Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

Одна из клубных девочек, сама того не ведая, заразила Нама отвратительной, часто встречающейся в ее профессии болезнью. Нет, это не было чем-то вроде вируса иммунодефицита, всего лишь банальный сифилис. Но недаром, переиначив немного поговорку, можно утверждать: что русскому плохо, вьетнамцу смерть. Нам немного запустил болезнь, не сразу показались симптомы, и русский сифилис заключил союз с давним неприятелем Нама – гепатитом, полученным еще во Вьетнаме во время войны, когда приходилось пить прямо из грязных луж, потому что никакой другой воды рядом не было. Этот союз зловредных микроорганизмов привел к печальным последствиям.

Нам состарился и высох, белки его глаз пожелтели – проблемы с печенью. Он прошел обследование, которое показало, что жить Наму осталось самое большее год, и после перепроверки, после окончательного подтверждения своей нерадостной планиды Нам Кам решил вернуться во Вьетнам. Умирать нужно дома, так завершится круг жизни в точке начала. Уехать он планировал в начале января, никому ничего не сообщив. Зачем? Какая теперь разница, что будет дальше? Он должен назначить нового босса? – у него была подходящая кандидатура, и Нам просто написал письмо, оставив его у нотариуса. Когда все будет кончено и совет станет решать, кто должен занять место Нама, нотариус предоставит письмо в распоряжение совета. Воля покойного босса будет учтена, иначе не бывает. Нам хотел теперь лишь одного: умереть спокойно собственной смертью. Просьба Мемзера – старого верного друга – стала для Нама досадной неожиданностью, он никогда не занимался опекунством юных сосунков, но своему товарищу отказать не имел права, поэтому дал согласие без излишнего пустословия. Позвонил Сергею, представился, сказал, что будет рад видеть в собственном клубе в новогоднюю ночь. Сергей уточнил, что за клуб, и подумал: «а почему бы и нет». В конце концов, там будет красиво, и это уж точно ни в какое сравнение не идет с просиживанием одиноких часов перед телевизором под аккомпанемент, устроенный дворовыми пироманами. Наташа не произнесла ни слова против затеи Мемзера, ни единого протестного звука; случись это, услышь Сергей ее возражения, пусть и в самой ничтожной форме, он дал бы обет на весь срок, он дождался бы ее возвращения. А так он считает себя свободным от любых обетов. Старик будет изнурять ее в гостиничных номерах, и она не откажет ему, теперь Сергей знал это наверняка. Раз она так легко приняла предложение мужа, зачеркнувшее все самые сладострастные планы, что строили они, держась за руки и признаваясь друг другу в любви и желании быть вместе, то у Сергея есть полное право, что называется, «уйти в отрыв». Ничто так не врачует язву после разрыва, как продажные шлюхи. «В их обществе понимаешь, что любовь – химера, покрывающая расчет», вспомнилась Сергею чья-то донельзя циничная мудрость. Сговорились, что Нам Кам ждет его к одиннадцати часам ночи, для Сергея бронирован отдельный будуар со всеми удобствами, он сможет оторваться по полной, утонуть в разврате, музыке и новых ощущениях. Тоска и ревность уступили место ожиданию, сдобренному весьма щедро вожделением, и молодой человек поглядывал на часы так часто, что в какой-то момент даже перестал понимать, что именно они показывают. Он старательно прогнал от себя мысли о Наташе, смел их в самый дальний угол какой-то отдельной темной кладовой и запер дверь на ключ. Придет время, он их оттуда достанет, а теперь его ждет веселье и разнообразие.

В половине одиннадцатого в дверь позвонили, он открыл, даже не спрашивая, кто пришел, и увидел, что его гость – уже довольно пожилой, невысокий и щупленький въетнамец, облагороженный золотыми очками и вообще одетый как настоящий джентльмен, очень продуманно и с несомненным вкусом.

– А я думал, что приедет водитель, – удивился Сергей. – Что же вы сами? Ведь это вы и есть? Я правильно понял? Вы дядюшкин приятель?

Въетнамец кивнул, попросил разрешения закурить, зажег небольшую сигару:

– Я тебя жду. Одевайся, а то опоздаем. Не хочется встречать Новый год в машине. Ты встречал Новый год в машине? И я тоже нет.

– А вы здорово говорите по-русски, – восхитился Сергей. – вообще без акцента. Давно живете в Москве?

– Слишком давно, – Нам поискал, куда ему сбросить пепел, не увидел ничего подходящего и стряхнул себе в ладонь.

Девочки нарядились в Снегурочек, проявив бездну фантазии. Не было ни одного похожего костюма: кружева, меховые штучки, блестяшки-стразики. Одето на них было немногим больше, чем в обычное время. В зале девочек почти не было, все они переместились вниз, в ресторан, за столики, угощаться за счет клиентов. Таковых было достаточно. Что заставило этих мужчин провести новогоднюю ночь в борделе, сказать сложно. Кто-то был холост, кто-то отправил жену с чадами в заграничное лыжное катание и так далее. Сергею достался столик на четверых, и Нам Кам сел напротив. По понятным причинам никто из кокоток за их столик не прыгал, они лишь почтительно здоровались со своим хозяином и Нам отвечал им кивком головы.

– Хочешь позвать кого-нибудь? – вьетнамец кивнул на ближний стол, за который набилось больше десятка Снегурочек.

– Чуть позже, – Сергей налил себе коньяку и предложил Наму, тот болезненно скривился и мотнул головой:

– Я не могу. Рад бы, но нечем перерабатывать. Печень сломалась, так, что не починить. Пей, веселись, я немного посижу и оставлю тебя. Мой Новый год наступит только через месяц, и я надеюсь встретить его дома, а не в этой клоаке.

– Соскучились по дому? – с участием осведомился Сергей, которого вьетнамское общество все больше начинало тяготить.

– Как тебе сказать... – Нам покрутил в пальцах вилку. – Дом – это не только место, где ты появился на свет, это еще и место, где тебе предстоит умереть. У меня, к счастью существует возможность выбора, которая предусматривает спокойную смерть в кругу родных и близких: лежать на собственной кровати, обводить всех стекленеющим взглядом... Поэтично, не так ли? Честно говоря, я еще не готов к смерти, я попытаюсь ее обмануть, мне пересадят печень, я проживу еще очень много лет, но! – меня тянет домой. Это невозможно объяснить, но я просто не могу не поехать. Вот, дождался, когда твоего дяди не будет поблизости, и решил сбежать. Ты меня не заложишь? Не говори ему, когда он позвонит.

– Он не позвонит, – мрачно ответил Сергей. – Они вдвоем с женой, им хорошо вместе. Когда тебе хорошо, до остальных нет дела. Он сказал мне, что это из-за вас я чуть было не погиб. Я был тогда в кафе. Вот скажите мне, пожалуйста... – Сергею в голову ударил коньяк, границы сознания расширились, а с ними выросла и смелость, – вот вы ведь очень, наверное, злой человек? И дядя мой такой же, я уже понял. Вы с чертом как братья. Вот как вас таких земля терпит? Откуда в вас такая злоба? Ведь там, в кафе, помимо меня еще много людей было, ни в чем не виноватых. Никого в живых не осталось. Почему вы считаете, что можно безнаказанно творить зло? Как можно жить одним только злом? Неужели вам не страшно?

Нам Кам преобразился, он словно стал выше ростом. Здесь, в этом бордельном ресторане, расположенном ниже уровня земли, Нам был повелителем, а повелители любят со снисхождением ставить правдоискателей на место:

– Видишь ли, ты сейчас рассуждаешь с позиции человека, который считает мир лишь продуктом своего собственного восприятия. Причем то, что ты считаешь собственным восприятием, – это не твое. Тебе его подсовывают, тебя им кормят. Ты – и не только ты, большинство из вас давно не может отличить плохое от хорошего. Вы – общество людей с ложными ценностями, и вы за них стоите горой, вы готовы снести голову каждому, кто попытается отобрать у вас, например, возможность бывать в этом клубе, развратничать, но при этом вы все еще думаете о добре и зле, думаете, что вы-то уж точно на доброй стороне. У каждого из вас в голове сидит демон и говорит вам, что именно ваши желания и интересы самые важные в мире и что самое главное – это их неукоснительное соблюдение. Плевать на интересы остальных! И когда вы сталкиваетесь с препятствием для исполнения собственных желаний – это вы и называете злом. А я? Почему я должен отличаться от остальных? Я что, не человек? У меня тоже есть интересы, я их отстаиваю. Или, может, ты хочешь, чтобы я перед тобой извинился? Кто мог предположить, что ты окажешься в этом месте в это самое время? Неужели ты не понял, что мир, в который ты вступил, – это не твой мир? Ты в него попал по ошибке, поэтому и не погиб. Хотя тех, для кого этот мир был родным, разметало в клочья. Я преступник, – Нам ткнул себя в грудь, – это очевидно. Я настоящий преступник, не дилетант, не самоучка. За мной организация, за мной мой мир, и я несу его таким как ты, и вы его принимаете. Не все, конечно, но это до поры. И дядя твой, он тоже из моего мира, и он тоже настоящий преступник. А такие как ты – наши жертвы, и ничего никогда не изменится. Поэтому настоящие преступники никогда не думают о жертвах, а жертвы не понимают преступников. И в нас, и в вас нет сострадания по отношению друг к другу, потому что сострадание можно испытывать только по отношению к равному, а мы никогда не станем равны, жертвы и преступники. Между нами принципиальная разница. Но ты и не жертва, ведь ты не погиб. Тогда кто ты? Я не хочу размышлять над этим вопросом, я просто советую тебе вернуться туда, откуда ты приехал. Твой мир там. Здесь ты стучишься в дверь и не знаешь, что тебя за ней ожидает. И ты не думаешь о добре или зле, когда бьешь в эту дверь изо всех сил. Она откроется, как открылась однажды и перед твоим дядей, и передо мной, если ты раньше не надорвешься. Но поверь мне, иногда лучше не быть ни преступником, ни жертвой. Не открывать дверь, за ней для тебя нет счастья. Подумай об этом.