал со служанками. В Сан-Франциско. Этот старый страшный урод заставлял тебя заниматься с ним сексом?

– О, Джимми, – она вздохнула. – Так вот ты о чем. Я это видела по телевизору. Почему ты думаешь об этом человеке? Он был такой старый, что почти умер.

– Нет, ты скажи, он делал это?

– Никто не заставлял меня заниматься сексом в гараже. Я же тебе сказала.

– Ладно, уточнение: никто тебя не заставлял, но ты это делала?

– Ты не понимаешь меня, Джимми.

– Но я хочу понять.

– Разве? – Пауза. – Хорошая картошка. Только представь себе, Джимми, миллионы людей во всем мире никогда не пробовали такие жареные ломтики! Мы с тобой везунчики!

– Скажи мне. – Это точно была она. – Я не буду злиться.

Вздох.

– Он был хороший человек, – сказала Орикс голосом доброго сказочника. Иногда Джимми казалось, что она импровизирует, просто чтобы его ублажить, иногда – что все ее прошлое, все, о чем она рассказывала, изобрел он сам. – Он спасал девушек. Он оплатил мой билет на самолет, как и говорили в новостях. Если бы не он, меня бы здесь не было. Ты должен быть ему благодарен!

– Почему это я должен быть благодарен лицемерному ханже? Ты так и не ответила на мой вопрос.

– Ответила. А теперь давай про это забудем.

– Долго он тебя там продержал, в этом гараже?

– Это была скорее квартира, чем гараж, – сказала Орикс. – У них в доме не было места. Я была не единственная девушка, которую они к себе взяли.

– Они?

– Они с женой. Они пытались нам помочь.

– А она ненавидела секс, так ведь? Поэтому они взяли тебя в дом? Чтобы ты избавила ее от домогательств старого козла?

Орикс опять вздохнула.

– Почему ты думаешь о людях только плохо, Джимми? Она была очень возвышенным человеком.

– Хрена с два.

– Не ругайся, Джимми. Я хочу, чтобы мне было хорошо с тобой. У меня не очень много времени, мне скоро уезжать, у меня дела. Почему тебя волнуют вещи, которые случились так давно? – Она склонилась над ним, поцеловала его – на губах еще оставался вкус «Пухлокур».

Мазь, маслянистый, шикарно, чувственно, сладострастно, распутно, восхитительно, – пронеслось в голове у Джимми. Он тонул в словах и чувствах.

Потом он спросил:

– Куда ты едешь?

– Куда-то. Я тебе оттуда позвоню. – Она не скажет.