Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней - Коллектив авторов -- Искусство

обладатель миниатюры испытывает еще более отчетливое чувство собственности. Башляр считает, что сильное уменьшение в размерах примиряет различия и стирает заметные в обычном режиме несовершенства. Он говорит о миниатюре как о клонящей в сон и вселяющей чувство безопасности[592]. Эссе «Очарование миниатюры» (1983) романиста Стивена Миллхаузера многим обязано Башляру. Миллхаузер рассуждает о том, что миниатюра требует от зрителей особой сосредоточенности и позволяет получить целостное восприятие, не всегда доступное в случае с полномасштабным предметом[593]. Работа Сьюзен Стюарт 1984 года под названием «О страсти. Нарративы миниатюры: сувенир, коллекция и гигантское» тоже перекликается со многим, что высказал раннее Башляр. Используя схожий подход, автор анализирует внутреннюю обстановку, общую для большинства кукольных домиков (как правило, внутреннее убранство домиков превалирует над внешней архитектурной формой). По Стюарт, кукольные домики — это виртуальные миры, предназначенные для рассматривания, а не для того, чтобы в них жить. Часто они служат заменителями других объектов, слишком дорогих или слишком старомодных для того, чтобы пользоваться ими в повседневной жизни[594].

К этому можно добавить несколько замечаний о возможностях миниатюры. Во-первых, нас занимает диссонанс между привычным обликом вещей и их неестественно маленьким размером — так обыденное становится волшебным. Во-вторых, миниатюра, особенно когда она тщательно проработана, вызывает восхищение виртуозным мастерством, с которым были так точно воссозданы такие маленькие предметы. И наконец, миниатюрные предметы обладают зловещей двойственной природой, будучи одновременно и образом предмета, и самим этим предметом, что является весьма необычным качеством. На картине «Вероломство образов» (1929) художник-сюрреалист Рене Магритт демонстрирует, что изображение трубки — это не трубка, а лишь ее образ. Однако десятисантиметровый стул — это и изображение обычного полноразмерного стула, и в то же время настоящий, вполне самостоятельный стул. Разумеется, когда в прошлом дети играли со своими кукольными кухнями, они могли совсем не думать о свойствах миниатюры. Но пользователям вовсе и не обязательно знать об этих свойствах, для того чтобы ощутить на себе их воздействие.

Как правило, в литературе о кукольных домиках нет сведений о том, что думали дети о нюрнбергских кухнях. Историк игрушек Ева Стилл пересказывает нежные воспоминания Елизаветы, королевы Румынии (1843 года рождения), и принцессы Мари Эрбах-Шёнберг (1852 года рождения) о том, как они играли со своими кухнями. Но переживания этих представительниц аристократии — не лучшие свидетельства обычной детской жизни[595]. По-видимому, во всех документах и описаниях предполагается, что игрушечные кухни адресованы прежде всего девочкам. Однако Стилл пересказывает и несколько историй, когда с кухнями играли мальчики, обычно помогая девочкам, которые, по гендерному обычаю, были главными в кулинарных играх[596]. И хотя до нас дошло крайне мало первоисточников, мы также можем предположить, что немецким девочкам XIX века могли не нравиться Puppenküchen и связанные с ними гендерные установки. Историк Мириам Форман-Бруннел в своем передовом исследовании кукол описывает, как часто девочки сопротивлялись гендерным предписаниям (материнство, домашнее хозяйство), заложенным в игре с куклой. В ответ на это они могли обращаться со своими куклами враждебно или жестоко[597]. А если учесть, что типичным персонажем немецких романов для девочек в эпоху fin de siècle был мальчишка-сорванец, сопротивляющийся женским правилам приличий (выдуманный, но основанный на реальности персонаж), то несложно представить, что и некоторые немецкие девочки, подобно своим американским и английским сверстницам, были враждебно настроены по отношению к игрушечным кухням[598].

С другой стороны, также возможно, что многим немецким девочкам кукольные кухни пришлись по душе. Сложилась устойчивая традиция передачи детских кухонь от матери к дочери: к XIX веку это было уже вполне распространенной практикой[599]. Скорее всего, мамы хотели, чтобы их дочери радовались тем же игрушкам, что и они в своем детстве, и старались оградить их от тех игр, которые были им в свое время ненавистны. И все же многие матери, без сомнения, чувствовали, что в девочках нужно развивать социально ожидаемую женственность, и делать это нужно с помощью общепринятых игрушек, таких как Puppenküchen. Возможно, некоторые из них пытались навязать дочерям игрушки, которые хоть и не могли научить практике ведения хозяйства, однако способствовали укреплению традиционных гендерных ролей.

Чтобы разобраться, как использовались и какими смыслами наделялись игрушечные кухни, будет полезным применить формальный анализ. Большинство дошедших до нас кухонь представляют собой вариации стандартной формы: одна комната уменьшенного масштаба, без фасада и крыши и с таким внутренним устройством, которое позволяло легко использовать и беспрепятственно разглядывать все миниатюрное наполнение. У некоторых кухонь могла быть крыша или кладовая сбоку, но до 1890-х годов такие кухни были исключениями[600].

У нюрнбергской кухни XVIII–XIX веков по центру задней стенки, прямо под вытяжным шкафом, обычно находился очаг. Он представлял собой каменную плиту, на которой на удобной высоте можно было одновременно готовить несколько блюд. Миниатюрная копия очага была сделана из дерева и, конечно, не годилась для открытого огня, но обычно в ней все-таки тлело пламя — нарисованное краской. Иногда варочная панель помещалась в заднем углу, но чаще всего она находилась по центру задней стенки, тем самым являя собой главный визуальный акцент всей кухни. По бокам от очага были шкафчики и полки с выставленными на обозрение горшками, сковородками и прочей утварью, расставленной так, что посуда справа не то чтобы симметрично отражала посуду слева, но соответствовала ей. Доски, на которых крепились полки, часто имели изящные декоративные изгибы, с тонко прорисованными полосками, на манер немецкой крестьянской мебели. Первые кухни были, как правило, выкрашены в бежевый или розовый цвет, но могли быть и темно-зелеными или голубыми[601]. На полу обычно лежала черно-красная или черно-белая плитка[602]. Часто посуды в коллекции было больше, чем помещалось на кухню, и кухонная утварь стояла на всех полках, свисала со всех стен и занимала почти весь пол.

К середине XIX века «каменные» печи на миниатюрных кухнях уступили место металлическим плиткам меньшего размера, как и в настоящих домах. Но в остальном кукольные кухни той эпохи были такими, как описано выше. Эти новые металлические печи не были встроенными и поэтому не всегда находились в центре кухни. Кроме того, в игрушечных кухнях, поначалу грубых и простых, постепенно стал появляться изящный декор, изысканная деревянная отделка, печатные орнаменты или узорчатые обои. Открытый фасад кухни часто обрамляли декоративные пилястры[603].

К концу XIX века игрушечные кухни по-прежнему отражали тенденции полноразмерных интерьеров. Так было, к примеру, в случае с «гигиеническими» новшествами. Когда люди узнали о том, что болезни распространяются посредством микробов, поддержание чистоты в