o 496d70464d44c373 - передний

смеяться над собой сегодняшним.

– Что было в ответном граффити?

– В граффити? Ничего. Оно не имело смысла. В твоем сценарии

написано, что ребята из квартиры №44 все равно не успеют его увидеть.

Я вспомнил о Кошке.

– Что вы наделали? – прошептал я сквозь слезы. Образ Валентина куда-

то смывался.

– Мы… – поправил меня Валентин.

– Что мы наделали?

Я заревел в полный голос.

– Ведь я больше не смогу быть, как прежде. У меня теперь другое

сознание.

После операции ты опять все забудешь.

– Я не могу так каждый раз – начинать сначала. Мне нужно идти от

какой-то точки вперед.

– Отдай мне пистолет.

– Валентин…

Я опять вытер слезы и спросил:

– Разве ты не понимаешь? Я достиг тебя… Я достиг своего авторитета,

теперь я погибну.

– Ты и это указал в сценарии. Чтобы не погибнуть, тебе необходимо

немедленно вернуться в прежнее состояние. Ты сам выбрал путь

добровольного мученика, ты не пощадил себя ради Организации.

Мы замолчали. Слезы лились из моих глаз. Рука дрожала – я устал

держать пистолет на весу. Валентин смотрел на меня с теплотой и

сочувствием. Так мы и сидели друг против друга.

Я с дрожащим пистолетом. И он с ножом в рукаве.

Борщика посадили в наркологическую клинику. До меня дошли слухи, что

по решению судмедэкспертизы его признали невменяемым и после

лечения собирались перевести в психиатрическую лечебницу. Как ни

225

странно ему инкриминировали только убийство Пашечки-ключника.

Вашингтон уехала на Дальний Восток и больше ее никто не видел. Опять

же поговаривают, что много лет спустя в Москве появилась неописуемой

красоты блондинка по прозвищу Вашингтон, неулыбчивая и

совершеннейшая трезвенница. Утверждали, что это прежняя Вашингтон

сделала себе пластическую операцию в Японии и вернулась в столицу

мстить за истерзанную душу.

Животных из Зоопарка выпустил Шурик. Он признался мне в этом сам.

Сказал, что поступил так от отчаяния, но в отличие от Дэна не смог

выдумать что-нибудь более зловредное. Через некоторое время Шурик

женился на своей подружке-негритяночке, девушке очень доброй и нежной

подстать мужу. На их удачу им удалось получить разрешение на одного

ребенка, выдаваемое МКР – новоявленным министерством по контролю за

рождаемостью. Правда, пришлось отстоять многолетнюю очередь.

Дом на Маяковской снесли. Очень часто с тех пор я обманывался – к

дому можно было пройти от гостиницы «Пекин» и через арку с улицы

Гашека, и когда ты шел через арку тебя каждый раз преследовало

ощущение, что дом там стоит и все еще воняет кошачьей мочой из

выгоревшего подъезда. Это предощущение каждый раз почти

материально. Но нет. На месте здания расположилась аккуратная стоянка.

Бар «Пекин» сгорел в результате очередной пьяной драки. Магометов не

очень расстроился по этому поводу и открыл в Подмосковье Disneyland.

Правительство заявило, что разрушения в городе не были последствием

террористических актов. Опять получила распространение версия о

смертности материальной оболочки, и это, как и стоило ожидать и как

предсказывал сумасшедший из Ленинки, вызвало всеобщую панику. Мне

еще тогда подумалось, что в такой нервной обстановке любовь общества к

своим авторитетам никогда не угаснет.

Что случилось с Валентином, я до сих пор не знаю. На курок я все-таки

нажал, а он кинул в меня нож. Мне хватило сил только выбраться из

квартиры, найти на улице телефон и позвать на помощь Диего. Я потерял

сознание, но мой ангел-хранитель меня нашел. Валентин после выстрела

упал, но я слишком испугался и не решился посмотреть, застрелил ли я

его насмерть. Потом, ведь у меня был болевой шок – нож застрял между

плечом и грудной мышцей. С тех пор стоит мне оказаться в состоянии

226

нервного возбуждения, и рука отказывает.

Диего наконец-то получил право воссоединиться со своей любимой.

Лена уже ждала его в Марокко, хотя я сильно сомневался, что она на

самом деле его любит. Меня они тоже звали в Африку. Я ничего не

рассказал друзьям об Организации, мне казалось очень жестоким

сообщать о ней кому-либо и особенно дорогим людям. Пришлось убедить

их, что у Валентина были разборки с бывшими коллегами моего отца

касательно нефтяного бизнеса и мной просто грязно попользовались.

Я не хотел верить в историю Валентина, хотя все сходилось. Мне

кажется, нормальный человек всеми силами должен убеждать себя, что

его жизнь никем не контролируется, что один он хозяин положения.

Поверив в существование Организации, ведь придется в каждом

подозревать ее исполнителя, никому не доверять и не иметь возможности

дышать полной грудью, то есть ежесекундно находиться на грани полного

безумия. Одно коробило – из моего мозга якобы удалили воспоминания о

последних трех годах, но в течение них я работал на Организацию и

следовательно три года назад был абсолютно готов в нее вступить и ее

принять. Значит, я и сейчас находился в той точке. Значит, по идее, хотя

мне была не до конца понятна версия Валентина, морально и психически я

все еще был готов завербоваться.

Накануне отъезда в Танжер началась впоследствии многолетняя война с

Чечней. Это я ее начал. Я отдал Магометову алмазы и сказал, чтобы он

поступил с ними, как собирался. Гайто искренне извинился за причиненное

беспокойство, видимо, имея в виду смерть отца. Но это уже в глубоком

прошлом.

По делу о субсидировании чеченской войны Магометов, Диего, еще

несколько людей и я загремели в суд. К счастью, благодаря

замечательным связям Гайто наши интересы представляли самые

профессиональные московские адвокаты.

Суд шел удачно, и всех друзей Магометова оправдали. Во сколько,

интересно, могла обойтись моя свобода?

Мы сидели с Диего в VIP-зоне Внуковского аэропорта и ждали рейс на

Танжер. Я полировал ногти, он разгадывал португальский кроссворд. Диего

227

окликнул меня шепотом.

Подняв голову, я увидел, что он слегка побледнел.

– Что случилось?

Диего указал мне куда-то в сторону взлетного поля. Я проследил за его

жестом, но ничего особенного не заметил. Только какая-то женщина стояла

за окном к нам спиной и дожидалась микроавтобуса.

– Это твоя мать, – объяснил Диего упавшим голосом.

Я почему-то очень смутился.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Я узнаю ее косынку и еще она всегда одевает этот

кардиган во время полетов. В самолетах она сильно мерзнет.

Я встал и медленно пошел к окну, за которым стояла моя мама,

нетерпеливо поглядывая на часы.

Нас теперь разделяло расстояние в два метра. Я опустил на стекло

кончики пальцев.

Мама все еще стояла ко мне спиной. Она ни о чем не догадывалась.

Через некоторое время что-то почувствовала и посмотрела сначала

налево, потом направо, показав профиль с обеих сторон. Оглянулась.

Прошло, наверное, полминуты, пока она догадалась вглядеться сквозь

отражение. Мне показалось, что мама вздрогнула. Но она не стала ничего

предпринимать, она только смотрела на меня то ли строго, то ли с

безразличием. Из-за косынки, из-за солнцезащитных очков я никак не мог

разглядеть ее лицо и понять, похожи ли мы.

Подъехал микроавтобус. Мама зашла в него и коротко помахала мне на

прощание.

Когда подошла моя очередь на судебном процессе, мне вдруг захотелось

себя подставить. Я отказался от адвоката и признал все выдвинутые

против меня обвинения. Наверное, Диего мне этого никогда не простит.

Но еще он никогда не сможет понять, какое удовольствие мне доставило

наговаривать на себя. И с какой радостью я ожидал начала новой, третьей

по счету жизни.

Исправительной.

В те годы возродились столь популярные в сталинскую эпоху лагеря.

228

Меня отправили как раз в один из них, на Соловецких островах.

Перевозили заключенных на специальном тюремном самолете. Я очень

мерз во время перелета. Я всегда мерзну в самолетах.

Флегматичный бортпроводник сообщил нам, что лагерь на Соловецких

островах отлично благоустроен и совершенно не имеет отношения к

своему историческому прототипу. В это охотно верилось – тюрьмы с

недавних пор перестали быть исправительными учреждениями со своими

жестокими правилами и негласными законами.