История морских разбойников - Иоганн Архенгольц фон

Главнокомандующий почти тотчас же узнал, что знатнейшие жители Орана, пораженные страхом, спаслись по дороге в Тлемсен. Если бы он воспользовался этой минутой страха, то Оран был бы взят наверное, но он не считал себя довольно сильным, чтобы попытаться на эту новую экспедицию. Притом же, двухмесячное жалованье волонтеров, которое он получил, истощилось, и он, принужденный отправить их обратно, остался с отрядом, едва достаточным для защиты Мерс-эль-Кебира до дальнейших повелений короля.

Хименес, удовлетворенный таким благоприятным результатом, поспешил заменить волонтеров 500 пехотинцев и сотней кавалеристов под начальством Родерика Диаса, но так как другие политические события не позволили ему немедленно подумать о продолжении завоеваний на африканском берегу, то мавры привыкли к соседству испанцев, слишком малочисленных для того, чтобы отойти далеко от Мерс-эль-Кебира. Пираты нашли другие гавани, и два года спустя, в июле 1507 года, они ограбили большое селение в Андалусии, безжалостно зарезали мужчин, женщин и детей и предали пламени добычу, которой не могли взять с собой. К отчаянию и ужасу, произведенным этим бедствием, присоединилось вскоре известие, что Фернандес Кордовский, сделав вылазку с двумя третями гарнизона Мерс-эль-Кебира, попал в засаду и погиб со всем своим отрядом Хименес, возведенный, между тем, в сан кардинала, умолял короля отправиться в Африку, или позволить ехать туда ему самому, чтобы отомстить за удар, нанесенный испанской короне. «Не стыдно ли, — говорил он, — оставаться в бездействии в виду страны, доступ в которую нам открыт, и не ухватиться за возможность наказать без пощады врага христиан? Поручите мне начальство над армией, и через несколько дней знамя наше разовьется победоносно на всех пунктах опасного прибрежья, на котором ежегодно гибнут тысячи ваших подданных! Если казна истощена, то церковное имущество заплатит еще раз войскам, и если кастильское дворянство дорожит своими богатствами, то пусть купит на них мечи и вооружения для защиты дворцов своих!»

Слова кардинала-министра сильнее подействовали на короля, чем все представления его лучших полководцев. Хименес заставил короля подписать бланк, который предоставлял первому высшее управление делами, и, решившись, несмотря на свою старость, лично управлять предприятием, исполнение которого только отсрочил, он наложил дань на церкви и монастыри, сам подал пример, пожертвовав свои доходы делу национальному и поручил Петру Наваррскому отправиться в Малагу для распоряжений о немедленном вооружении флота и составлении армии в 14'000 человек. Остаток года прошел в приготовлениях, но в минуту отъезда со всех сторон возникли интриги вельмож против воинственного кардинала. На каких излишествах, говорили они, остановится этот старец, который, недовольный тем, что управляет Испанией с большей властью, чем сам король, хочет привесить шпагу к поясу, опоясывающему его рясу, учить наших генералов и вести войска на бойню? Неужели наша кровь должна платить за его честолюбие и воинственные фантазии, и не умнее ли будет отправить его в какой-нибудь монастырь для помышления об истинных обязанностях своего звания? Выражения эти, текст которых изменялся сообразно званию завистников, достигли до слуха Фердинанда, которому давно уже надоело превосходство Хименеса, хотя он и не чувствовал в себе довольно сил, чтобы сбросить с себя это иго. Петр Наваррский, уважаемый полководец, представил ему план экспедиций, расхваливая выгоды и дешевизну его исполнения. Фердинанд, восстановляемый таким образом против своего хминистра, стал обращаться с ним холодно и при каждом настаивании последнего об окончании неприятной нерешительности, противопоставлял то слишком позднее время года, то трудности достать нужные припасы, и эти остановки протянулись до следующего года.

Выведенный, наконец, из терпения, Хименес вооружился бланком с королевской подписью и печатью и, сильный сочувствием народа, выехал из Толеды в феврале 1509 года в картахенскую гавань и предписал немедленно флоту и войску явиться туда же. Несколько проступков против дисциплины, втайне одобряемых завистью Петра Наваррского, еще остановили на время отъезд, но твердость кардинала устранила, наконец, все препятствия, и 16 марта флот поднял якоря около трех часов пополудни. На другой день, в праздник Вознесения, он прибыл после быстрого переезда к Мерс-эль-Кебиру, и мавры, собравшиеся на возвышениях, могли насчитать 80 кораблей, за которыми следовал необъятный транспорт. Хименес в тот же вечер высадил войска, собрал военный совет, посредством ловких похвал сумел приобрести его доверие и объявил Петру Наваррскому, что, отнюдь не отвергая его опытности и высоких способностей, намерен только поощрять армию своим присутствием и засвидетельствовать перед королем все отличнейшие подвиги войска, которому опытность начальников и ревность подчиненных предсказывали несомненный успех.

Несмотря на свою мнимую покорность, Петр Наваррский не мог воспротивиться желанию создать кардиналу препятствия, которые при его незнании военного дела, навлекли бы на него одного всю ответственность. Поэтому, получив приказание заняться, как второй начальник, ночной высадкой войск, он не принял никаких мер для того, чтобы устроить порядок, необходимый в подобных случаях. Высадив пехоту, он приказал сняться с якоря и отвезти кавалерию по направлению к Орану, но Хименес, уведомленный еще вовремя, приказал Петру повиноваться и принудил его к тому угрозой немедленного ареста в случае непослушания. В б часов утра пехота, выстроенная в четыре колонны, стояла под стенами Мерс-эль-Кебира. Кардинал явился перед фронтом во главе многочисленного штаба из вооруженных духовных лиц и предшествуемый знаменем, над которым возвышался крест. Став на возвышении, он обратился к солдатам с пламенной речью, которую кончил объявлением, что сам поведет их в битву. Офицеры, наэлектризованные мужеством начальника, над которым дотоле насмехались с горечью, окружили его с криками восторга и умоляли не выставлять своей старости и священного сана случайностям битвы. Тогда он добровольно вручил начальство Петру Наваррскому и отправился на молитву в мерс-эль-кебирскую мечеть, превращенную в христианскую церковь во имя архангела Михаила.

Армия при трубных звуках и беглым шагом устремилась на возвышения, отделявшие ее от Орана. Каждая возвышенность становилась театром яростной борьбы, и несмотря на густой туман, делавший бой еще труднее, испанцы достигли, наконец, со своей артиллерией высот, господствовавших над Ораном. Во время нападения с суши, часть моряков с флота вышла на берег и бросилась на стены, на которые взобрались, чрезвычайно удивляясь, что не находят никакого сопротивления. Это случилось от того, что, не ожидая никакого нападения с этой стороны, защитники Орана вышли из города и присоединились к арабам долины. Менее чем в полчаса шесть христианских штандартов завеяли на стенах. Но эта необыкновенная победа была очернена самыми отвратительными жестокостями. Испуганные жители укрылись в мечетях или заперлись в домах своих, эти несчастные были изрублены без пощады! Христианские солдаты всю ночь плавали в крови старцев, женщин и детей. Пресыщенные резней, они от усталости попадали на мостовую, и на другое утро проснулись среди трупов своих жертв, посреди 4000 убитых. Добыча простиралась за 500'000 червонцев, — сумму, которая не может казаться преувеличенной, если взять во внимание 1500 лавок и 6000 домов, составлявших в то время город Оран. Победители потеряли не более тридцати человек, и те все почти пали в битвах на высотах. Хименес сожалел об излишествах своей армии и не мог воздержаться от слез, когда на другой день осматривал ужасные следы слепой ярости воинов. Он отказался от следовавшей ему части добычи и приказал раздать ее тремстам христианским невольникам, найденным в касбе (цитадели).

Почти баснословная быстрота этого завоевания возбудила в Европе удивление и восторг. Люди благочестивые и духовенство разглашали, что испанцам помогло чудо. Распустили слух, что день взятия Орана, слишком скорого конца которого опасались, был дольше обыкновенного, что солнце остановилось, как во дни Иисуса Навина, чтобы осветить торжество христиан. Придворные испанские утверждали, что Хименес поддерживал ценой золота связи с жителями, и всем успехом обязан единственно продажной измене нескольких мавров.

Первой заботой кардинала было укрепить несколько плохо защищенных мест, потом он обозрел мечети и посвятил одну Св. Деве, другую — Св. Иакову и выбрал строение на госпиталь для зачумленных. Несколько дней занимались очищением города от трупов, гниение которых, ускоряемое жарким климатом, делало воздух чрезвычайно нездоровым и угрожало эпидемией победителям за пролитую ими невинную кровь.