Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

– Нет, ну вы видали?! – всплеснула руками девушка. – Ему постельный режим нужно соблюдать, а он?! Собрался-то куда? Приключений, что ли, вчера не хватило? Решил добавить?

Миша смотрел на нее и вдруг подумал, что она сейчас спасла его во второй раз – от тюрьмы, от такого ужаса, что и представить себе невозможно. Тогда он посторонился и пригласил ее войти. Она помедлила, потом отчего-то покачала головой и вошла...

Эля сходила в аптеку. Вернулась оттуда с целым пакетом всяких снадобий, которые ей присоветовал проныра провизор. Пила чай, который сама же и заварила, и читала инструкции к лекарствам. Потом велела Мише раздеться и лечь на живот. Намазала его всего с головы до ног каким-то приятным, чуть холодным гелем, потом попросила перевернуться на спину. Миша смотрел, с каким сосредоточенным выражением лица эта девушка осторожно смазывает его синяки, и вдруг спросил:

– Эля?

– Да.

– А полное имя?

– Эльвира.

Миша через силу, как мог, захохотал. Девушка сперва опешила, а потом недовольно спросила, отчего это ему так весело. Имя как имя. Чего он?

– Почти Мальвина, – не останавливаясь, простонал сквозь смех Плешаков, – а я, блин, деревянный Буратино, которого обули разбойники с ножом и пистолетом. Помнишь? Она еще позвала жабу, богомола и еще кого-то. Сверчка, что ли?

– Сову, – тихо ответила Эля.

– Ага! Точно! Как там? «Пациент скорее мертв, чем жив», «пациент скорее жив, чем мертв». Скажи мне, девочка с голубыми волосами, я-то как? Скорее жив, чем мертв?

– Одно из двух. Или пациент жив, или... – она посерьезнела и спросила: – Может, расскажешь, кто тебя так отделал? За какие заслуги могут так раскрасить?

Миша покачал головой. Ничего он не станет рассказывать. С какой стати? Он привык к совершенно особенному состоянию отчаянного одиночества и был уверен в том, что жизнь его вряд ли может быть кому-то интересна. К тому же Миша, при всей своей темной душе, отлично понимал, какова может быть оценка его последней неудавшейся затеи. Он вдруг понял, что этот прыгучий здоровяк не зря представился персонажем из сказки. Ведь если он Бомбадил, то кто тогда он, Плешаков? Горлум, вот кто. Подлая, лживая, скользкая тварь, живущая лишь ради неодушевленной штуковины, которая его в конце концов и погубила. Сказка хороша, нет слов. Но он-то, Миша, живет в настоящем, куда более страшном мире, чем сказочный, населенный выдумками и кольцами. И разве он так уж плох, так уж безнадежен? Эта девочка... Как она непохожа на ту, бывшую когда-то женой. Хотя что тут странного? У нее ведь, кажется, ребенок? Мать-одиночка? Вот и цепляется ко всем, ищет своему мальчишке папашу. Странно, он мог бы поклясться, что не проронил ни звука, но стоило ему подумать о своей спасительнице плохо, и ее рука, до этого втирающая в плечо какую-то очередную мазь, замерла, а потом Эля и вовсе отняла руку, словно обожглась или дотронулась до чего-то неприятного.

– Что-то случилось? – Миша смотрел на нее с непониманием. Нет, он точно не мог ничего сказать, он все время молчал.

– Дура я все-таки. Жалостливая дура, правда? Вот и с тобой, как со всеми. Хочу о чем-то спросить, поговорить, а ты лежишь с такой мордой, как будто я к тебе в карман хочу залезть. Расслабься, никто никому не должен. Я тебе чек за лекарства отдам, а все остальное бесплатно. Я имею в виду сочувствие, сострадание и тому подобную ерунду. Знаешь, почему я не люблю утро? Потому что по утрам приходит трезвость и больно бьет в левую грудь. И я тогда понимаю, что ты всего лишь кем-то избитый придурок, который свалился на меня совершенно случайно, когда я собиралась на свою паршивую работу, а я... Ты не хочешь мне рассказать, кто ты, а я могу тебе сказать, кто я. Я шлюха. Работаю в ночном клубе танцовщицей. То есть для себя самой я просто танцую, а для всех остальных – я даю за деньги направо и налево. Ведь глупо убеждать тебя в том, что, если я работаю в клубе, то я не шлюха? Ведь такого не может быть, правда? У меня есть ребенок, ты его видел. Он от русского, который меня бросил. Меня все бросают, даже собственная мать меня бросила... – Эля запнулась. – Ладно... В общем, давай тут, поправляйся. Деньги за лекарства потом занесешь, квартиру мою помнишь. Меня не будет, отдашь тетке. Прощай.

Она легко встала, не встала даже – вспорхнула, пошла вон из комнаты, и у Миши, может быть впервые в жизни, по-настоящему сжалось сердце:

– Не уходи, пожалуйста. Не надо. Прошу тебя. Чего ради ты нагородила про себя? Откровенность за откровенность, в таком случае. Коли ты шлюха, то я гангстер. Начинающий. Хотел кое-что сделать, а вот не получилось. Нарвался на одного тяжеловеса... Вот и все.

Эля вернулась, присела на краешек кровати:

– Значит, мы с тобой не те, за кого нас принимают?

– Как-то так.

Они проговорили до обеда, а потом девушка принесла ему поесть и пообещала зайти на следующий день. После того как Миша проводил ее, съел вкусный обед, состоящий из всего, чем и положено быть настоящему обеду, он с удивлением обнаружил, что, кажется, влюбился.

Синяки желтели, бледнели, проходили, а вместе с ними проходила и робость, забывались данные клятвы и обеты, заканчивались средства к существованию и становилось ясно, что нужно возвращаться на прежнюю тропу. Думать, что можно идти на лихие дела вооруженным смешным пневматическим пистолетиком, было смешно. Эля сумела вытянуть из него правду, он рассказал ей и про убийство бомжа, и про то, как хотел поживиться от одинокой богатой дамы, и о своих обидах Миша тоже рассказал:

– Кому мы нужны, кроме самих себя? У меня все забрали, лишили средств к существованию, выбросили на улицу. Почему тот, кто это сделал, считает, что я лишний? Меня душит злоба и не беспокоит совесть. Она ушла из дома, когда в него вошла ты. Я хотел идти в милицию, признаться насчет бомжа, что это я его забил ногами до смерти. А тут ты... Пойми, что только враги могли превратить нас с тобой в то, чем мы стали. Ты танцуешь в публичном доме, на тебя пялятся. А кто пялится? Враги. Я работал, был лояльным представителем среднего класса. Кто заставил меня сойти с ума и выместить злобу на том чертовом бомже? Враги. Так не пора ли отомстить врагам?

– Кого же ты считаешь врагами? – очень серьезно спросила Эля.

– Всех, кто виноват. Всех, кто живет лучше нас, хотя не заслуживает этого. Ты думаешь, тот, кто трахает шлюх в твоем заведении, менее грешен, чем я? Тот, кто лапает тебя, засовывает тебе в трусы вонючие деньги, тот...

– Не надо! – Эля закрыла лицо руками, ее трясло, девушка была на грани истерики. – Не напоминай мне. Я их ненавижу!

Миша не был злым гением, не имел он и цели склонить девчонку на свою сторону, во всяком случае, сознательно он этого не хотел. Но все именно так и вышло. У каждого есть кнопка, особо чувствительное место, такова всеобщая физика, и человеку из ее границ не вырваться. Тяга к преступлению может стать неодолимой, когда ненависть отравила кровь до критического уровня, который у каждого свой. Если рядом есть кто-то, источающий ненависть, тот, кто представляет собой постоянный ее источник, то нужно бежать что есть силы. Если она есть, эта сила бежать. У Эли ее не нашлось, ей убегать не хотелось. И очень скоро их повязало на крови, после такого обратной дороги не стало.

Это был воскресный день, они, как всегда, сидели в комнате и разговаривали. Вот почему Эля никуда не смогла уйти, убежать. Ей невероятно хотелось говорить с ним, никогда ни с кем ей не хотелось столько говорить. Он умел слушать, он думал так же, как она, он продолжал то, до чего сама она не успела еще додуматься. Это вяжет сильнее, чем страсть, держит крепче, чем близость, связывает лучше, чем любовь, и само является источником и страсти, и близости, и любви. Когда говорят двое, а слышится один голос, вот что это. Плешаков уже вполне оправился от своих увечий, ему впору было благодарить того здоровяка за его мастерство, за то, что не нанес серьезных внутренних повреждений. Деньги закончились совершенно, нужно было что-то предпринять, и срочно. Об этом он сейчас говорил Эльвире. Нет ли у нее чего-нибудь интересного на примете? Или кого-нибудь? Она обещала подумать, и тут в дверь позвонили, а потом еще и постучали весьма бесцеремонно. У Миши екнуло в груди, он подумал про милицию и хотел было сказать Эле, чтобы та не открывала, но играла музыка, и сделать вид, что в квартире никого нет, было бы пустым номером. Девушка подошла к двери, увидела в глазок какую-то тетку и спросила, что той, собственно, нужно. Тетка, оказавшаяся цыганкой, проворно стала говорить что-то о мягкой мебели, о скидках на эту самую мебель, о том, что она, тетка, как раз эту самую мебель и продает, и просила впустить ее, хотела передать каталог. Конечно же, это была самая что ни на есть банальная разведка боем. Цыгане так частенько делают: ходят по квартирам, предлагают купить у них все на свете по бросовым ценам, а потом наводят на квартиру воров из родного табора.

– Сейчас, женщина, – ответила Эльвира цыганке, – подождите, я ключи найду и вам открою.