Сцены сексуальной жизни. Психоанализ и семиотика театра и кино - Дмитрий Александрович Ольшанский

встречаться с пустотой и тотальным отчуждением. По этой причине человек вынужден протезировать себе разного рода информационные жупелы (вроде госдепа, кавказцев или оранжевой заразы), чтобы не оставаться одиноким, именно потому, что настоящих господ уже давно не осталось.

Гротеск, с которыми Виктюк создал образ революционерки, наивно полагающей, что свобода сделает кого-то счастливее и ещё более наивно надеющейся достигнуть этой свободы физическим уничтожением господ, не может не вызывать рифмы с политическим театром в современной России: горстка лево-либералов наивно верит, что устранение диктатора уже само по себе принесёт долгожданную свободу и всеобщее счастье. Они и не подозревают, как рабы нуждаются в господине и совершенно не понимают философию подчинения, доминирования и наслаждения, которую проповедуют нам маркиз де Сад и инспектор Маре. Они не нуждаются ни в какой свободе, это вообще не их ценность. — Вот что не могут понять такие рьяные революционерки, которые, напялив на себя балаклавы, бегают по казематам, размахивая наганом и произнося бессвязные речи о гражданских свободах. Простодушие, граничащее с идиотизмом. Все эти пролетарские попытки установления классовой справедливости не заканчиваются ничем конкретным, кроме гэгов и беготни по сцене в духе Бенни Хилла. К сожалению, в реальной жизни глупость зачастую требует более кровавой платы.

3. Без господина жизнь бессмысленна

Завершая спектакль, Виктюк предлагает нашему вниманию ещё одну философему о рабах и господах. «Кто, собственно, из них является господином? — постоянно спрашивает себя зритель. — Наш скромняга маркиз? Инспектор, который лишь послушно играет по нотам де Сада? Уж не баба ли с наганом? Или Лакоста, тоже женщина несчастная, она маркиза любит?» — Оказывается, что каждый по своему в чём-то доминирует, в чём-то подчиняется, но в действительности, никто не является господином. Маркиз оказывается трогательно влюблён в свою служанку, и эта ванильная лавстори моментально разрушает образ изысканного циника и искусителя, которым де Сад потчевал всех страждущих со страниц своих романов. Жестокий надсмотрщик Маре лихо улепетывает от разъярённой якобинки, трепещет и прячется за спинами своих друзей. Какой же он после этого господин?

Господина вовсе не существует. — К такому выводу приходят все герои спектакля. Но они существуют и ведут себя так, словно он есть на самом деле. Он существует в их фантазии, в качестве призрака, литературного вымысла, поэтому де Сад-писатель оказывается всеми более востребован, чем де Сад-любовник. Каждый из героев воображает господином кого-то другого, и только так и может реализовывать свои извращённые фантазии: «Это не я хочу скабрезных и пошлых вещей, — оправдывается тюремщик, — это Вы, маркиз, меня научили». Каждый из них отчуждает своё желание Другому, и только так может воплотить его в жизнь. Впрочем, как и любой невротик нуждается в фантазме о господине, которому доступно то, что ему самому запрещено. Вот ещё одна причина, по которой мы так нуждаемся в господине: без них наши фантазии рухнули бы, как карточный домик, а сексуальность полностью коллапсировала бы. Невротик нуждается в извращениях, отчуждённых другому, в фантазиях о том, что недоступно ему самому. Его фантазм вообще структурирован как вырез, исключённый элемент из перверсии: «Я — это то, чего я себе не могу позволить», — говорит о себе каждый невротик, таким образом, утверждая себя в качестве субъекта отрицания. Именно поэтому пытаться воплотить в жизнь его мечты и фантазии — самое гиблое дело. Ведь встреча с ними может обернуться для него полной катастрофой, а вовсе не всеобщим ликованием, как на то надеются лихие либералы. Избавьте раба от его цепей — и смысл жизни будет потерян навсегда.

Один из героев Виктюка говорит принципиально важную вещь: «Раб всегда имеет конкретную цель, знает, как к ней придти, и приходит к ней, но она бессмысленна». Раб располагает инструментальным знанием (в этом его функция, господин вообще не должен уметь разбираться в мелочах), но, в отличие от раба, он владеет смыслом. В конечном счёте, именно это является основным объектом вожделения рабов (а вовсе не признание, как полагал Гегель, или власть и свобода, как считают революционеры). Ведь у раба есть всё, кроме смысла, который не исповедим его рассудком и не доступен его пониманию. Поэтому забрать у раба его господина — это значит отнять у него последнюю надежду на смысл. Что мы и видим сегодня на каждом шагу: люди впадают в депрессию, встречаясь лицом к лицу с безысходностью и бессмысленностью потребления. Господина, который владел бы смыслом (например, Бога), давно уже нет.

Виктюк создаёт свою собственную концепцию садизма и мазохизма, в которой ключевую роль играет вовсе не признание через боль или не разрушение границ другого. По Виктюку, все эти игры в рабов и господ, верхних и нижних, философов и тюремщиков, все эти страсти нужны лишь для того, чтобы подвергнуть возгонке наивысшую из человеческих субстанций — субстанцию любви. Именно она является сверхцелью всякого насилия и, в то же время, наиболее болезненной и патологичной жилой человеческих отношений. Виктюку удаётся заявить о том надломе, который приносит нам любовь, о внутреннем ранении, потере и пустоте, которую люди пытаются заполнить ранениями телесными. Истязания плоти могут стать лишь слабым отблеском тех страданий, которые доставляет нам истинная любовь.

Маленький человек как инородное тело

(о фильме Кшиштофа Занусси «Инородное тело»)

Новый фильм Кшиштофа Занусси был представлен на выборгском кинофестивале «Окно в Европу» 10 августа 2014.

Первые кадры в духе Антониони рисуют перед нами идиллическую картину романтической любви между мужчиной и женщиной. Однако по возвращении в дом Анджело (Риккардо Леонелли), мы узнаём, что его подруга Кася (Агата Бузек) уезжает и, скорее всего, больше не вернётся к нему. Она решила посвятить себя Богу и стать монахиней. Будучи ревностным католиком, Анджело поддерживает её в этом начинании, но как их отношения должны теперь трансформироваться, неведомо им обоим. Ещё несколько дней назад они были любовниками, а сейчас должны будут стать друг для друга братом и сестрой во Христе. Их сексуальность должна трансформироваться в высшую эротику религиозного единения с Господом. Чтобы поддержать Касю, Анджело едет с ней в Польшу, где временно устраивается на работу в корпорацию. В фирме царит атмосфера цинизма, лицемерия и предательства. Оказываясь на столкновении двух миров: христианства и капитализма, веры и расчета, служения Господу и использования людьми друг друга, герой оказывается потерян и дезориентирован, он терпит неудачи и как менеджер, и как мужчина.

Занусси пишут эту картину слишком контрастными тонами: святая Кася прямой антипод инфернальной директорши Крис (Агнешка Гроховска), садистки, нагруженной комплексами, перверсиями и ненавистью к своей приёмной матери.