Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

стеной, но постепенно она разрушилась, и ворота тогда убрали. Но вот случилось так, что курдский шейх Абдуллах по велению своего несовершенного разума поднял знамя мятежа и напал с большим отрядом курдов[167] на селение Миандаб. Множество несчастных жителей этого села, и мужчин, и женщин, стало жертвой их беспощадных мечей. Вот тогда-то вновь отстроили эти ворота и возвели некоторые укрепления.

— А тогда разве город не имел никакой охраны? — спросил я.

— Да вразумит господь твоего отца! — отвечал он. — Разве у этих городов хоть когда-нибудь была охрана? Жители города сами защищались, как могли, от этого страшного натиска. Два месяца оборонялись они от курдов и отстояли город. И только через два месяца прибыл полковник Мухаммад Хусайн-хан и окончательно разделался с этими курдами.

Тем временем мы въехали в город и остановились в караван-сарае, известном под названием «Большой караван-сарай».

Поскольку у нас не было ни постельных принадлежностей, ни других вещей первой необходимости, я обратился к даландару[168] со словами:

— Мы — иностранцы, и у нас нет с собой многих нужных вещей. Пожалуйста, возьмите на базаре внаем на несколько дней кое-какие вещи, ковры и прочее, что следует, за любую цену.

— У нас это не в обычае, и вещей тут внаем не сдают. А лучше я принесу вам все, что полагается, из дома.

И действительно, он приготовил для нас все, что было необходимо, а я тем временем расплатился с возницей.

Солнце близилось к закату — наступило время молитвы, поэтому я поспешил совершить омовение и встал на молитву. После чая и легкого ужина мы сразу же улеглись спать, чтобы хоть немного отдохнуть от всех испытаний пути, который равен пяти дням езды, но его нам пришлось проделать в двадцать дней. Ночь прошла спокойно, и мы проснулись, когда солнце уже подняло одно свое копье. Я велел поставить самовар и попросил Юсифа Аму сходить тем временем купить хлеба и сыра, чтобы нам было чем позавтракать.

Он ушел, а через некоторое время вернулся, держа в руках только хлеб — сыра не было.

— Кроме лавки булочника, все остальные лавки закрыты, — сказал он. — Не знаю, что сегодня за день.

Мы позвали одного из носильщиков караван-сарая и спросили, почему закрыты лавки.

— Да ведь сегодня пятница, из-за того и закрыты, — ответил он.

Сердце мое возликовало: «Значит, в этом городе сильны мусульманские обычаи. Ах, как хорошо! Благословение да будет над всеми мусульманами города!».

Пришлось нам довольствоваться чаем с одним хлебом без сыра.

Поблизости от нашего помещения находилась худжра[169] одного местного купца. Я заметил, как он вышел из дверей, а через некоторое время к нему подошло человека три, и он, закрыв худжру, присоединился к ним. Переговариваясь, они направились ко мне. После взаимных приветствий один из них почтительно обратился ко мне:

— У меня к вам есть предложение, не соизволите ли вы принять его?

— Сделайте милость, скажите, — отвечал я.

— Нам стало известно, что вы только недавно прибыли сюда и недостаточно хорошо знаете обычаи нашей страны. В пятничные дни все лавки этого города закрыты, поэтому в городе пусто. Нам не хочется, чтобы вы оставались в одиночестве. Поэтому мы просим оказать нам любезность и быть сегодня нашим гостем — мы собираемся совершить прогулку за город.

Чувствуя, что их слова благожелательны и непритворны, я отвечал:

— Принимаю приглашение и очень признателен за внимание к нам, находящимся на чужбине.

Итак, мы отправились все вместе и, беседуя, вышли за городские ворота.

Недалеко от городских ворот я увидел широкую реку, которая, пенясь и клубясь, низвергала свои воды с небольшой высоты. Шум разбивающейся о камни воды бывает слышен в ночное время на расстоянии полуфарсанга от города.

Пройдя еще немного, я увидел, что оба берега реки усеяны людьми — там и тут сидят группами жители города всех сословий, и подле каждой группы разостлан ковер, на котором чай, кальян и котел с пловом. Сидящие, сняв сюртуки и аба, сшитые по большей части из отличного сукна, и развесив их на деревьях, наслаждаются полным покоем и отдыхом: здесь поют и играют на музыкальных инструментах, там — борются или занимаются разными играми; все население города развлекается и веселится, словом, зрелище до крайности приятное, хотя и несколько непривычное.

Мы проходили мимо этих групп, и от каждой к моим попутчикам неслись приглашения: «Во имя аллаха, пожалуйте к нам! К нам!» — на что они отвечали приветствием и проходили мимо. Таких приветствий и приглашений мы получили со всех сторон чуть ли не триста — можно было подумать, что таков обычай этой страны.

Мы обогнули небольшой холм и очутились на берегу красивого водоема, возле которого сидело несколько человек. Увидев нас, они поднялись и единодушно нас приветствовали. Оказалось, что эти люди — знакомые наших гостеприимных попутчиков.

Мы поздоровались и сели. Нас познакомили, и, обменявшись обычными любезностями, мы приступили к беседе.

— Откуда вы родом? — спросили у меня.

— Мы — иранцы, но живем вдалеке от своей родины, — отвечал я.

— Скажите, — спросил они, — те края тоже спокойны? Люди там тоже могут проводить время в удовольствиях и веселии?

— Нет, — возразил я, — в тех краях много врачей; они быстро лечат подобные болезни.

Один из собеседников спросил в замешательстве:

— Что вы хотите сказать?

— То, что в тех краях нет таких болезней, — повторил я.

— Разве мы нездоровы?

— Да, такое состояние — своего рода безумие.

Я заметил, что некоторые при этих словах нахмурились.

— Дорогие господа! — воскликнул я. — Будьте великодушны и простите меня за все, что вы услышите. Я ведь — чужеземец, прошу вас, отвечайте мне по справедливости. Вчера я приехал в ваш город и увидел возле него целое поселение, устроенное для больных проказой. Вы и сами видели степень их нищеты; да избавит меня бог от подобных зрелищ! А ведь это ваши соотечественники и братья по вере! И следовало бы вам призадуматься о том, чтобы построить больницы для их излечения, — оно ведь возможно и легко удается на первой стадии заболевания, тогда ваши братья и граждане не жили бы в нечеловеческих условиях, как какие-то дикие звери пустыни в пещерах и у подножий гор. Я так прикинул, что на берегу этой реки, которую вы избрали местом своего приятного времяпрепровождения, вас