Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

Вышли на сцену дама и слуга – известный актер, все стали играть всеобщее раздражение, сменившееся суетой в ожидании американского мецената по фамилии Малкович. Здесь Мемзеру стало окончательно понятно, что спектакль плохой, и он зевнул. А на сцене меж тем появились декорации, этот самый Малкович материализовался в виде корифея Юрского, и зал взорвался овацией, но и после явления Юрского ничего любопытного не случилось: скучшейшие, надуманные диалоги, высосанная автором пьесы идейка, два костюмированных бандита в конце первого действия, оказавшихся не бандитами, а частью идейки титулованной дамы. Бандиты немного поглумились над Юрским-Малковичем, постреляли всех, кроме американца, и спустя минуту все так же скучно воскресли, а дама призналась Юрскому, что все случившееся есть наглядная иллюстрация к придуманному ею проекту экстремального туризма для состоятельных иностранцев. Финал был сыгран так себе, но получился неожиданным и потому сорвал аплодисмент.

В антракте Сергей, Мемзер и Наташа единодушно решили хоть немного прогуляться. Особенного места для прогулок не было, кроме как в небольшой зале с фотографиями актеров и оттоманками, которые, впрочем, все как одна были заняты. Троица заняла место у окна, Сергей признался, что хочет бутербродов из буфета, но решили в буфет не соваться. Не отстаивать же, в самом деле, очередь?! Мемзер увлеченно заговорил о чем-то, и впрямь очень интересном. Кажется, он пустился в воспоминания о вьетнамской войне, и Сергей с Наташей невольно увлеклись его рассказом, втянулись, и он показался им куда интересней только что увиденного. Как-то незаметно Мемзер перешел к своему скорому отъезду, внезапно хитро подмигнул, взял жену за руку, притянул к себе и поцеловал в щеку. Оказывается, перед этим он сказал нечто важное, но его словно не услышали. Тогда он повторил, что очень хочет, чтобы она поехала с ним, все уже решено, оформлено, они уезжают с Белорусского вокзала завтра, рано утром, и вернутся не раньше двадцатого.

– Возьмем машину в прокат и поедем куда глаза глядят. Шут с ними, с лыжами. Ради тебя я готов отказаться от привычек, даже если они сугубо полезные.

У Сергея перехватило дыхание, он мгновенно вспотел и закусил нижнюю губу.

– Что с тобой, Сережа? – участливо осведомился Мемзер и тоже взял его за руку. Теперь со стороны казалось, что трое взрослых людей собираются водить хоровод. – Тебе душно? Вообще здесь и впрямь душновато. Как вам спектакль? По-моему, великолепно. И Юрский, и все остальные играют в полную силу, и замысел грандиозный, и драматургия выверенная. Что думаете?

Наташа молчала, стараясь не смотреть на Сергея. Она куда лучше умела держаться, но сейчас была как никогда близка к срыву.

– Я как раз и хотел сказать, что мне как-то не очень, – справившись с головокружительным приливом, ответил Сергей. – Многое непонятно в замысле. Но финал мне понравился.

– Ты молодец, – с усмешкой сказал Мемзер. – Я всегда знал, что в тебе моя порода. Владеешь ситуацией, отвечаешь честно. Думаю, что второе действие все разъяснит. Нам пора в зал.

Опять это жгучее соседство с ее локтем, коленкой. Но во втором действии все изменилось, все пошло не так. После антракта воздух стал словно с примесью песка – это уже не была ее коленка, ее локоть. Рядом с ним сидела не его женщина, ее только что украли, изъяли под благовидным предлогом, и он ничего не в силах сделать. Две недели любви, которые многое изменили бы, на глазах превратились в фарс гораздо более сильный, чем действо, разворачивающееся на сцене. Там все шло еще хуже, чем в первом, нисколько не связанным с продолжением, действии. После антракта все изменилось не только в любовном мемзеровом треугольнике. Юрский теперь изображал покойного виолончелиста Ростроповича, но под другой фамилией, пил с бывшим в первом действии графом водку на брудершафт и смачно произносил слово «говно». Появилась на сцене и жена законспирированного Ростроповича – Вишневская, также по-иному обозначенная. Зевающий Мемзер подумал, что, верно, это воплощение какой-то всамделишной истории, известной широко в чрезвычайно узких кругах и от того кажущейся еще более надуманной и скучной тем, что в этой понятной «своим» интриге никто посторонний ни черта не понимает. Вишневская, впрочем, была изображена вполне правдоподобно, актриса была подобрана со знанием дела, ей, кажется, даже не приходилось входить в роль, до того ее манеры и грубый, властный голос были похожи на приму в жизни. Актриса, в первом действии изображавшая графиню, теперь играла роль какой-то администраторши с гротескным одесским говорком. Все искали некоего афериста, фамилия которого была отчего-то Краковяк, в результате так его и не нашли, и спектакль закончился черт знает как, репликой-вопросом в возвышенном и оттого особенно идиотском стиле. Аплодировали мало. Юрский стыдливо вышел на поклон и тут же исчез, а вместе с его уходом рухнул занавес и театр словно притворился, что всего этого бреда, который только что происходил в его стенах более двух часов, и вовсе не было. Провокация не вышла на сцене, но прекрасно удалась в жизни. Мемзер был очень доволен, и в автомобиле расхваливал спектакль направо и налево, ухитряясь так переиначивать действие, что Сергею захотелось броситься на него с кулаками.

– Жаль, что не сможем вместе встретить праздник, – вдруг прервал свои театральные шарады дядюшка, – но ведь ты найдешь, чем развлечь себя? Я попросил приятеля, он организует тебе встречу Нового года в своем клубе. Там будет весело, вокруг много профессиональных принцесс, ты останешься доволен.

– Я здесь выйду, мне близко, хочу пройтись, – Сергей чувствовал себя отравленным присутствием Мемзера, старался не смотреть на Наташу и больше всего сейчас хотел вырваться на свободу. Уезжают завтра! Каково?! Он даже не сможет с ней проститься...

– Как знаешь, как знаешь, – Мемзер потрепал его по плечу. – Ну что же, давайте пожелаем друг другу всего наилучшего в наступающем году. Уверен, что для каждого из нас он станет незабываемым. Нас с тобой ждут великие дела, дорогой племянник, великие дела, которые обязательно будут вознаграждены по заслугам. Ну, давай-ка я тебя поцелую. Наташа? Поцелуй молодого человека.

Он очутился на улице и побрел в сторону, противоположную той, куда уехал только что их автомобиль. Было пусто, так пусто, будто он враз осиротел и мгновенно осознал это, спокойно, без истерики и надрыва. Сергей поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и зашагал к дому. Больше того, что произошло, не могло произойти. Не бывает двух планетарных катастроф подряд, одним вселенским взрывом перерождается все, на смену Ветхому Завету приходит Новый, и теперь, уже невозвратно, наступила ясность: дядюшку надобно прибить, как шумную толстую муху. Сомнений больше нет.

Вдруг он все узнал? Или начал догадываться? Прежний липкий страх оставил Сергея, и он остановился посреди улицы, не дойдя нескольких метров до своего подъезда. Очень не хотелось накручивать себя в этот вечер больше, чем уже было накручено, и ленивый Авось нашептал ему, что именно сегодня случилось так и он увидел новую, прежде незнакомую ему сторону дядюшкиного характера. В самом деле, ведь он, его дядюшка, имеет на Наташу куда больше прав, он ее законный муж и он по-своему (именно по-своему, подумал Сергей) любит ее.

Зазвонил телефон, номер был незнакомым, и Сергей не стал отвечать. Рванул на себя подъездную дверь, вошел, кивнул консьержу. Он слишком погружен был в свои переживания, в заботы, появившиеся столь внезапно, и поэтому, конечно, не заметил самый неприметный автомобиль на свете – грязный «жигуленок», уныло ткнувшийся в поребрик на другой стороне улицы. Из выхлопной трубы пульсирующими сгустками вырывался дымок, фары были потушены, стекла затемнены, и кто его знает, за какой надобностью стояла здесь эта машина, зачем в ней были эти двое, внимательно наблюдавшие за Сергеем?

Убедившись, что объект их наблюдения вошел в подъезд, Миша педантично убрал в футляр небольшой, но вполне мощный бинокль, повернулся к Эльвире и продолжил убеждать ее:

– Говорю тебе, этот сопливый гедонист безобиден. Я наблюдаю за ним уже пятый день, он частенько выходит из дома совсем один. По утрам ездит в свой хренов офис на джипе с охранником, но вечером отпускает его, а потом к нему приезжает одна роскошная блонда.

– Красивей меня?

– Эля, не смеши.

– Что ты имеешь в виду? Я, по-твоему, уродина?!

– Да при чем тут... Еще спроси меня, сексуальна ли ты? Тоже мне, Кровавая Мэлори. Слушай дальше...

– Нет, это ты слушай дальше. Я не была уверена, я пыталась вспомнить, где мы с ним могли встречаться, и вспомнила. Я знаю, кто он такой.

Миша деланно рассмеялся. Порой ему тяжело было притворяться, он делал вид, что ревновал, – ей это нравилось, так она ощущала себя полноценной женщиной. В глубине души Миша понимал, что на эту ревность у него нет никакого права. Его избранница имеет публичную, так сказать, профессию, у нее широкий круг общения. Чего ради ему пытаться уличить ее? Миша, при всей его кажущейся недалекости, был вовсе не таким уж примитивным. Он умел играть, делал это убедительно, во всяком случае, он заставил Эльвиру поверить в свое чувство. Мише нужен был сообщник, а она подходила идеально.