Жажда. Роман о мести, деньгах и любви - Алексей Колышевский

– На вот. Не лайся. Кто ж знал, что ты по здоровью? Э-э-э, да тебя как отделали-то! Помочь, или сам дойдешь?

Ожесточенное Мишино сердце немного смягчилось, он поблагодарил с неба свалившегося остроумца и полюбопытствовал, куда нужно будет воротить костыль.

– А вон, за угол. Туда, где баки мусорные стоят. Я его оттуда принес, – добродушно молвил верный себе острослов и канул, теперь уже окончательно, в темноту. Миша, конечно, не знал и знать не мог, что этот подавальщик костылей был в лицо очень знаком некоему молодому человеку, племяннику одного весьма значительного господина, проживающего в собственном доме вблизи Арбата.

В подъезде, то ли от тепла, то ли еще от чего, Мише стало плохо. Закружилась голова, затошнило. Получилось это как раз в тот момент, когда он ждал лифт. Лифт медленно ехал вниз, Миша начал постепенно терять сознание и окончательно потерял его в тот момент, когда кабина распахнулась и Миша с костылем за компанию повалился на выходящую из кабины девушку восточной внешности, проживающую в этом подъезде с тех же почти времен, что и сам Миша, то есть почти что ничего, но, видать, пуганую, потому как не испугалась, не отскочила, позволив Мише свободно падать вперед лицом, на котором и так не было живого места, а наоборот, придержала, оказавшись физически довольно крепкой. Прислонила к стене, убедившись, что жив, но в отключке, затащила в лифт, а после и к себе в квартиру. Здесь, невзирая на недоумение домашних, положила Мишу на пол, сделала ему искусственное дыхание, растерла виски водкой, дала понюхать нашатыря, отчего Миша немедленно пришел в себя и принялся яростно вертеть головой, лишь бы не ощущать этот убийственный нашатырный флюид.

– Да не крутись ты! – прикрикнула девушка. – Только что помирал, а теперь крутится! Лежи спокойно!

– Мама это кто? Папа? – Миша увидел крошечного парнишку и подумал, что он, Плешаков Михаил Евгеньевич, должно быть, помер и попал в рай, потому что вот же он, настоящий ангел, только маленький совсем, стоит рядом. Весь светленький, волосики – чистое золото, глазки голубенькие, по-взрослому грустные, какие, наверное, и должны быть у ангелов.

– Это, сынок, один дядя. Сосед наш, – пояснила девушка с восточной внешностью. – Он попал в беду, а я его спасла.

– Все время ты, Эля, спасаешь не пойми кого, – посетовала старая тетка, вовсе не похожая на ангела, зато прилично смахивающая на ведьму: в цветастом халате, глухом платке и с полным ртом золотых зубов. – Зачем привела этого, – тетка с нескрываемым презрением посмотрела на распростертого Мишу, – русского алкаша? Только ребенка зря пугаешь.

– Я не алкаш, – возразил Миша слабым голосом, – меня хулиганы избили, хотели машину отобрать, еле ноги от них унес. В подъезд зашел, с мороза в тепло, мне плохо стало. У меня, наверное, сотрясение мозга.

– Да ну... – тетка отмахнулась и, не желая больше ничего слышать, куда-то ушла, позвала ребенка, и тот послушно пошел за ней. Миша попытался подняться на локтях, но у него немедленно вновь закружилась голова, все поплыло перед глазами, и он в изнеможении повалился обратно на пол.

– Ты не вставай. Тебе покой нужен, и врача, конечно, надо. Может, тебе чего серьезное отбили? Я сейчас в «скорую» позвоню, – девушка потянулась за телефоном, но Миша буквально взмолился:

– Не надо «скорую»! Ни-ни...

– Почему? – Эля совершенно искренне изумилась. – Тебе в больницу нужно, в травмпункт какой-нибудь.

Плешаков все-таки смог сначала приподняться, затем сесть:

– Помоги мне подняться, пожалуйста. Я к себе пойду. Мне неудобно, что я на тебя упал. Я не нарочно. Вон и парнишку твоего испугал, и мать твоя недовольна.

– Это не мать, – быстро ответила Эля и едва заметно поежилась. – Не хочешь в больницу, как хочешь, твое дело. Взрослый, трезвый мужик. Мне тебя чего, уговаривать? Да мне и на работу давно пора.

– В ночную смену? – совершенно серьезно спросил Миша, но девушка ничего не ответила.

...Уже очутившись у себя в ванной, он как следует рассмотрел свои «награды»: совершенно черная спина, множество кровоподтеков по всему телу, лицо такое, что у иного бомжа встречается поприятнее. Решил отоспаться, а наутро пойти в аптеку, накупить всяких мазей, таблеток. Разбудил его звонок в дверь. Он никого не ждал, и вообще, не нравились ему такие звонки в дверь по утрам. Зажав рот, чтобы ненароком не вскрикнуть от боли, Миша поднялся с кровати, на которой уснул вчера прямо в одежде, тихо подкрался к двери, осторожно посмотрел в глазок и увидел, что на лестничной площадке стоят двое милиционеров в ушанках и с папками скучного казенного цвета. От такого пейзажа Мишу заштормило, и свет у него перед глазами померк. Он открыл пошире рот и задышал, как выброшенная на прилавок живая рыба толстолобик.

– Никого нема, – деловито сказал звонивший милиционер своему напарнику, – надо в выходной приходить, а теперь, небось, все на работе.

– К соседке надо, – напарник позвонил в соседнюю дверь и, услышав за ней признаки жизни, сказал: – Милиция. Откройте, пожалуйста. Удостоверение надо показывать?

Соседка открыла. Миша, приложив ухо к двери, напряженно слушал, стараясь не пропустить ни единого слова.

– А что случилось? – соседка была одинокой женщиной с двумя детьми, преподавала ритмику в детском районном центре, гуляла с маленькой, бесконечно длинной лопоухой собачкой какой-то английской породы, очень молчаливой и с грустными умными глазами. У ее хозяйки и с количеством мозгов, и с аристократичной меланхолией все обстояло совершенно наоборот, и она, распахнув дверь, была готова поведать этим милиционерам все, обо всем и про всех.

– У вас тут давеча бомжика убили, – начал было один из милиционеров, но соседка перебила его:

– Как же, как же, знаю! Он еще между вторым и третьим постоянно сидел. А вы думаете, именно убили? Может, он упал как-нибудь?

– Да нет, – вступил в разговор второй блюститель закона, – так не падают. Селезенка лопнула, печень оторвалась, почки отбиты, нос сломан. Вы что-то видели? Как вы думаете, кто-то из жителей подъезда мог его так отделать?

– Ой, – только и сказала соседка, до которой дошел, наконец, смысл вопросов. Думать-то она, конечно, может, и думала, вот только с ними, с ментами-то, как? – скажешь что-нибудь, кроме «ничего не знаю», и все. Не отстанут. Повестками закидают. Заставят чего доброго в суд идти, свидетелем. А то и обвиняемой сделают. Это они могут. Поэтому соседка, на которую снизошел здравый смысл, ничего кроме «не знаю, не видела» милиционерам не сказала.

Миша поплелся в комнату, сел на кровати и, обхватив голову руками, принялся тихонько выть. «Неужели кому-то есть дело до какого-то там бомжа? Что это за страна, которая выбрасывает своих граждан из дому, делая их бомжами, а потом берется за расследование их гибели?» Разумеется, ему было отчего переживать. Сейчас он впервые столкнулся с организацией, все знакомство с которой до этого выражалось у него в посещении паспортного стола, и имел все шансы при повторном знакомстве испытать все милицейские прелести на собственной шкуре. О! В этой «конторе» ни с кем не церемонятся. В милиции работают чудотворцы, с помощью нехитрых и проверенных тридцать седьмым годом методов превращающие честных людей в убийц, насильников и грабителей. Разумеется, и преступников настоящих милиция тоже ловит. Например, таких вот «бомжеубийц», или колхозника, укравшего мешок картошки, или наркоторговца, которому перед этим напихали в карманы всякой дряни. Не бывает такого? Увы. Еще как бывает. Какая страна, такая в ней и милиция. Чего же удивляться?

За этими невеселыми и даже отчаянными размышлениями прошел час, по истечении которого Миша впал в полнейшие уныние и фатализм и решил пойти сдаться в районное отделение милиции. Пришли на ум строки Священного Писания, заповедь «не убий», запоздалое раскаяние. «К чему жить, раз я убийца, а значит, для меня заказана дорога в рай? Может быть, я смогу искупить то, что сделал, в тюрьме?» Плешаков с большим трудом оделся, взял свой паспорт, написал явку с повинной и пошел сдаваться. Но едва он подошел к двери и взялся за ручку, как прямо в лицо ему грянул второй за день звонок. Решив, что это вновь те двое из милиции, он немедленно открыл дверь и... Увидел Элю. Девушка как раз возвращалась со своей «ночной смены». Она очень устала, но человеком она была добрым, очень отзывчивым, о таких еще говорят «отдаст последнюю рубаху». И вот ведь: никто ее такой не воспитывал, она сама себя вырастила. Такой и предстала в то утро перед спасенным ею Плешаковым. Да, да, именно спасенным. Ведь альтернативой ее объятьям, в которые столь удачно приземлился Миша, был у того лифта металлический угол, и не подоспей Эля вовремя, ударился бы он об этот самый угол и, глядишь, тут и сказочке его конец.

– Нет, ну вы видали?! – всплеснула руками девушка. – Ему постельный режим нужно соблюдать, а он?! Собрался-то куда? Приключений, что ли, вчера не хватило? Решил добавить?