Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще один существенный момент. Ленин четко знал цель своего движения. Это — захват власти любыми средствами в целях, как это широко тиражировалось, установления диктатуры пролетариата, избавления народных масс от нищеты, эксплуатации и т. п. В действительности цель должна была выясниться после захвата власти (Ленин. ПСС. Т. 34. С. 436). Это политическое лукавство было неотъемлемым атрибутом политической практики Ленина, позволяло ему прикрывать истинные цели его борьбы, способствовало рекрутированию сторонников из различных слоев общества. Такой четкой цели политической борьбы не было у противников Ленина, что обрекало их политику на аморфность, непоследовательность, несоответствие лозунгов потребностям исторического момента, нерешительность, что объективно обрекало в итоге на поражение с искушенным в политике противником. Все партии антибольшевистского блока в период нахождения у государственного руля Временного правительства откладывали решение важнейших вопросов о мире и земле до созыва Учредительного собрания. Солдатам и крестьянам, вынесшим на своих плечах основные тяготы трех лет мировой войны, откладывать решение этих вопросов совершенно не хотелось. В эпоху революционной ломки общественных отношений массы могут ждать удовлетворения своих исторически сформировавшихся потребностей лишь до определенного момента, после которого отдадут свои симпатии тому лидеру, который обещает удовлетворить эти потребности немедленно. Так и случилось в России в 1917 году. Чем дольше затягивало Временное правительство решение вопросов о мире и земле, тем быстрее масса левела, большевизировалась.
Октябрьский переворот под руководством Ленина был сурово осужден Плехановым, с первых дней организационного оформления ленинизма-большевизма распознавшим в почерке политической деятельности Ленина своего старого знакомого — народовольца. А уж тот-то был знаком ему не понаслышке! Плеханов сумел преодолеть в себе народовольца. «Марксист» Ленин остался им до конца. И потому сохраняет объективное значение характеристика, данная ему Плехановым: «Он — сектант: неисправимый сектант, сектант до конца ногтей. Он не дорос до точки зрения классового движения. В этом смысле он остается недорослем до гроба» (Плеханов Г. В. Сочинения. Т. ХIХ, М.; Л., 1927. С. 537).
Победа Ленина была не победой «самой передовой общественной мысли», а победой талантливого политика над сонмом политических дилетантов, победой одержимого догматика, победой, обернувшейся жесточайшим поражением для России.
Победа Ленина была победой политического течения, начало которому положили Герцен, Огарев, Белинский, Петрашевский, Чернышевский и прочие русские социалисты-утописты, некоторые идеологи стали именовать его освободительным.
Кто кого и от кого освобождал? По утверждению дооктябрьских и советских демагогов, социалисты-революционеры освобождали народы России от «кровавого» самодержавия. Зачем его было освобождать от самодержавия, если последнее в процессе эволюции само формационно изменялось, сбрасывая с себя крепостнические вериги, проводя буржуазные реформы и демократизируясь?! Но эволюция не устраивала русских социалистов-утопистов — ведь в ходе эволюции общество все более обуржуазивалось, политически взрослело, выкристаллизовывалась и крепла социальная структура, не оставляя в дальнейшем для утопистов ни малейших шансов на успех. Поэтому народники и подгоняют историю, торопятся подстрелить общество в момент его взлета — в переходный период, когда все его органы еще не окрепли, находятся еще в состоянии становления и т. п. Таким образом, русские социалисты-утописты насиловали исторически созревшие тенденции развития российского общества. В открытой схватке с самодержавием в 70-х годах ХIХ века в результате «референдума» — «народохождения» — социалисты убедились, что народу никакого социализма не надо. Вот тут-то бы и отойти от народа, своих фантазий, заняться буржуазным делом. Но нет! Крепостники по убеждениям, а в руководстве народнических организаций преобладали дворяне, давать вольную своему «быдлу» не спешили. И свою деятельность перенесли в города, особенно столицу, предварительно организовавшись в законспирированную заговорщическую партию. Начался период обхаживания новой паствы — нарождающегося рабочего класса с той же целью свершения государственного переворота, захвата власти с последующим социалистическим переустройством общества. Естественно, ни у рабочих, ни у общества в целом желания жить в социалистическом раю никто не спрашивал. Утописты насильственно навязывали социализм обществу, исторически для него не созревшему. Почему-то никто не пытается ускорить рождение ребенка, а вот ускорить приход новой формации, минуя предшествующие этапы, новые учителя человечества посчитали возможным. Можно ли подобные действия политических авантюристов квалифицировать как освободительные?! Мне насильно навязывают тюрьму — и это свобода?!
Я думаю, в связи с вышеизложенным есть все основания «освободительное» течение, пропитанное духом неверия и насилия, дворянской спеси перед собственным народом, готовности бросить его в пекло мировой революции и реализовавшее все свои потенции в Октябрьском перевороте 1917 года, именовать не «освободительным», не общедемократическим, не социалистическо-коммунистическим, а реакционным (считавшим капитализм и буржуазную демократию регрессом) и фашистским. Фашизм — это идеология и практика ненависти правящей партии к народу, закамуфлированные в демагогию типа «народ и партия — едины», «планы партии — планы народа» и т. п. И потому необходимо восстановить историческую справедливость — фашизм впервые зародился не в Италии, не в Германии, а в России. И Муссолини, и Гитлер свои партийно-государственные схемы копировали с ленинской партии и ленинской России. На родственную идентичность большевизма и фашизма указывал Бухарин в 1923 году: «Характерным для методов фашистской борьбы является то, что они больше, чем какая бы то ни было партия, усвоили себе и применяют на практике опыт русской революции. Если их рассматривать с формальной (Бухарин спрятался за этот термин, дабы его не обвинили в содержательной идентичности обеих идеологий. — Б.) точки зрения, то есть с точки зрения техники их политических приемов, то это полное применение большевистской тактики и специально русского большевизма: в смысле быстрого собирания сил, энергичного действия очень крепко сколоченной военной организации, в