Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд

Аварийный склад Коростеля. Чудесный план Коростеля. Гениальные идеи Коростеля. Коростель, Король своего Коростельства, Коростель еще там, в своих владениях, он все еще правит, пусть купол потемнел. Темнее темного, и часть этой темноты принадлежит Снежному человеку. Он помогал ей явиться на свет.

– Давай туда не пойдем, – говорит Снежный человек.

Милый, ты уже там. Ты оттуда никогда не уходил.

У восьмой сторожевой башни, той, что выходит на парк возле купола, Снежный человек смотрит, не открыта ли дверь в комнату наверху, – он предпочел бы спуститься по лестнице, – но, увы, дверь заперта. Он внимательно изучает пространство внизу через бойницы: вроде крупных животных не видно, хотя в подлеске что-то шуршит – Снежный человек надеется, что просто белка. Он вытаскивает из мешка скрученную простыню, привязывает ее к вентиляционной трубе – непрочная конструкция, но вариантов нет, – и спускает свободный конец простыни со стены. Длины не достает футов на семь, но падение он переживет, если не приземлится на больную ногу. Он ползет по веревке – одна рука, потом вторая. Висит на конце веревки, точно паук, медлит – был же способ прыгать? Что он читал о прыжках с парашютом? Кажется, надо согнуть колени. Потом он прыгает.

Он приземляется на обе ноги. Боль жуткая, он катается по мокрой земле, подвывая, точно подстреленный зверь, потом хныча поднимает себя на ноги. Уточнение: на ногу. Вроде ничего не сломал. Он озирается в поисках палки, вместо костыля, находит. У палок большой плюс – они растут на деревьях.

Теперь хочется пить.

Он продирается сквозь заросли и прущие из земли сорняки, прыг-прыг-скок, скрипя зубами. По дороге наступает на большого бананового слизня и чуть не падает. Он ненавидит это ощущение: слизняк холодный и липкий, как ободранная мышца в холодильнике. Ползучая сопля. Будь он одним из Детей Коростеля, пришлось бы извиняться: Извини, что я наступил на тебя, дитя Орикс, пожалуйста, прости мне мою неловкость.

Он пытается сказать это вслух:

– Ну, извини.

Ему послышалось или был ответ?

Если заговорили слизняки, значит, времени в обрез.

Он подходит к куполу, огибает эту огромную белую, горячую, скользкую опухоль, до главного входа. Ну да, воздушный шлюз открыт. Глубокий вдох, он входит.

А вот Коростель и Орикс – то, что от них осталось. Их разгрифовали, разбросали по полу, большие и маленькие кости перемешались огромным пазлом.

А вот и Снежный человек, тупой как пробка, болван, бездельник, простофиля, по лицу струится вода, гигантский кулак сжимает сердце, он смотрит на свою единственную любовь и на единственного друга. Пустые глазницы Коростеля таращатся на Снежного человека, как когда-то – пустые глаза. Коростель ухмыляется обглоданным черепом, оскалив зубы. А Орикс лежит лицом вниз, отвернувшись, будто горюет. Лента в волосах все такая же розовая.

О, как оплакать их? Даже и тут он ни на что не годится.

Снежный человек идет внутрь, мимо поста охраны, в жилые отсеки. Теплый воздух, влажный, несвежий. Сначала на склад – его Снежный человек находит без труда. Там темно, только свет из слуховых окон, но есть фонарик. Пахнет плесенью и мышами, а может, крысами, но в целом все нетронуто с тех пор, как он тут был в последний раз.

Он находит шкафы с медикаментами, роется в них. Депрессоры языка, марлевые прокладки, перевязочный материал для ожогов. Коробка ректальных термометров, но Снежному человеку не требуется засовывать эту штуку себе в зад – и так понятно, что жар. Три или четыре вида антибиотиков, в таблетках – значит, действуют медленно, – и последняя бутылка супербактерицидного коктейля для плебсвиллей, производства Коростеля. Успеешь смотаться туда и обратно, но не задерживайся, иначе, когда часы пробьют полночь, ты превратишься в тыкву, – обычно говорил Коростель. Снежный человек читает надпись на этикетке – Коростелевы инструкции, – прикидывает дозу. Он так ослабел, что с трудом поднимает бутылку; приходится угробить немало времени, чтобы отвинтить крышку.

Буль-буль-буль, написано в пузыре над головой. Прямо в горло.

Нет, эту дрянь не надо пить. Он находит коробку чистых шприцов и делает себе укол.

– Вот вам, бактерии, – говорит он. Потом ковыляет в свою квартиру, туда, где когда-то была его квартира, падает на отсыревшую незастланную кровать и отрубается.

Во сне к нему прилетает Попугай Алекс. Он влетает через окно и приземляется на подушку. На этот раз он ярко-зеленый, с фиолетовыми крыльями и желтым клювом, сверкает, точно маяк, и Снежного человека переполняют счастье и любовь. Попугай наклоняет голову, смотрит одним глазом, потом другим.

– Синий треугольник, – говорит Алекс и неожиданно вспыхивает, краснеет, начиная с глаз. Перемена устрашающая: попугай – будто лампочка, которая постепенно заполняется кровью. – А теперь я улетаю, – говорит Алекс.

– Нет, подожди, – кричит Снежный человек или хочет закричать. Губы не движутся. – Не улетай! Скажи мне…

Потом шелест сквозняка, ффыф-ф, Попугай Алекс исчез, а Снежный человек сидит в своей бывшей постели, в темноте, весь в поту.

Каракули

Наутро нога вроде получше. Опухоль спала, боль притупилась. Вечером он еще раз двинет себя Коростелевой сывороткой. Он знает, что злоупотреблять нельзя: вакцина очень сильная. Превысишь дозу, и клетки полопаются, как спелые виноградины.

Дневной свет пробивается через блоки стеклянного потолка. Снежный человек в недоумении бродит по своей квартире, будто неприкаянный датчик. Вот его шкаф, вот одежда, которая когда-то была его одеждой, легкие рубашки и шорты, аккуратно развешаны на плечиках, уже гниют. Обувь, но сейчас об этом подумать страшно. Все равно что передвигаться на копытах, к тому же распухшая нога может не влезть в ботинок. Стопки трусов на полках. Зачем он вообще это носил? Теперь они кажутся странным арсеналом садомазо.

На складе он находит какие-то пакеты и банки. На завтрак ест холодные равиоли в томатном соусе и половину батончика, запивая это все теплой колой. Не осталось ни виски, ни пива, он изничтожил все запасы в те несколько недель, что провел здесь взаперти. Ну и ладно. Все равно первое желание – выхлестать все как можно быстрее, чтобы вместо памяти остались одни помехи.

Теперь не получится. Он увяз в прошлом, навалились зыбучие пески. Он тонет.

Застрелив Коростеля, Джимми снова закрыл внутреннюю дверь на кодовый замок. Коростель и Орикс лежали, переплетясь между дверями в воздушном шлюзе, он не смог заставить себя их коснуться, поэтому там и оставил. Накатил мимолетный романтический порыв – может, отрезать на память часть косы Орикс, – но Джимми устоял.

Он вернулся в свою комнату, выпил скотча, потом еще скотча и еще, пока наконец не отрубился. Разбудил его сигнал у внешней двери: Белая Осока и Черный Носорог пытались войти. И другие с ними, конечно. Джимми им не ответил.

Назавтра он в какой-то момент сделал четыре соевых тоста и заставил себя их съесть. Выпил бутылку воды. Все тело было как ушибленный палец: онемело, но болит.

Днем зазвонил телефон. Какой-то чиновник из ККБ искал Коростеля.

– Скажи этому ублюдку, пусть быстро берет свои долбаные гениальные мозги в охапку, валит сюда и помогает разбираться, в чем дело.

– Его здесь нет, – сказал Джимми.

– А с кем я говорю?

– Не могу сказать. Протокол системы защиты.

– Короче, слушай, кто бы ты ни был. Я, кажись, понял, что за дрянь этот урод подстроил, и когда я до него доберусь, сверну ему шею самолично. Голову даю на отсечение, у него есть вакцина от этой заразы, и он хочет стрясти с нас хорошенькие денежки.

– Правда? Вы так думаете? – спросил Джимми.

– Я знаю, что этот ублюдок там. Сейчас приду и разнесу дверь к едрене матери.

– Я бы на вашем месте не стал этого делать, – сказал Джимми. – Здесь наблюдается очень странная активность микробов. Очень необычная. Жара как в аду. Я в костюме биозащиты, но все равно не знаю, заразился я или нет. Где-то по-крупному напортачили.

– Вот черт. Здесь? В «Омоложизни»? Я думал, тут все герметично.

– Да, накладочка вышла, – сказал Джимми. – Мой вам совет, поищите на Бермудах. Я думаю, он улетел туда и прихватил с собой немало наличных.

– Значит, этот говнюк нас продал с потрохами. Да, все сходится. Все совершенно точно сходится. Слушай, спасибо тебе за информацию.

– Удачи, – сказал Джимми.

– Да, конечно, тебе того же.

Больше никто во внешнюю дверь не трезвонил, никто не ломился. До ребят из «Омоложизни», видимо, дошло. Что касается сотрудников, наверное, увидев, что охрана разбежалась, они тоже рванули наружу, к внешним воротам. Стремясь к тому, что казалось им свободой.

Трижды в день Джимми заходил к Детям Коростеля, подсматривал за ними, как вуайерист. Впрочем, почему «как»? Он и был вуайерист. Они казались счастливыми – по крайней мере, довольными. Паслись, дрыхли, часами сидели и вроде ничего не делали. Матери нянчили младенцев, дети постарше играли друг с другом. Мужчины мочились, встав в круг. У одной женщины началась синяя фаза, и мужчины совершали брачные танцы, пели, держа в руках цветы, и размахивали синими пенисами. Сложившаяся пятерка устроила себе праздник плодовитости где-то в кустах.