Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

И ни один из почтенных купцов рта не раскрыл, чтоб возмутиться, чтобы крикнуть: «Что это за беззаконие!». Можно подумать, не дай бог, что творец создал людей только для того, чтобы они тянули на своей шее ярмо угнетения.

Но время шло, и на четырнадцатый день к нам, наконец, пожаловал возница, который где-то прятался во время этой суматохи. Увязав пожитки, мы тронулись в путь.

По дороге Юсиф Аму вдруг говорит мне:

— А помнишь ли ты случай, о котором рассказывал нам в Каире Ахмад Эффенди из Тебриза?

— Что за случай?

— Ахмад Эффенди рассказал вот что: однажды в Тегеране заболел какой-то генерал, и среди ночи послали фарраша за знаменитым врачом, чтобы он помог больному. Бедняга врач, поднятый среди ночи с теплой постели, явился к больному вельможе. Определив болезнь и приготовив лекарство, он пошел было обратно. Вдруг фарраш этого сиятельного генерала хватает его за воротник с требованием «чаевых». «Ага-джан, — говорит врач, — глубокой ночью я явился сюда, чтобы вылечить твоего хозяина, а мне ничего не заплатили за визит. Что же я могу тебе дать?». Но фарраш не отступал: «Не рассказывай сказки, я ведь не слуга твоего отца, давай-ка мне за услуги!». Врач поневоле возвращается к господину и докладывает ему: «Господин генерал, ваш слуга требует от меня за услуги, а я сам ничего от вас не получил». На это генерал отвечает: «Ах, хаким-баши,[162] ну и прохвосты эти фарраши! Дай ему какую-нибудь малость, чтоб отвязался».

— Так вот, тогда, — прибавил Юсиф Аму, — вы беднягу Ахмада Тебризи всячески поносили как лжеца и винили в том, что он не патриот. А вот теперь и стало ясно, что человек-то говорил правду. Теперь вы в этом убедились сами, когда и от вас потребовали за такие же «услуги».

— Молчи, бога ради, — воскликнул я. — Ни слова больше, с меня довольно и этих мучений!

Краткий вывод о путешествии в Ардебиль. В этой области люди имеют склонность к показным благочестивым беседам — в каждой лавке, в каждом доме только и слышишь то о каком-то муджтахиде,[163] то о неком шейх ал-исламе,[164] то о каком-нибудь имаме. С большим оживлением также беседуют о боевых буйволах. К примеру, говорят, что, мол, буйвол такого-то владельца потому оказался побежденным, что в глаза ему светило солнце. И почти все в разговорах мелят подобную чепуху. И никто даже не думает о жизни, о своей душе. Они проявляют полное небрежение к заботе об увеличении общественного богатства, к вопросам науки, они лишены великого чувства — любви к родине. Словом:

Мертвы, хотя как будто и живые,

Живут, но в сущности мертвы.

Итак, мы вдвоем в сопровождении возницы держали путь к городу Марага. К вечеру мы добрались до деревни Нар, что находится неподалеку от горного перевала Саин.

Между тем стал падать снег. Мы подъехали к дверям одного деревенского дома и попросили пристанища. Нам показали угол в конюшне.

Я сказал:

— Но невозможно же находиться вместе с животными! Дайте нам какую-нибудь комнату, мы заплатим за наем столько, сколько спросите.

Тогда нам ответили:

— Другого помещения у нас нет, мы сами вынуждены здесь жить.

Тем временем возница вскипятил немного воды в. кувшине, мы приготовили чай и поужинали вареной курицей.

Снегопад продолжался до самого утра, и снег покрыл землю больше чем на ползара. В Египте мне никогда не случалось видеть снег, да и здесь я встретился с ним впервые, и зрелище это меня потрясло. Все дороги были занесены, и мы решили переждать еще день. А ночью пришло известие, что неподалеку от перевала сбился с пути из-за снегопада какой-то караван и остановился, побросав свои товары. Два человека и двадцать вьючных животных были заметены снегом и погибли.

Итак, в ожидании, пока перевал снова станет доступным, мы целых четырнадцать дней оставались жильцами и соседями животных в маленькой конюшне.

У меня нет слов, чтобы описать всю силу тоски, которая охватила меня тогда. Уважаемым читателям не потребуется большого воображения, чтобы представить себе, каково было мое состояние. Человек, который никогда в жизни не видел снега, не испытывал холода и во все время путешествия на пароходах и поездах занимал места первого класса, жил в лучших отелях цивилизованного мира, и вдруг вынужден пребывать четырнадцать дней в подобном месте! Если бы между Ардебилем и Марагой была выстроена железная дорога, то путешествие это заняло бы не более шести-семи часов и было бы спокойным и удобным. Дороги, увы, нет и не предвидится!

В конце концов после нашего четырнадцатидневного собеседования с животными из-за перевала прибыл караван и принес известие, что дорога очистилась и можно переходить перевал. Мы быстро собрались и тронулись в путь.

Оставляю на ваше воображение те трудности, которые мы испытали, карабкаясь вверх и сползая вниз. Несчастные иранцы привычны к таким трудным путешествиям, но всякий иностранец, познавший эти пути, не может надивиться выносливости иранцев и полнейшему нерадению властей к этим вопросам. Кто не знает того, что нынче весь земной шар опоясали железные дороги? Негры Абиссинии и Судана, дикари Африки пользуются этим благом, и только горемычные иранцы по-прежнему его лишены.

Если уж государство и власти сами не в состоянии это сделать, то почему же они не предоставят это дело честным иностранным компаниям и не оградят рабов божьих от опасностей, связанных с передвижением по труднодоступным дорогам, почему не защитят членов своего общества от смертельного риска таких путешествий? Клянусь творцом, на всем земном шаре нет ни одного уголка, где бы жизнь маленьких людей была сейчас столь униженной и нищей.

К примеру, поступает сообщение: «Вчера на такой-то вершине или в таком-то ущелье караван был засыпан снегом, десять человек и двадцать вьючных животных погибло». И никто не подумает, что у каждого из этих десяти человек пятеро-шестеро детей и другие родные. И всем о них горя мало, кроме обездоленной семьи. Да и гибель вьючного скота тоже, естественно, наносит ущерб благосостоянию страны.

Кроме того, ведь этот раз снег выпал раньше времени, так как зима еще не наступила, и то мы были задержаны на четырнадцать дней. Храни нас господь от путешествия в зимнее время!

Итак, за шесть часов, претерпев тысячи мучений, мы в конце концов дотащились до вершины перевала Саин, а затем целых пять часов