Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев

из Союза писателей, перестали печатать. Ему пришлось зарабатывать на жизнь переводами, и снова подрабатывать сапожником.

Вновь приняли в Союз его только после смерти Сталина. Последние годы жизни Зощенко работал в журналах «Крокодил» и «Огонек». Однако в пенсии ему было отказано. Извещение о ее назначении он получил только 2 июля 1958 года, когда он жил в Сестрорецке. Он поехал в Ленинград за получением пенсионной книжки, а когда вернулся, ему стало плохо. Через две недели писатель умер. Его сердце, отравленное газами на войне, не выдержало многолетней травли и унижений. Хоронить замечательного писателя, книги которого читают до сих пор, на Литераторских мостках Волковского кладбища запретили. Его могила – в Сестрорецке.

«Легкой жизни я просил у Бога…»

В дореволюционном Петербурге Иван Тхоржевский был важным государственным чиновником, а умер в эмиграции во Франции. Его творчество как писателя, поэта и переводчика в СССР было запрещено, а потом прочно забыто. Сохранилось лишь одно замечательное стихотворение. Но этого, наверное, вполне достаточно, чтобы навсегда остаться в истории русской поэзии.

Лёгкой жизни я просил у Бога:

Посмотри, как мрачно всё кругом.

Бог ответил: подожди немного,

Ты еще попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,

С каждым днём всё тоньше жизни нить.

Лёгкой жизни я просил у Бога,

Лёгкой смерти надо бы просить…

Это стихотворение процитировал Даниил Гранин в своей книге «Заговор». «Это когда-то пела мама. Я услышал ее высокий нежный голос, память вдруг, спустя восемьдесят лет, почему-то вытолкнула на поверхность и это романс, и мелодию…» Почему этот маститый писатель, сам ушедший из жизни недавно, вдруг незадолго до смерти вспомнил про это стихотворение всеми забытого поэта? Наверное, потому, что оно оказалось пророческим. Разве была легкой жизнь у всех тех, кому пришлось пережить войну, блокаду, и все другие перипетии бурной и драматической истории нашей страны? Ни легкой жизни, ни легкой смерти не было ни у Тхоржевского, ни у его родственников.

Хотя начиналось у автора стихотворения все прекрасно. В Российской империи Сергей Сергеевич Тхоржевский дослужился до высоких постов. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Был оставлен для подготовки к профессорскому званию, но предпочёл государственную службу. С 1901 года служил в канцелярии Комитета министров, дежурил при Сергее Витте. Работал в делопроизводстве Особого совещания по нуждам сельскохозяйственной промышленности, потом перешёл на службу в Министерство земледелия. По делам землеустройства объезжал всю Россию, ведал вопросами законодательства и внутринадельного землеустройства в канцелярии комитета по землеустроительным делам. В конце лета 1910 года сопровождал Петра Столыпина в его поездке по Сибири, составил записку о Сибири. Добрался до поста управляющего канцелярией Министерства земледелия, стал камергером Императорского двора и в 1916 вышел в отставку. Был избран председателем совета акционеров Нидерландского банка для русской торговли, вошёл в правление Торгово-промышленного банка, стал акционером петроградской промышленной мануфактуры «Треугольник». Но тут грянула революция…

Будучи ярым монархистом, Тхоржевский принял активное участие в антибольшевистской борьбе. В конце 1917 на его квартире в Петрограде проходили собрания «Правого центра». Летом 1919 тайно выехал в Гельсингфорс. В Финляндии редактировал газету «Новая русская жизнь». Стал одним из инициаторов создания в Финляндии Общества для борьбы с большевизмом, затем уехал в Париже, а потом вернулся в Россию, в правительстве генерала Врангеля был начальник канцелярии, управляющий делами Совета министров правительства Юга России. Но он понимал, что «белое дело» уже было обречено. Тхоржевский сочинил тогда – не для печати – язвительное и горькое стихотворение „Крымский съезд“ („Явились, много острого сбрехнули языком, но Крым из полуострова не стал материком"). Именно ему пришлось готовить эвакуацию русских войск в Константинополь.

В эмиграции

В декабре 1920 года Тхоржевский окончательно обосновался в Париже. Был членом правления Торгово-промышленного банка, видным деятель Российского торгово-промышленного и финансового союза. В 1922 г. был посвящен в масонство в русской парижской ложе «Астрея». Затем стал одним из основателей русских лож «Гермес» и «Юпитер».

По воспоминаниям современников, в те времена без помощи масонов русским эмигрантам во Франции было практически невозможно получить приличную работу.

Со времени основания в 1937 году Тхоржевский – председатель Национального объединения русских писателей и журналистов во Франции. От своих монархических взглядов не отказался, состоял в Союзе ревнителей священной памяти императора Николая II. Входил в Особую комиссию по делу генерала Н. Скобл ина, которого подозревали в предательстве и работе на НКВД. С 1937 председатель Национального объединения русских писателей и журналистов во Франции. Выступал с докладами о земельном вопросе в России, читал публичные лекции.

Годы оккупации были для Тхоржевского тяжелыми: печататься было негде, денег не хватало. Целыми днями он пропадал в библиотеках, и в итоге появился фундаментальный труд «Русская литература», вышедший уже после войны. Получил известность еще и как большой мастер художественного перевода. Переводил с французского и итальянского: Верлен, Маларме, Пруст, Корбьер, Леопарди. Главный переводческий труд поэта – рубаи персидского поэта Омара Хайама. За свои переводы он был дважды удостоен почётных отзывов Пушкинской премии Академии наук. По окончании войны сотрудничал в «Русской мысли». Основатель, редактор, член редколлегии журнала «Возрождение», привлек к участию в журнале Ивана Бунина, Бориса Зайцева, Георгия Иванова, Тэффи и других писателей. Автор исследований о Гоголе, Пушкине, Достоевском, Тургеневе и др. Член-основатель Общества охранения русских культурных ценностей. Похоронен на парижском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

«В изгнании Лебедь…Сон…»

Вот его перевод одного из стихотворений С.Маларме:

И снится Лебедю его былой полет,

В сиянии царственном мечты обледенелой.

Он не певец Земли. Надежда не блеснет.

Но зимней скуки сон блеснул, оцепенелый.

Предсмертный, белый сон! И чудится изгиб

Упрямой шеи… боль… В плену, он не погиб:

Зиме он странно-свой нарядом лебединым;

Бесцельно искрится и льнет к пушистым льдинам;

Безмолвно холоден, надменно озарен,

Белеет, девственный, в изгнании Лебедь… Сон…

Его книгу «Последний Петербург», благодаря которой, быть может, и дошло до нас процитированное в начале статьи его стихотворение, о котором вспомнил Гранин, уже в наши дни перепечатал его племянник Сергей Тхоржевский. Он родился в Ленинграде, и тоже стал литератором. Однако, имея такого родственника (у него не только дядя жил в эмиграции, где слыл «антисоветчиком», но и был сослан на Беломорканал его отец), в советские времена в возрасте 16 лет сам Сергей Тхоржевский оказался в лагерях в