Мастер и Жаворонок - Бринн Уивер

лице появляется слабая улыбка, когда он оглядывает магазин. Я выключаю музыку и снимаю очки, откладывая их в сторону на столешнице.

— Добро пожаловать в Ателье Кейн, — говорю я, подходя к нему. — Чем я могу помочь?

Мужчина переносит вес тяжелого седла на бедро и протягивает мне руку для рукопожатия. Он на несколько дюймов ниже меня и как минимум на десять лет старше, но у него крепкая мускулатура предплечья, приобретенная в результате тяжелого, упорного труда. Из-под его рукава выглядывает татуировка — простой крест с тремя волнами под ним, словно страницы раскрытой Библии.

— Меня зовут Эйб, — произносит он с легким техасским акцентом, приподнимая в знак приветствия козырек своей поношенной бейсболки «Carhartt». — Эйб Мидус. У нас назначена встреча на завтра, но я был неподалеку и подумал, что могу заскочить узнать, свободен ли ты.

— Да. Эйб, конечно. Заходи, давай посмотрим и поговорим о том, что бы ты хотел сделать, — я забираю у него седло и веду в сторону рабочей зоны. — Вообще-то, как раз вовремя. У меня на сегодня больше нет встреч, жду жену.

— О, посоветуешь хорошие места, где можно поесть? Я не так давно в этом районе.

— Ну, мой брат работает шеф-поваром в ресторанах «3 в вагоне» и «Палач и Черная птичка», так что посоветую их, — усмехаюсь я. — Ты только что переехал сюда?

— Думаю, можно сказать и так.

Я жду, что Эйб продолжит, но он молчит. Его взгляд скользит по полкам с материалами, инструментами и незавершенными работами. Я жду, пока он посмотрит на меня, затем кивком указываю ему на стул, но он отказывается садиться.

Когда я сажусь на свой любимый табурет на колесиках, устанавливаю седло на подставку и снимаю тканевый чехол, рассматривая старую кожу. В некоторых местах она потрескалась и потерлась, а в других напрочь стерлась от использования. Замысловатый орнамент в виде завитков и цветов поблек, напоминая о том, что когда-то было ярким дизайном.

— Отличная работа, Эйб. Расскажешь о ней?

— Это принадлежало моему дедушке, — говорит он, и я поднимаю взгляд и вижу, что он стоит рядом, задумчиво проводя рукой по передней луке седла. — Он был владельцем ранчо, купил его у человека, который изготавливал экипировку на заказ в Галвестоне. Тогда он заплатил за это небольшое состояние, пользовался почти каждый день, пока не заболел. В конце концов он перестал ездить верхом. Передал его по наследству моему отцу.

Эйб отворачивается, но я успеваю заметить, как по его чертам лица пробегает тень. Он подходит к моему рабочему месту, наклоняется, чтобы осмотреть инструменты и куски кожи, готовые для различных проектов.

— Мой папа… можно сказать, он не был набожным человеком. Его почти все время не было дома. Он проиграл большую часть скота и лошадей, всю хорошую технику. Даже это седло, — говорит Эйб, кивая. Он поворачивается ко мне лицом, слегка сжимая в руке нож «Wuta Edge». Подносит сверкающее лезвие к седлу, потом проверяет остроту подушечкой большого пальца. — Я долго его искал. И теперь хочу вернуть в первоначальный вид.

Он одаривает меня мимолетной улыбкой, которую я возвращаю как слабое отражение того, что вижу.

— Тогда это сентиментальная вещь, — отвечаю я, отгоняя воспоминания о собственном отце, которые проносятся у меня в голове. Мое внимание возвращается к коже, когда я поднимаю клапаны, чтобы осмотреть разрывы и потертости на ремешках. — Ремонт займет некоторое время. По телефону ты сказал, что хочешь обновить дизайн, нужно ли добавить что-нибудь новое?

Эйб подходит на шаг ближе. Он постукивает пальцем по подбородку, как будто мой вопрос навел его на мысль.

— Можно, на самом деле. Я не против.

Что-то в нем вызывает у меня тревогу. Возможно, это из-за его волчьей улыбки. Он похож на человека с секретами, которые хотят вырваться наружу. Или, может быть, это из-за того, что его хватка немного напряглась вокруг лезвия, как будто он готов превратить инструмент в оружие. Это для него было бы просто, если бы он был хоть немного похож на меня. Он мог бы молниеносно броситься вперед и вонзить его мне в грудь, а может, и в шею. Об этом он думает?

Но мгновение спустя он откладывает оружие с приятной улыбкой, и я снова начинаю задаваться вопросом, не переходит ли моя бдительность в паранойю.

Я прочищаю горло и отодвигаю табурет. Колесики протестующе скрипят, когда я подкатываюсь к ближайшему столу, на котором лежит блокнот.

— Отлично, — говорю я, прочищая горло, как будто это поможет мне собраться с мыслями. — Возьму ручку, запишу, что именно ты хочешь.

Я поворачиваюсь к Эйбу спиной, и в одно и то же мгновение происходят две вещи.

Его ботинок шаркает по полу, будто он делает шаг ко мне.

И над дверью звенит колокольчик.

— Привет, Недоделанный Бэтмен. Если ты не готов, я отвезу тебя в Портсмут и сама запихну в печь, — говорит Ларк, когда я встаю и поворачиваюсь так, чтобы видеть и дверь, и Эйба. Но его нет там, где я ожидал увидеть. Клянусь, я слышал, что он приближается, но он стоит с другой стороны стола, наблюдает, как Ларк входит в рабочую зону. Заметив его, она резко останавливается. — О, прости, я не знала, что ты с клиентом.

Прежде чем я успеваю успокоить ее, Эйб выходит вперед, снимает кепку и протягивает руку в знак приветствия.

— Добрый день, мэм. Я не хотел вас отвлекать. Я должен был прийти завтра, но оказался неподалеку и подумал, что могу зайти. Меня зовут Эйб.

Ларк расплывается в улыбке, принимая его рукопожатие.

— Ларк, — говорит она. Я немного надеюсь, что она расскажет, откуда мы знаем друг друга, но она этого не делает. Вместо этого отпускает руку Эйба и кивает в сторону седла рядом со мной. — Ты наездник?

— Да, мэм.

— Я тоже. Ну, немного. Моя сестра это больше любит. Я немного поиграла в охотницу и наездницу, пока не взяла в руки гитару, и на этом все.

Ларк одаривает Эйба теплой улыбкой, и хотя он отвечает ей тем же, улыбка не совсем соответствует его взгляду. Кажется, что в них весь свет выключен.

Я постукиваю ручкой по столу и откашливаюсь.

— Итак, Эйб, ты сказал, что хочешь внести что-то новое в дизайн?.. — спрашиваю я, усаживаясь обратно на стул и открывая новую страницу в блокноте.

— Да, точно, — его слабая улыбка исчезает, когда он переводит взгляд на луку седла. — Я бы хотел вот здесь надпись: «Ближе к Тебе, Господи».

Я записываю это, когда пение Ларк обрывает меня на полуслове:

И пусть,