Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

Миша получил ее сообщение, вновь ему стало неуютно от той неестественной скорости, с которой начала вдруг разворачиваться вся эта лента событий вокруг его затеи с очкариком. Это могло быть к лучшему, когда все, что называется, шло как по маслу, а могло стать прямой как стрела дорогой в волчью яму, туда, где дно с острыми шипами, тюремная баланда и негнущиеся, каленые на морозе кирзовые сапоги. Рядом остановилась милицейская машина, и он заставил себя не думать, что это за ним. Вздор, наваждение, он не рассекречен, никто не может знать его гнусных свершений потому только, что ему было стыдно за их мелкость и незначительность. Никто никогда не станет расследовать гибель бродяги или цыганки – они неполноценные члены общества, так считал Миша и был в своем чудовищном измышлении стоек. Его расизм цеплялся корнями за семейное воспитание. В детстве он часто слышал от своего отца эту традиционную фразу – обвинение евреев и всех прочих инородцев, сколько их было в отцовской зоне понимания. Отцовская экспрессия въелась в мозг, и Миша развил ее, преобразовав и адаптировав под себя.

Из машины, пошатываясь, вышел милиционер и с него свалилась шапка-ушанка, закатилась под ближайшую машину – высокий, массивный внедорожник. Милиционер весело и затейливо обматерил собственную шапку, покряхтывая, согнулся, пошарил под машиной, достал свой головной убор и вразвалку, не оглядываясь, пошел вдоль ближнего здания, осматривая окна первого этажа, и однажды даже подпрыгнул, стремясь увидеть что-то за черной пустотой стекла. Здание закончилось, он свернул за угол, и Миша сообразил, что теперь милиционера не будет видно еще несколько минут, до тех пор пока он не осмотрит весь дом по периметру. Вневедомственная охрана: один остался в машине, другой пошел поглядеть, отчего сработал датчик автоматической сигнализации. Это был шанс. Миша понял, что времени у него нет, либо теперь, либо неизвестно когда. Кухонный нож лежал под ковриком, он спрятал его в рукав: острый мясной нож, тяжелый и негнущийся. Вышел из машины, осмотрелся: шумно вокруг от петард и фейерверков, дурашливая суета по сторонам Певческого переулка, но здесь и сейчас, кажется, безлюдно, и он один на видимом отрывке улицы. Вокруг пустующие офисы, за спиной, в полуквартале, ночной клуб, где сейчас Эля околпачивает очкастого сосунка. Совсем рядом за рулем сидел милиционер, он с профессиональной настороженностью поглядел на Мишу, но не увидел в нем ничего опасного, и вновь шевельнулась в нем недавняя скука от того, что именно их с напарником назначили дежурить в такую ночь. Еще совсем недавно они сидели за столом в отделении, пили крепкий чай и лишь в полночь позволили себе по наперстку водки. Работа есть работа, да и проверяющие народ оригинальный, запросто могут нагрянуть – это ж не день милиции, когда можно всем, да не по наперстку, а до суровых мужских воспоминаний, до поминания сгинувших в кавказских войнах товарищей. А это Новый год. Хочется, конечно, но завтра, завтра, как закончится дежурство, тогда, – милиционер сладко поежился и, все еще увлеченный завтрашними планами, не обратил никакого внимания на вернувшегося напарника. Тот сел рядом и оказался вовсе не напарником, а тем самым, показавшимся ему безопасным, парнем с улицы.

– Тебе чего? – только и успел сказать милиционер, и кухонный нож вонзился ему в горло. Он умер мгновенно: от осознания того, что его только что убили, разорвалось сердце. А Миша забрал его пистолет и пошел навстречу второму милиционеру. Они встретились возле нагроможденного аварийной службой забора, и выстрел слился со звуком новогодей трескотни. К машине Плешаков вернулся спокойным шагом и так же спокойно покинул место своего очередного преступления. Лишь спустя два часа в городе ввели план «Перехват», и он, как обычно, ничего не дал.

Убийство милиционера – это самое тяжкое и безрассудное преступление на свете, на которое может решиться лишь окончательный идиот, которому точно нечего терять в этой жизни. Убийцу станут искать и непременно найдут, и вот тогда его участи никто не сможет позавидовать, до суда он точно не доживет, его просто разорвут при задержании. Как правило, на такое решается озверевший, припертый к стенке рецидивист, именно его и стало искать следствие. Сразу же была выдвинута и взята за основу версия о том, что экипаж вневедомственной охраны могли уничтожить проникшие в дом бандиты. Наряд обнаружил их, грабители убили милиционеров, все ясно, как божий день. На поиски бросили существенные силы, кое-кто был отозван из отпуска, и – о чудо! – буквально через сутки действительных налетчиков задержали. Правда, те ничего не знали ни о каком убийстве, они лишь похитили сейф в одном из офисов и занимались его вскрытием в каком-то подмосковном сарае, когда внезапно обнаружили, что сарай окружен кольцом вооруженных омоновцев и кто-то надрывно проорал в рупор «сдавайтесь» и все, что орут в подобных случаях. Налетчикам не оставалось ничего иного, как выйти из сарая с поднятыми руками, после чего их сию секунду расстреляли без суда и следствия. Отомстили за своих, как водится. Могут ведь, когда захотят.

Сергей созрел примерно к четырем часам утра. Его молодой и здоровый организм успешно боролся с алкоголем и после внушительного количества выпитого он все еще был в довольно приличном состоянии. К тому же они с Элей вдоволь наплясались, выдали даже какой-то особенно ядреный рок-н-ролл, чему Сергей никогда не учился, но будучи гибким и с хорошей координацией, довольно быстро освоил нужные движения и крутил Элю так, словно она была юлой. К раннему утру в клубе остались лишь самые стойкие завсегдатаи. Пахло усталостью, сигаретами и еще черт знает чем. Все указывало на то, что ночь кончилась и самое время подумать о чем-то теплом и уютном вроде собственной кровати, куда так приятно будет обрушиться с осознанием не напрасно прошедшего времени. Эля внимательно следила, хотела поймать тот исключительно короткий момент между последней вспышкой безрассудства и полной апатией уставшего, выжатого кавалера. У нее получилось вовремя заметить, что Сергею порядком наскучило в этих стенах, но он все еще совсем не против продолжения загула и вот-вот станет ей предлагать поехать куда-нибудь еще, в очередной клуб, ресторан. Впрочем, не все ли равно? – она закурила сигаретку и без особенных предисловий предложила:

– Пригласишь меня?

– Танцевать? Пойдем, – с готовностью откликнулся Сергей.

– Да нет же, неугомонный, – рассмеялась она. – Может быть, ты хочешь мне показать, как ты живешь? Все-таки мы с тобой теперь не чужие люди, а?

Он закивал, радостно, с волнением, покраснел и чаще задышал. «Как же они все похожи. Никогда ничего нового», – подумала Эля и выпустила струю дыма вверх, словно паровоз дал торжестующий гудок перед отбытием к новой, недавно открытой дальней станции.

И вдруг всколыхнулось, пронеслось шаровой молнией: «убили, милиционеры, скорая, милиция, все перекрыто», у нее сжалось сердце, но тут же отпустило – хорошая примета. Проверено – если ее сердце ведет себя именно так, значит, угрозы нет, все обошлось.

На улице кареты реанимации, множество милицейских машин, красно-синяя иллюминация, озабоченные, растерянные, злые люди, чьи сон и веселье были нарушены, тяжелые носилки, закрытые глухой простыней, и неожиданно безвольная рука в сером бушлате, на рукаве шеврон МВД. Убили, убили... Двоих, зверски. Никого не поймали...

Не поймали?! Не поймали! Она обернулась к потерявшему дар речи Сергею, дернула его за рукав: «Пойдем же. Нужно выбираться отсюда. Еще в свидетели запишут, затаскают потом».

Взяли лихача и за баснословную сумму он привез их на Арбат. Настроение у Сергея было подавленным, он никогда не видел ничего подобного. Эта рука, показавшаяся из-под белой простыни, вырвала его из богемной неги и швырнула в реальность дна. Чье-то изуверство, в такое время, боже мой... Он отмалчивался всю дорогу, а однажды, когда Эля в очередной раз попыталась затеять какой-то вздорный разговор, мрачно посмотрел на нее и назвал жизнерадостным существом с крепкой попкой и счастливой неспособностью к впечатлениям. Она шутливо отмахнулась, сказав, что тем двоим все равно уже ничем не поможешь, тем более что у них такая работа, каждый день рискуют, знали, на что подписывались:

– Лучше все это поскорей забыть. Ужасно, конечно, но мы-то живы. Чем мы им теперь поможем?

Сергея все это утешило лишь в мизерной степени. В свой подъезд он вошел первым, машинально отметил отсутствие консьержа, и лишь у лифта сообразил пропустить вперед даму. Вот и нужный этаж, он запнулся с ключами, и замок почему-то запнулся, но быстро сдался. Он пригласил Элю войти, шагнул следом и уже собирался было закрыть дверь, как всегда небрежным, слепым хлопком, но с удивлением понял, что дверь как будто заела и хлопать не собирается. «Что за...» – Сергей повернулся и остолбенел: из ширящегося дверного проема наступал на него какой-то совсем незнакомый человек, и перед собой, в ходуном ходящей руке, как дьяк паникадило, держал незнакомец пистолет.