Потерянная эпопея - Алис Зенитер

возможно, объясняющуюся некоторой забывчивостью, недостающим дополнением, которое придало бы ей немного честности, но ее нет, абсолютно нет, Орли пишет: «Мы очень довольны». Целую?

В разгар восстания Арезки ошивается в окрестностях Бурая, этой большой деревни, которая считается вторым городом в Каледонии. Первый – единственный похожий на город – это Нумеа, но Арезки, как Освобожденному, запрещено там бывать. Весь полуостров, на котором он раскинулся,– охраняемая зона. Город разрастается от прибывающих кораблей, разбухает от европейцев, дам в модных туалетах, магазинов и отелей. Он не хочет знать о каторге, канаках и джунглях. И ему это замечательно удается. Нумеа – белый, колониальный и спокойный, за неимением великолепия.

Зато в Бурае можно встретить Свободных, Освобожденных и каторжников, но это не тигель населения. Карта района составлена так, чтобы их земли не соприкасались. И ради уверенности в своем междусобойчике иные Свободные никогда не отходят далеко от домов: дороги их пугают, пугает растительность, перевалы, горы. Они добровольные затворники, и их затворничество – гарантия того, что они и дальше пребудут почтенными семьями.

Арезки к ним не приближается. Он пашет, копает, мотыжит в своем углу, на четырех гектарах концессионера по имени Брюне, с которым он познакомился на острове Ну и который сумел получить землю еще не отбыв срок до конца. Как многие, Брюне, поселившись и осмотревшись, понял, что крестьянином с кондачка не станешь, болит спина, саднят руки и обычно ничего не растет. Или ровно столько, чтобы подать ложную надежду, прежде чем умрешь, сгниешь, иссохнешь или исчезнешь. Ему нужна помощь, нужен Арезки, и он ненавидит его за это. Арезки тоже его не особо любит, но тот дает что положить за щеку, от этого не отказываются.

В первые месяцы восстания двое мужчин не делают ничего особенного: атаки слишком далеко на юге, чтобы они всерьез беспокоились. Они не входят в первые ополчения, которые формируются в Бурае и его окрестностях. В начале сентября они узнают, что вождя Атаи убили в большой облаве в долине Фоа. Вот уже несколько недель французские военные строят форт, откуда смогут наблюдать за окрестностями, засекать костры мятежников и посылать свои колонны прочесывать лесной массив. Для этой операции они вербовали так широко, как только могли, официальные войска и ополченцев, разведчиков и все еще их союзников из племени Канала. Один из них, Сегу или Сегон, говорят, и убил великого вождя, а с ним и его колдуна. Арезки думает, что бунт окончен, обезглавлен, как Атаи, чья голова отправлена в метрополию. В течение сентября поселенцы начинают возвращаться в места атак и приводят в порядок свои фермы.

Но в конце месяца бунт вспыхивает в Бурае. Теперь восстают кланы с побережья – в Гуаро, в Нере. Они атакуют почтовые отделения, лагеря, заводы, но главным образом – отдельных поселенцев, которые неосторожно остались в своих владениях. Брюне решает предложить свои услуги для подавления восстания: во-первых, потому что горит слишком близко к нему, во-вторых, он был бы счастлив избавиться раз и навсегда от канаков, и, наконец, он хочет, чтобы его заметили, – это его бы устроило, потому что его концессия не приносит дохода, и нет мысли ужаснее той, что ее могут у него отнять. Правда, он слышал, что часть войск, прибывших в округу, состоит из верховых арабов. Арабов он любит еще меньше, чем канаков (только если они стаей, уточняет он нарочно для Арезки, с тобой-то одним жить можно), и ездить верхом не умеет. Перспективу потеть на горных дорогах пешком, пока остальные скачут, ему вынести трудно. Но он не прочь сесть на лошадь за чьей-то спиной, он говорит это просто так, все равно кому, наобум, вот ты умеешь обращаться с лошадьми?

Оказывается, да, Арезки умеет обращаться с лошадьми. Ага, а тебе не интересно попасть в бумажки администрации? Реабилитироваться по-настоящему?

Они завербовались, неловко прильнув друг к другу на спине позаимствованной лошади. Еще им выдали только один револьвер и одну саблю на двоих – и конечно, Брюне захотел огнестрельное оружие. Они участвуют в нескольких стычках. Бои никогда не длятся долго и не имеют размаха. Это чаще всего охота на людей. Арезки и Брюне упускают несколько случаев сразиться, подоспев слишком поздно. Даже когда что-то происходит, им тоже дают понять, что они опоздали: надо было быть здесь еще зимой, в июле-августе, когда у мятежников было преимущество, когда исход был непредсказуем. Надо было быть в числе первых, кто взял оружие, когда их объединение тоже было непредсказуемо. Теперь всем плевать на встреченного освоба и соломенную шляпу рядом с солдатами. Как правило, Арезки и Брюне несут охрану у какого-нибудь здания или телеграфного столба. Оголодавшие, разоренные, рассеянные, повстанцы не могут победить, но они еще не проиграли. Брюне и Арезки смертельно скучали, пока их путь не пересекся с арабской колонной.

Арабская колонна – как часто бывает на этом архипелаге – колонна кабильская, состоящая в основном из людей Мокрани, политические ссыльные, к которым прибавились несколько вновь прибывших. Это идея Буме-рага эль Мокрани, его персональный подарок французам. Он писал в различные инстанции, спеша предложить свои услуги. Он и его люди будут сражаться, не требуя жалованья, они будут сражаться за свой счет. Среди фактов, которые мы находим в архивах, можно отметить, что «арабы» тоже никого не щадят, что они убивают мужчин и женщин, иногда детей, жгут деревни. Они обладают столь изысканным вкусом, что приносят голову вождя, чтобы отметить свои победы. Они убивают, возможно, не больше других, Свободных или белых-белых, не больше трех десятков ссыльных коммунаров, которые тоже захотели завербоваться, чтобы подавить восстание (от этой информации больно). Они убивают не больше других, но они арабы (если смотреть отсюда), поэтому о них говорят больше такого. Посмотрите, как они кровожадны, у них, наверно, это в крови.

Есть что-то печальное в этом зрелище, когда они движутся строем по долинам внутренних земель в поисках групп канакских повстанцев, в руках винтовка, на голове чалма. Эти люди, сосланные с другого конца света за то, что воспротивились колонизации своей страны, встали на сторону колонизаторов, чтобы подавить антиколониальное восстание. Тасс смотрит, как они привстают в седле на взметнувшейся на дыбы лошади, целятся и стреляют из ружья, уворачиваются от дротика, резко натянув поводья. Джигитовка, дарованная ямой с водой, великолепна, но смириться с ней невозможно. Тасс знает, что будущие поколения затруднятся ее объяснить, будут искать им оправданий с преувеличенным великодушием. Они скажут: просто им было невыносимо, что канаки – людоеды. Или же: просто они мечтали