Критская Телица - Эрик Хелм

* * *

Примерно в это же время этруск Расенна давал окончательные наставления новому экипажу, набранному сообразно требованиям самого капитана, которые изрядно отличались от предъявляемых начальником дворцовой стражи, хранителем запретной тайны и несомненным государственным преступником, Рефием.

Преступником — ибо Арсиноя пребывала в добром, нерушимом здравии...

— Плачевный опыт, — уведомил Расенна хмурого и недовольного Рефия, — свидетельствует: разумный трус предпочтительнее доблестного болвана. Искусный моряк лучше умелого головореза. Я ни с кем не намерен более вступать в битву. Ежели до крайности дойдет, имеются Эпеевы трубочки...

Рефий молчал.

— Причем, — сказал этруск, — испытывать новобранцев буду сам. Словесно. Травить людей волкодавами и обрабатывать кулаками да мечами вовсе незачем.

Рефий засопел.

— И бугаев, не способных и месяца без бабенки выдержать, — заключил Расенна, — тоже зазывать не след. Повторяю: счастье, что у меня хватило соображения покинуть Архипелаг...

* * *

Команда «Левки» выстроилась внутри огромного грота, на обширном скальном выступе. Этруск неторопливо разгуливал перед безмолвной шеренгой. Соглядатай Гирр, оставшийся в прежнем качестве, обосновался на палубе миопароны и лениво беседовал с объемистым кубком.

— О плачевных последствиях непослушания лучше всех расскажут Сигерис и Кеней. Особенно Кеней...

Этруск выразительно поглядел в сторону потупившегося наемника.

— Дабы исключить ненужные соблазны, о вашем телесном благоденствии станут заботиться особо. Экипаж получает право доступа во дворец — ограниченного доступа, — тотчас уточнил Расенна, — и возможность услаждаться после долгих и честных трудов.

Этруск, действительно, предложил Арсиное отделить несколько располагавшихся на дальнем отшибе комнат и учредить там своего рода временное блудилище, для каковой достопохвальной цели отлично годились томившиеся в гинекее служанки, жаждавшие развлечься едва ли не больше, чем измученные вынужденным воздержанием корабельщики.

— А в море, друзья мои сердешные, как вам хорошо известно, капитан — царь и бог. Остолопы, забывшие это основное правило, сложили ослиные головы на дальнем и, ох, поверьте, негостеприимном берегу! Я просто пошел навстречу настойчивым просьбам команды. Сначала возражал, а потом уступил, предоставил им полную свободу действий...

Расенна перевел дух и закончил тираду:

— Убежден, что с новым экипажем плавать будет и легче, и лучше. А дураки получили по заслугам. Туда и дорога...

Слова этруска стали своего рода эпитафией восьмерым погибшим наемникам.

Пожалуй, Диоклес и его сотоварищи ничего иного и не заслужили.

По крайней мере, я так думаю.

* * *

Промелькнули еще семь веселых средиземноморских весен.

Расенна, сделавшись еще осторожней и изобретательней, доставил в Кидонский дворец десятка три очаровательных наложниц и ни разу не угодил в сколько-нибудь значительную передрягу.

Арсиноя жила в полное и невозбранное удовольствие.

Мастер Эпей забавы ради отпустил длинные волосы, чего не делал ни разу в жизни, и лишь благодаря шумным возражениям Иолы не завел бороду.

Элеана и Рефий давно и старательно избегали встречаться и разговаривать.

Идоменей, лавагет кидонский, прослыл в народе флотоводцем обленившимся и зряшным, ибо львиную долю времени проводил во дворце.

Менкаура скучал по родному краю и от нечего делать ударился в астрономические наблюдения.

Эврибат вымахал в довольно крупного и отменно красивого подростка.

А мы, наконец, можем связать узелком прерванную во второй главе нить основного повествования и возвратиться туда, откуда на время вынужденно отлучились.

Глава седьмая. Иола

Делия именно так молчаливые таинства ночиГолосом тихим своим любит порой нарушать:Да, не иначе, сплетением рук обняв мою шею,Тайные речи вверять близким привыкла ушам.

Любовная связь царицы и начальника стражи странным образом была известна всей Кидонии. Говорю «странным», ибо упоминать о ней не дерзали уже лет четырнадцать: лишь престарелые, съевшие вместе не один талант морской соли супружеские пары осмеливались иногда, перешептываясь на сон грядущий, посудачить о дворцовой распущенности вообще и об «этих двух» в частности.

Все прочие, желая упомянуть неупоминаемое вслух, изысканно говорили, что Рефий «боготворит государыню», и более надежного телохранителя не мог бы желать даже фараон.

Ибо четырнадцать лет назад Рефий чуть ли не в одночасье заложил прочную и незыблемую основу своей последующей чудовищной славы.

Когда сплетни о чересчур странных караульных бдениях по ночам впервые выскользнули за стены Кидонского дворца и стали предметом более или менее оживленных разговоров среди горожан, Рефий, что называется, и глазом не моргнул. Арсиноя просто не подозревала о звучавших там и сям насмешках, а начальник стражи сделал вид, будто подобные глупости его не касаются.

Но Кидонию разом затопила волна устрашающего и дотоле неслыханного разбоя.

Людей резали средь бела дня и закалывали во мраке ночном. Убивали прямо на улицах и выводили в расход под домашним кровом. Досконально, до нитки грабили; подозревать месть не было никаких оснований. За несколько суток погибло несколько сот горожан — блистательных аристократов, смиренных торговцев, незаметных ремесленников; десяток-другой моряков разделил эту плачевную участь.

Смертоубийственное поветрие обладало двумя особенностями.

Гибли только те, кто во всеуслышание изощрялся по адресу высокопоставленных любовников.

А грабежу сопутствовало непременное и неукоснительное усекновение языка.

Последний аккуратно укладывали красоваться на груди убитого (убитой).

Когда перепуганный народ воззвал о защите и помощи, Рефий озабоченно произнес:

— Неслыханно! Даже головорезы-одиночки давно сделались редкостью, а тут, сдается, прямо под носом ни с того ни с сего целая орда объявилась!

Скрестив руки на груди, начальник стражи обозрел городских представителей и назидательным тоном продолжил:

— Хулу на Рефия изрыгать, помоями обливать — горазды. А теперь скулите: Рефий, оборони, да, Рефий, выручи! Язык долог, а ум короток...

Горожане отрядили в посланцы людей смышленых. Народные ходатаи весьма заметно побледнели, услыхав подтверждение своим жутким догадкам.

— Ступайте, — сурово сказал первый телохранитель государыни, отвечавший также за общее спокойствие в Кидонии. — Будьте благоразумны... к примеру, прекратите... м-м-м... шататься по безлюдным закоулкам... да... значит, повторяю: будете благоразумны — постараюсь обуздать эту сволочь. Убирайтесь!