Первые боги - ОЛ

Он расслышал крики арабов, пронзенных стрелами, вылетевших из-за спин нибурцев.

– Кто это стрелял, – успел подумать Мал, – неужели подошла подмога?

Но больше залпов не последовало. Расстояние между арабами и нибурцами стремительно сокращалось. Воины аль-Азиза выставили перед собой копья и приготовились к рукопашной. Нибурцы, бежавшие рядом с Малом, один за другим падали замертво.

Расстояние между древками копий еще издали показалось Малу слишком узким, но змей непостижимым образом вдвинул его тело между острозаточенными наконечниками целым и невредимым. Клинок Мала описал полукруг и унес с собой жизни нескольких арабов. Меч Рамзеса принялся разить направо и налево, не встречая никакого сопротивления и раскалывая вражеские щиты и шлемы, как ореховую скорлупу Арабы понимали, что только жизнь и смерть аль-Хидра может решить исход схватки и сосредоточили на нем все свои силы. Меч Рамзеса двигался так быстро, что сам Мал не успевал уследить за ним. Клинок отражал десятки атак арабских мечей и копий, а затем наносил смертельные удары, так, словно бы сам решал, кому жить, а кому умереть, а не Мал или змей, владеющий его телом.

– Так кто же находит бреши в строю арабских воинов, кружась вокруг них в танце смерти?

Мал стал легок и невероятно подвижен. Его руки, удерживающие клинок, превратились в канаты. Мал не чувствовал боли и уже ничего не видел, пока кровь его не смешалась с кровью неприятеля. И тогда перед ним предстал тот, кто сейчас властвовал над его телом и убивал арабов, но не был им, тот, кто висел в цепях на башне Незерби, тот, кто сошелся в схватке с аль-Захидом на священном холме Амир-аль-Мадины. Мал мог видеть со стороны, как змей с непостижимым совершенством делал свое страшное дело.

Залитый кровью с головы до ног капитан Ксант с двумя саблями в руках вел ожесточенную схватку с напиравшими на него со всех сторон арабами. Он становился на трупы тех, кого убивал, и арабам приходилось атаковать его снизу, взбираясь по мертвым телам своих товарищей. Ксант разрубил одного пополам от шеи до паха, второму разворотил живот, третьему отсек кисть, четвертого полоснул по сонной артерии, пятому подрубил сухожилия, шестому вогнал клинок под ребра. Нибурцы были похожи на лекарей, безжалостно кромсающих человеческую плоть, знающих все уязвимые места человеческого тела и наносящие точные удары. Когда же арабам удавалось сразить нибурского воина, они поднимали его еще живого на копьях, а потом принимались добивать саблями, с яростью аравийских львов терзая бездыханное тело, пока не разрывали его на клочки. Земля покрывалась трупами и напитывалась кровью, истекающей из воинских ран.

Кинув взгляд в сторону, Мал увидел рыцарей Осириса, обстреливавших арабов из луков.

– Откуда они взялись?

Но Мал не успел найти ответ на это вопрос, потому как неведомая сила вернула его на прежнее место. Арабы уже отпрянули назад. Они признали свое поражение. Геральд остановился и преклонил колено перед Малом:

– Призываю в свидетели милостивых богов, принц Мал, тебе нет равных в подлунном мире!

Арабы спешно покидали поле боя, оставляя раненых на произвол судьбы. Капитан Ксант сошел с горы трупов и протрубил сигнал к отступлению. К ним, продолжая на ходу обстреливать бегущих арабов, подошли рыцари Осириса. Мал не сразу узнал среди них Гора. Он ничем не выделялся среди посланцев богов и даже был одет в такие же, как у них старинные доспехи из металлических пластин.

– Так вот кто двенадцатый рыцарь Осириса! – подумал Мал.

– Мне не удалось выпустить ни одной стрелы, мой господин, – расстроенный Гор показал Малу свой лук. – Тетива лопнула, стоило мне натянуть ее.

– Такова воля богов, – отвечал Мал. – Если бы ты выстрелил даже один раз, мне было бы не с кем сражаться.

Мал поднял с земли плащ убитого араба, вытер кровь с меча Рамзеса и вернул клинок в ножны. До него донесся детский плач. Посмотрев в сторону леса – туда, откуда доносился звук, Мал увидел, что это плачет вовсе не ребенок, а взрослый человек, и, судя по роскошным доспехам, это был сам аль-Азиз. С непокрытой головой и всклокоченными волосами он стоял на коленях, покинутый всеми, молился и плакал навзрыд. Мал подошел к нему, но султан даже не обернулся в его сторону.

– О, владыка души моей, прости меня и прими мое покаяние. Прибегаю к тебе в поисках спасения от искушений, насылаемых Эблисом, и от мук в пасти геенны огненной. О, долготерпимый Аллах, прости мне мой грехи, малые и великие, первые и последние, тайные и явные! Даруй мне милость твою, потому как нет никого, кто превзошел бы тебя в милосердии.

Исполненные глубокой боли слова аль-Азиза звучали, как крик одинокой птицы, кружащей в воздухе над разоренным гнездом.

Мал вспомнил поверженного Фарида Ола, его возбужденное раскрасневшееся лицо, на котором горечь поражения сменялось яростью и ожесточением, и его мольбы об убийстве. Аль-Азиз в отличие от своего соплеменника являл собой образец смирения. Такого Малу еще не приходилось видеть. Выражение лица у султана смягчилось, и он, и в самом деле стал похож на ребенка. Слезы смыли с него гнев и злоречие, и аль-Азиз преобразился. Мал, который еще совсем недавно мнил себя карающим мечом Господа, различая в душе султана рассадник пороков, теперь сомневался в своей правоте.

– Не есть ли мои слова – всего лишь проявление гордыни? – думал Мал. – Ведь я нисколько не лучше его и когда-то также праздно проводил время, растрачивая его на поиски наслаждений.

– Ты прав аль-Хидр. Всевышний карает меня за мои грехи, – аль-Азиз повернулся к Малу. – Ты все знаешь, я – слабый человек, ничтожнейший из смертных, не раз творивший беззаконие перед ликом Всевышнего, и более, чем другие, достоин презрения. – Султан опять обратился к небу, – Аллах, не наказывай нас, если мы забываем о тебе и ошибаемся, не возлагай на нас бремя, что возложил на отцов наших, – нам не по силу нести его. Сжалься и помилуй нас. Ты – властелин наш. Помоги нам противостоять искушениям Эблиса.

Султан замолчал. Он мог обмануть кого угодно, но ему бы никогда не удалось провести змея. При звуках искренней молитвы в сердце Мала словно бы вонзилось раскаленное лезвие. Его рука потянулась к рукояти меча.

– Ты не посмеешь! – прошипел Мал. – Ты дал мне неуязвимость, но ты не можешь решать за меня, кому жить, а кому умереть.

Жар в теле Мала усилился. Кровь на теле стала запекаться прямо на глазах.

– Господь, заступись за мою душу! Мал дернулся, как одержимый, и упал на колени. – Прости раба твоего, что возгордился и осудил!

Усилием воли Мал обернулся к султану и произнес, как можно громче:

– Светлейший султан, прости меня! Я – обычный человек. И грехов во мне, не меньше, чем в тебе.

– Милостивый аллах тебя простит! – безропотно произнес султан. – Прости же и ты меня!

– Господь милосердный простит тебя, – прокричал Мал, не в силах терпеть жар, пылающий у него в груди.

Султан поднялся и пошел в сторону леса. Он понял, что своим раскаянием сжигал Мала дотла и предпочел удалиться. Он шел не как вельможа, а как обычный деревенский житель, идущий по своим делам. Раскаяние изменило его до неузнаваемости. И чем дальше он уходил, тем легче становилось Малу. Жар уходил, и к Малу возвращалась привычное хладнокровие:

– Неужели это все! Выходит миссия аль-Хидра на этом завершена?!

– Господин, – к Малу подошел Гор.

Он хотел что-то сказать, но Мал не дал ему этого сделать.

– Проводи султана аль-Азиза, куда он пожелает, и возвращайся в Аль-Карнак. Там я буду тебя ждать.

– Повинуюсь, мой господин, – поклонился Гор. – Только прикажите Сехмену, чтобы он взял на себя командование кораблем и доставил вас и Ксанта до Аль-Карнака.

– Об этом можешь не волноваться. Поспеши.

Гор погнался за султаном, а за ним отправились пятеро рыцарей Осириса. Другие шестеро поклонились Малу, спустились к берегу и взошли на борт своего корабля.

Произошло то, во что Мал никогда бы не поверил, пока не увидел своими глазами: свитой султана аль-Азиза стали верные слуги змеиных богов. Но видно Сейт-Акх прав и так устроен мир: если люди будут верить в одних и тех же богов и служить только им, то их вера придет в упадок. И как только это произойдет, в государствах воцарятся тираны, правление которых приведет к обезличенности людей.

Из семи десятков нибурцев в живых остались только восемь человек, в то время как арабы потеряли убитыми несколько сотен. Капитан Ксант приказал не тратить время на захоронение мертвых, а распрячь лошадей и взять их на борт «Гора». Но оказалось, что животные не в силах спуститься со столь крутого берега. Тогда Ксант приказал разделиться: четверо отправлялись к Аль-Карнаку на корабле, а он сам в сопровождения Мала, Геральда и еще двух нибурцев повели лошадей через саванну.