Холодный туман - Петр Лебеденко

Были, были основания для тревоги у Денисио. Могли ведь здесь сказать, а если не сказать в открытую, то подумать: «А где ж это ты пропадал, голубчик, от начала войны до сегодняшнего дня? Учил, говоришь, соколят летать? А кроме тебя, опытного летчика, некому было их учить? „Делайте правый вираж, делайте левый, две петли, плохо рассчитали посадку, на взлете отклонились от прямой…“ Ах, ах, как все это важно, куда важнее, чем, скажем, одному встретиться с двумя „мессерами“ или „фоккерами“…»

Между тем командир эскадрильи Микола Череда сел под деревом и приказал коротко:

— Все ко мне!

Один за другим, поправляя планшетки с картами, готовясь выслушать задание на вылет, к нему подходили, летчики, механики, мотористы. Подходили, садились полукругом так, чтобы быть в поле зрения комэски, и с любопытством смотрели не на Миколу, а на Денисио. А он, чувствуя почему-то неловкость под этими любопытными взглядами, глупо и натянуто улыбался, в душе кляня самого себя за эту улыбку, и не в силах согнать ее с лица.

Наконец, Микола Череда сказал:

— Представляю вам летчика Андрея Денисова. Назначен в нашу эскадру. Вместе будем летать. Вопросы есть?

— Есть. — Это сказал лейтенант Чапанин. — Где был, что делал, как жил? Коротко, но подробно.

«Вот оно, начинается», — подумал Денисио.

А Микола Череда сказал:

— Вопрос естественный. Думаю, капитан Денисов не обидится, а?

Белобрысый, похожий на мальчишку летчик (как тут же узнал Денисио, это был лейтенант Геннадий Шустиков), добавил:

— Это не проверка «биографических данных», а, так сказать, проникновение в глубь характерных черт человека…

— Так когда-то говаривал учитель Гены Шустикова великий философ Козьма Прутков, — сказал Красавкин.

«А чего это я волнуюсь? — подумал Денисио. — Простые ведь ребята, наши. И, конечно, имеют право все знать о человеке, с которым придется бок о бок драться с фашистами. Надежный этот человек, нет?»

Взглянув на Миколу Череду, словно ища в нем все-таки поддержку, он начат:

— Итак — по порядку. Где был. Был в Тайжинске, есть такой городок в Сибири…

Реплика (кажется, Красавкин):

— Можно сказать — не прифронтовой город.

— Не прифронтовой, — согласился Денисио.

— И пушки там не стреляют.

— Не стреляют.

— И «восемьдесят восьмые» не бомбят. Не долетают ввиду дальнего расстояния (это уже Шустиков).

— Не бомбят, — подавляя в себе ненужное раздражение, проговорил Денисио. — Не долетают ввиду дальнего расстояния. Пойдем дальше: что делал. Был там командиром отряда отдельной учебной эскадрильи.

— Ого! Командиром отряда отдельной учебной эскадрильи! Это не фунт прованского масла, — словно про себя проговорил Красавкин. — Стрельба по движущимся мишеням, высший пилотаж в зоне номер икс-игрек-зет.

В тоне, которым Красавкин говорил, слышалась явная насмешка.

— А приказ всем инструкторам отряда — строго следить за погодой и, ежели ветер усилится на один метр в секунду против нормы, немедленно прекращать полеты во избежание…

— Господи, до чего ж занудный мужик этот Красавкин! Занудный и вредный! — Это сказал парень с обветренным лицом, красивым профилем и по-девичьи задумчивыми глазами. Он полулежал на траве, опершись на левую руку и по-доброму смотрел на Денисио. Потом обратился непосредственно к Красавкину: — Да, знаешь ли ты, оболтус, сколько нервов нужно иметь, чтобы выучить летать человека, если этот человек обладает такими способностями, как, например, твоя персона? Не знаешь? В таком случае сиди и помалкивай, пока тебе не запустили жабу за шиворот.

— Поддерживаю высказывание Валерия Стогова, — вставил Чапанин. — Есть у меня к капитану Денисову существенный вопрос: поскольку вы, товарищ капитан, на фронте еще не были и, значит, не воевали, за что получили боевой орден?

— Три года воевал в Испании во время мятежа Франко — драться, правда, приходилось в основном с немецкими и итальянскими фашистами. Их там было — как саранчи.

— В Испании? — Красавкин вроде бы даже как подпрыгнул. — В самой Испании? Так чего ж вы до сих пор молчали, товарищ капитан? Это же в корне меняет дело. Я, правду сказать, думал так: притаился капитан Денисов в своем Тайжинске, сидит там и дрожит, и пикнуть боится: а вдруг услышат — да на фронт! Разве нету таких, товарищ капитан? А вы — в Испании…

— Я тоже в тридцать восьмом, сразу по окончании летного училища, просился в Испанию. Не пустили. Опыта, сказали, нету. А так хотелось! — Это сказал Валерий Строгов, летчик с задумчивыми глазами. — Да разве я один тогда просился в Испанию?

— Это точно, — подтвердил Шустиков. — В марте тридцать девятого я написал в военкомат слезное прошение послать меня в Испанию, а мне сказали: «Опоздал, братец. Фашисты уже взяли Мадрид, республиканцы отступают во Францию». Так оно и было, товарищ капитан?

— Так оно и было, — ответил Денисио. И улыбнулся. — Если можно, не надо все время «товарищ капитан».

— А как можно?

— В Испании меня все называли Денисио. Да и в Тайженске тоже. Хотя зовут меня Андреем. Но к Денисио я уже попривык.

Кто-то спросил:

— А на чем в основном летали там фашисты?

— Французские «Девуатины», «Потезы», итальянские «Фиаты», немецкие «мессера», «юнкерсы», в общем — слетелось воронье со всего света.

— А наши?

— «Ишачки», «Чайки», «СБ», «Р-5». По численности, конечно, у них было больше, но ничего дрались…

Денисио не только видел, но и чувствовал: стоило ему сказать, что он воевал в Испании, как сразу все изменилось. Правда, он и до этого не ощущал отчуждения со стороны этих людей, с которыми ему теперь суждено было разделять свою судьбу, однако же не испытать холодок, схожий с безразличием, он не мог. А тут вдруг сразу повеяло теплым ветром, на лицах — улыбки, в глазах — уважение и искреннее дружелюбие.

Денисио это удивило. Развезти «воздухоплаватели», как называл их Микола Череда, за месяцы войны на своих тяжелых фронтах испытали меньше, чем он и его испанские друзья испытали за Пиринеями? Разве же здесь меньше было трагедий, чем там, и разве каждого из них в очередном вылете не подстерегала смерть так же, как она подстерегала его, Денисио, в Испании? Так почему же…

Мысли эти неожиданно прервал Микола Череда. Взглянув на Строгова, он сказал:

— Старший лейтенант Строгов недавно вернулся из фронтового центра переподготовки, где ему дали несколько вывозных на «ЯК-1». Вы знаете, что мы получили два таких истребителя. И они оба пока на приколе. Теперь другое дело: капитан Денисов в Тайженске на «Яке» уже летал. Вот и пара: капитан Денисов и старший лейтенант Строгов. Кто из них будет ведущим, а кто ведомым — пускай решат сами.

— Старший лейтенант Строгов, наверно, отлично знает обстановку, которую я совсем не знаю, — сказал Денисио. — Так что тут и решать нечего…

— А сейчас я объясню вам задание на вылет, — сказал командир эскадрильи. — Доставайте карты. Капитан Денисов и старший лейтенант Строгов на задание не идут. — И когда увидел удивленные взгляды Денисио и Строгова, пояснил: — Обговорите, как в бою будете взаимодействовать. Это первое. И второе: по возвращении эскадрильи с задания вылетите вдвоем на иммитацию. Вам надо хотя бы малость притереться. Без этого можете наломать дров.

— Ну, что ж, давайте «притираться», товарищ капитан, — сказал Строгов, поудобнее устраиваясь под деревом, где они сидели вдвоем с Денисио. — Думаю, что под этим словом наш командир эскадры (так он часто величает свою эскадрилью) имеет ввиду главное: получше узнать друг друга, тогда и в бою легче будет друг друга понимать. Не знаю как вы, товарищ капитан, а я с этим вполне согласен.

— Если выбудете все время называть меня товарищем капитаном, — поморщился Денисио, — вряд ли мы быстро придем к пониманию друг друга. Или вы думаете иначе, товарищ старший лейтенант?

Строгов засмеялся:

— Я ведь по субординации. Хотя, если честно, субординацию терпеть не могу. Но от нее ведь никуда не денешься, не так ли, товарищ? Ладно, ладно, не хмурься, Денисио. Спасибо тебе…

— За что?

— Сам знаешь, за что. Мог бы по старшинству держать на расстоянии.

— Ерунда. Лучше расскажи о себе.

— Это можно. Хотя рассказывать о себе всегда сложно. То, что мне может казаться важным, для другого выглядит мелочью, пустяком. Бывает так?

— Бывает. Но многое зависит от того человека, кому рассказываешь.

— Правда…

Некоторое время Строгов молчал, углубившись в себя. Может быть, хотел вспомнить что-то такое, что было в его жизни действительно важным. Важным не только для него самого, но и для других, в данный момент, например, для Денисио. Потом он лег на спину, заложил руки за голову и долго смотрел в небо, которое иногда любил, иногда ненавидел. Все зависело от того, как оно встречало его и близких ему людей.