Долг наемника - Евгений Васильевич Шалашов

— это гораздо хуже, нежели схватиться с настоящим врагом, потому что солдат, дерущийся против меня, слышит команды командиров и, если мы пересилим, он отступит. Толпа отступать не станет, будет нажимать, не сразу осознавая, что большинство бунтарей уже трупы, которые не могут упасть лишь потому, что их поддерживают плечи живых — пока еще живых, потому что они станут трупами чуть позже. Но как только толпа это осознает, она запаникует, примется метаться по сторонам, калеча и убивая тех, кто находится в ней— то есть, саму себя. Но паника не начнется, пока не начнется резня.

Можно обойтись и малой кровью, а при желании, вообще без крови, но для этого следует рассечь толпу пополам, а потом дробить многоголовую гидру на группы, группочки и, продолжать это до тех пор, пока вырванный из толпы человек не поймет, что он остался один и, у него остается только одна спасительная мысль — бежать и скрыться!

Рука уже потянулась надвинуть забрало, а губы зашевелились, чтобы отдать приказ полку сдвинуть щиты и, не торопясь, сохраняя строй, начать наступление, потому что стоять на месте нельзя, сомнут. А потом, когда мы примемся вырезать бунтовщиков, поддерживать своими плечами тех, кто по неловкости оступился, поскользнувшись в крови. И, как всегда — держать строй!

Вместо забрала рука наткнулась на край мориона, который я ношу последние два года, а вместо сомкнутого строя старых солдат рядом со мной были испуганные охранники, во главе со своим начальником.

— И что теперь будет? — пробормотал кто-то из парней, за что получил тычок от своего командира. Правильно, мы пока находимся в резерве, помалкиваем, и готовимся действовать. А пока только смотрим.

Толпа крестьян, преодолевшая жалкую ограду, расположенную с задней части университетского городка, не ремонтировавшуюся лет сто, в отличие от «парадной» части, обращенной к городу, двигалась по университетскому городку, выкрикивая проклятья, стараясь завести себя.

Покамест, все получалось неважно. Если тебя заставляют бунтовать из-под палки, то бунт получается слабеньким. Наверное, если бы кто-то всерьез озаботился направить крестьян «громить университетских», то дал бы им вожаков.

Теперь я боялся, чтобы у кого-нибудь, из университетской братии, не сдали нервы, и он не кинулся воевать с мужиками. А толпе нужна первая кровь, чтобы пойти и крушить все. К счастью, даже самым наглым, хватило ума убраться. (Каюсь, одному из студиозов, с золотой кисточкой на шапочке, я слегка помог.)

Но вместо «университетских», которых следовало бить, мужики узрели на площади десяток бочек, с выбитыми крышками, а рядом с ними — человек, явно крестьянского обличья (мне стоило труда убедить Габриэля не «менять личину», а просто накинуть поверх камзола потертый крестьянский плащ и заменить новенькую шляпуна старую войлочную шапку).

— Что-то вы долго шли! — сказал маг, запуская кружку в бочонок и, неторопливо вытащив ее обратно, сделав первый глоток. Смочив губы, придворный маг обвел бочки рукой, свободной от кружки: — А я тут шнапс обнаружил. Пить будете?

Толпа невольно остановилась. От нее отделился один из мужиков, покрепче, подошел к магу. Спросил:

— Эй, парень, а ты кто таков будешь? И что тут делаешь?

— Меня Габриэлем звать. Можно попросту — Габби. А что я делаю, сам не видишь? Шнапс пью.

— А шнапс откуда взялся? — не унимался крепкий.

— Шнапс из подвала вытащили, — терпеливо объяснил маг. — Или, ты думаешь, он с неба свалился?

Габриэль, сделав еще глоток, отвернулся от любопытного мужика, и обратился к толпе:

— Братцы, ни у кого закусить нет? А не то — шнапса много, а заесть нечем. Ну, хоть луковицу. Кто заесть даст, тому кружка шнапса. Забесплатно.

Крепкий мужик хотел еще что-то спросить, но его оттеснили другие, наперебой протягивавшие магу кто луковицу, а кто кусок хлеба, торопливо совавшие ему кружки, чашки и котелки. Толпа напирала, окружив бочонки, начала толкаться. Габриэль, не успевавший зачерпывать, вырвался и отбегая в сторону заорал:

— А чего тут всем тесниться-то? Вон там еще бочки есть!

И впрямь, тут и там, на площади, в примыкавшим к ним переулкам были еще бочки. Если быть совсем точным — первая «ловушка» из шнапса состояла из десяти бочонков, а остальные, числом шесть, по пять. Оставалось еще десять бочонков, но их я пока приказал оставить в «резерве».

А дальше случилось то, что и должно было случиться. Коль скоро у толпы не было вожаков, имеющих помощников с крепкими кулаками и луженой глоткой, остановить крестьян, дорвавшихся до дармового угощения, было уже невозможно. Каждый бочонок содержал около двадцати галлонов шнапса. Итого, если перевести сорок бочек, по двадцать галлонов на триста человек, то на одного мужика приходилось по два с половиной галлона! Математик из меня хреновый, да и численность крестьян приблизительная, но вышло что-то по два с половиной галлона (ладно, пусть даже по два!) на рыло, но это очень много[1]! Кое-кто не выпьет столько за всю свою жизнь.

Гулянка была отменной! Вон, с одного угла площади уже запели песню про девушку, запустившую в реку свой венок, а теперь опасавшуюся, что вместо суженого венок уплывет куда-нибудь далеко, и ей никогда не выйти замуж.

А в другом, затянули старинную балладу про Лореляй, сидящую на берегу Эльбы. Правда, текст слегка переделали — в балладе, как я помнил, речная дева заманивала парней длинными золотыми волосами, а здесь говорилось совсем про другое место.

Глядя, как воинственная толпа превращается в пьяные группки, уже не способные не то, что жечь, крушить и убивать, а вообще действовать осмысленно, я дал отмашку изрядно осмелевшим охранникам:

—В первую очередь смотрите — кто из них трезвый. Не орать, зря силу не применять. Спокойно отводите в сторону, вяжите. Те, кто упал, пусть лежит.

Работа пошла. Упившихся (надеюсь, до смерти никто не ужрался дармовым шнапсом!) оставили лежать на месте. Трезвых оказалось не много, к тому же, они были на удивление смирными и, покорно позволяли себя связывать и уводить в подвал (совсем не в тот, где еще оставались десять бочек!). Охране помогали студенты-добровольцы.

Ну что же, я свое дело сделал. Теперь следовало отыскать спутников. Ага, вон здесь господин маг. К моему удивлению, господин Габриэль был почти трезв и с ужасом смотрел на пьяных людей, потерявших человеческий облик.

— Артакс, неужели и я был на них похож? — поинтересовался придворный маг, кивая на одного из пьяных мужиков, лежавших в лужах собственной блевотины и экскрементов, а проще говоря — дерьма.

— Ну, господин Габриэль, вы до такого состояния не разу не напивались, — утешил я мага, а увидев, что он слегка приосанился, слегка испортил ему настроение: — По крайней мере, я не видел.

Сказал, и