Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

приняли, то перестали. Поэтому зырянам о ней говорить можно, а хантам нельзя. Попробуй спроси у ханта о Золотой Бабе – отвернется и скажет, что не знает. А тем, кто о ней обмолвится, Баба свирепо мстит.

У капитана глаза округлились – растерялся он от неожиданной информации. Не поймет, то ли бред, то ли сказка, или, может, и чистая правда на него обрушилась. Не верилось, что где-то в ближней тайге сохраняется идол из чистого золота, одетый в шевитовый костюм из магазина. А вокруг него развешаны чернобурки, и у ног убитый в жертву лесник Батурин. Бред, какой и во сне не привидится. Тем не менее отметать версию не решился и еще уточнил у Кустышева:

– А Половинка, где батуринскую лодку нашли, тоже святым местом считается?

– Что ни на есть святым и шайтанским, – кивнул головой Александр. – Да еще и проклятым – там люди часто теряются. Говорят, лет десять назад...

Не будем дальше их слушать: Кустышев в среде халеев поднаторел вешать лапшу на уши. И на этот раз делал это особенно вдохновенно и с удовольствием. В результате у Ермакова никакого протокола не получилось, а возникла неодолимая, как рвота, потребность прогуляться и освежиться. Версия о ритуальном убийстве из озорства или издевательства, подброшенная капитану Кустышевым, требовала тщательного осмысления и консультаций со знатоками, которых в поселке насчитывалось всего три. Первый директор школы, историк и краевед, в данный момент отдыхал где-то на югах, а двое других сами могли быть отнесены к категории подозреваемых. Тем не менее побеседовать с этнографом и стариком Проломкиным следовало.

Проломкина капитан нашел на берегу возле удочек. Удобно устроившись на бревнышках, старик покуривал, подремывал и грелся на солнышке. Появление Ермакова потревожило его приятное одиночество и нарушило тишину, но Проломкин неудовольствия не выказал, а невозмутимо ответил на приветствие и снова замолчал. Судя по всему, на доверительный разговор рассчитывать не приходилось, и Ермаков решил особо со стариком не церемониться.

– Дедушка, – без обиняков начал он, – правду ли говорят, что на Половинке раньше шибко большой шайтан стоял?

– Пусть говорят, – Проломкин невозмутимо выпустил струйку табачного дыма и отвернулся от Ермакова, как отворачиваются от порыва ветра. Вопрос ему явно не понравился, но Ермаков решил не отступаться.

– Ике! – продолжил он. – Ты этого шайтана видел? Правда, что он из золота?

Проломкин сплюнул, сморщился от досады на надоедливого русского и пробормотал явно нехотя:

– Не знаю, не помню. Может, и видел, а может, и нет. Старый я плохо вижу, плохо слышу, все забываю. Говорили, была у хантов Золотая Баба на озере Нум-то – «озеро бога» по-русски, – да, когда после восстания туда красноармейцы пришли, Васька Сорум вместе с Шатиным ее перепрятали, а потом друг друга убили. Теперь ее не найдет никто. Если даже мы не знаем, где она, то вам ее как найти? Никак, я думаю.

– Ике! – не отступился Ермаков. – Милиции известно, что все Проломкины – род великих шаманов. И идол на Половинке – вашего рода шайтан. Или это не так?

Старик не ответил.

– Значит – вашего рода, – подытожил Ермаков. – Тогда именно ты должен знать, где он теперь стоит, где спрятан. Расскажи добром, не то хуже будет. Лисиц со зверофермы ты ему унес? Напару с Кыкиным? И с Васькой Сургутсковым? Сознавайся – милиции все известно. Не скажешь – сами докопаемся и найдем.

– Ступай, ищи, – равнодушно согласился старик. – Бабу многие искали. Сказывают, дорогу к ней даже находили. Только тех смельчаков уже никто не сыщет: Баба их возле себя оставляет. Иди и ты – может, тоже возле нее останешься.

– Значит, ты считаешь, что Степана Батурина Баба себе оставила? – поймал на неосторожном слове Проломкина Ермаков.

– Нет, не так, – не согласился Проломкин. – Однако Степку дух Шатина унес, за то, что Степка на их кладбище могилу растревожил. Дух из нее и вышел и теперь вокруг поселка шатается и вредит.

Капитан поморщился от такой глупости и предположил, что Батурина мог и медведь утащить. Но старик с ним не соглашался и настаивал на своем: медведь – это никакой не медведь, а дух-оборотень. И в доказательство приводил рассказ Кыкина, что вокруг лодки Батурина никаких следов не оказалось. Известно, что только духи не оставляют следов. Даже от лесного мужика-тунгу след остается, а от медведя и тем более...

– Чертовщина какая-то получается, – пробормотал Ермаков.

– Нехорошо сказал, – рассердился Проломкин. – Нельзя его поминать – заявится. Однако ступай от меня, ступай, пока ко мне беду не накликал. – И, видя что ухода назойливого гостя не дождаться, сам поднялся с бревна и, по-стариковски шаркая ногами, заковылял к своей избушке. Ермаков посмотрел ему вслед и записал в блокноте: «Батурин:

Обнаружил капище Золотой Бабы и убит.

Обнаружил склад ворованного (в остяцкой могиле?) и убит.

Встретился с браконьерами и убит.

Встретился с медведем-подранком и погиб.

Погиб от несчастного случая. (Утонул, придавило деревом.)

Застрелен по неосторожности ночью мальчишками у озера.

Жив и скрывается по неизвестной причине.

Жив – заблудился?»

Еще поразмышляв, Ермаков пункт восьмой решительно вычеркнул. Возле четвертого поставил жирный вопросительный знак, а первый, второй и третий обвел общей рамкой и дописал: «Исполнители: Кыкин, Проломкин, Сургутсков, Кустышев, Пипкин, «X»??» А к пункту третьему добавил еще: «Турусинов-Лосятник».