Сцены сексуальной жизни. Психоанализ и семиотика театра и кино - Дмитрий Александрович Ольшанский

мир «новых людей», у которых слишком много теорий и концепций, но не находится слова для самых простых вещей, они слишком много говорят, но не могут разговаривать друг с другом, они погрязли в умствованиях, но все органы души у них атрофированы. Лишённый чувств и чувствительности этот «новый человек» делается смешным для нас, он становится предметом сарказма (чем и занимается персонаж автора), а вовсе не образцом для подражания.

Вот та перчатка, которую Могучий бросает Ницше: сверхчеловек на самом деле до безобразия смешон и жалок в своей сферической стеклярусной идеальности. До конца пройдя по канату над бездной, натянутому между животным и сверхчеловеком, вместо города солнца мы оказываемся в бедламе, населённом киборгами.

Будущее давно наступило

Зачем этот спектакль ставится именно сегодня? Параллели угадываются довольно легко: Могучий показывает нам современного человека, который полностью прописан программой Успеха, Мотивации, Целенаправленности, Самореализации, Осознанности (даже сновидения эти люди смотрят осознанные), ни одну минуту своего времени они не тратят на себя, а только на обслуживание этих капиталистических Идей. Такое человеко-цифровое существо уже стало нашим современником, а не персонажем научной фантастики и делирических видений Веры Павловны. Героиня Чернышевского только видит образы идеального общества и безуспешно пытается построить мир машин из человеческого материала, тогда как мы давно пережили индустриальное общество и систему потребления.

Если новый человек Рахметов, в версии Могучего, всё-таки остаётся человеком, пусть и механистическим (у него постоянно чешется нога, он то и дело заикается, и постоянно выглядит нелепо), то наш современник демонстрирует полную тождественность тела и социальной программы производства и омашинливания человека. Такому человеку не требуется даже манипуляция, чтобы руководить его поступками, он и сам готов подчиняться и мечтает стать винтиком на «ткацкой фабрике Веры Павловны». Словом, если у Чернышевского ещё остаётся шанс сказать, что «новые люди — тоже люди», то мы сегодня можем констатировать, что «новые люди уже далеко не люди».

Каков же рецепт сохранения человечности, который предлагает нам режиссёр? — Нам необходима спасительная пустота. Пустота, которая огородила бы нас от Идей, от Целей, от Успеха, и прочих идолищ капитализма, и дала бы возможность побыть самим собой, со своими, может статься, маленькими, но всё же человеческими феноменами.

И вопрос даже не в том, что на чёрно-белом поле все превращаются в пешек, а людей не остаётся, сколько в том, что другой судьбы в современном обществе у людей просто нет. Поэтому люди мечтают стать шестерёнками. Sic transit проблема маленького человека в русской литературе. И русской жизни тоже.

Человек-Машина-Ирония

Трагедия героев Могучего заключается в том, что, в своих попытках построить хрустальный замок, они всё-таки напарываются на непредсказуемую человеческую природу. Чеканный шаг их идей запинается о расслоения идеального и реального, они всё-таки встречаются с человеческим в себе и понимают, что жизнь не подчиняется ни Красоте, ни Логике, ни Идее, и более того, человек вообще не принадлежит своему сознанию.

Персонажи Чернышевского хотели бы стать машинами, но неминуемо они встречают свою поломку, свою человеческую судьбу. В этом их трагедия. Но в этом же ирония, с которой жизнь обламывает все максималистские начинания юношества. Ценно, что Могучий привносит в чёрно-белый текст Чернышевского ту иронию, которая позволяет нам отстраниться от диктатуры Красоты, Гламура и Успеха, магией которых мы так часто бываем захвачены, и увидеть полутона и весь спектр человеческих отношений. Именно ирония позволяет нам выйти из двузначного мира исчислений, разомкнуть чёрно-белую логику Красоты и встретить Жизнь в её многосложности.

Как можно предположить, в этом же кроется и режиссёрская задача Могучего: поставить перед нами вопрос о возможностей выхода из этой диктатуры потребительских идолищ? Где и как мог бы он обрести островок пустоты, на котором мог бы возделать свою человеческую жизнь, в меру бессмысленную, в меру рутинную, противоречивую, мятущуюся, переменчивую, страстную? Именно эта пустота даёт человеку свободу: свободу от Идей и свободу для себя. Пространство для жизни и пустоту для бытия. Поэтому перефразируя тезис Достоевского, Андрей Могучий говорит: «Пустота спасёт мир».

Мир без желаний

(о фильме Бенжамина Гуеди «Правила жизни французского парня»)

Три главных героя демонстрируют нам три способа отношений с желанием:

Соглашательство

Девушка Анни полностью встроена в систему потребления и почти наизусть повторяет капиталистические мантры о том, что нужно ставить перед собой цели, добиваться успеха, много работать и только тогда ты сможешь всего добиться и исполнить все свои мечты. Она живёт чужими желаниями. Поэтому, естественно, не получает от жизни никакого удовольствия. Она симпатизирует Себастьяну, но так и не решается сказать ему об этом или намекнуть о своих чувствах, вместо этого она заводит формальный роман с гитаристом из ближайшего клуба. Весь её мир сведён к требованиям, порядку, системе и выстроен таким образом, чтобы она не встречалась со своими желаниями, поэтому у неё даже повода нет как-то дать понять Себастьяну, что между ними что-то может быть. Лишь в финале картины Анни признаётся Себастьяну в своих чувствах, говоря уже с упрёком: «Ты так ничего и не понял, а сейчас уже поздно что-либо предпринимать».

Симуляция

Брюно демонстрирует нам другой сценарий отношения с желанием: он пытается обмануть капиталистическую систему. Он делает вид, что играет по правилам, но постоянно жульничает. Устраивается на работу, но либо оказывается совершенно не пригоден для неё, либо увиливает от неё, либо пускается в какие-то авантюры, которые тут же ставят крест на его карьере. Так, например, однажды он устраивается сторожем в зоологический музей и решает погулять по нему ночью в трусах. В эту самую ночь он не только встречается с грабителями, которые лишь потешаются над горе-охранником, так ещё, как назло, и камеры видеонаблюдения фиксируют все безумства Брюно, и на этой работе он тоже не задерживается дольше одного дня. Брюно пытается симулировать подчинение системе: он делает вид, что вроде бы работает, но, в то же время, не желает участвовать в капиталистической гонке за успехом. Он постоянно пытается просчитать систему и обмануть её, но она оказывается умнее, и Брюно постоянно попадает впросак, его ухищрения всегда обнаруживаются и все его планы на получение халявы терпят крах.

В отношениях с девушкой он тоже ограничивается лишь ролью предмета, даже не пытаясь создать каких-то межличностных отношений. Он просто читает её дневник и просто делает всё, что там написано. Она пишет: «парни, которые пьют через соломинку, так сексуальны», и он