Оглянись на будущее - Иван Абрамов

Тускло мигнули две лампочки на шестах-времянках. Зловеще и злорадно прошипел ветер в межвагонных соединениях.

Начиналась ненастная, недобрая, ненужная ночь.

42

— Стрельцова к директору! — услышал Колыванов знакомый голос милой седенькой старушки из приемной.

— Когда? — спросил Колыванов, и не подумав хотя бы поинтересоваться: зачем просто сварщик понадобился директору? Впрочем, Стрельцов не просто сварщик. И, положив трубку, сказал своей секретарше:

— Что-нибудь слышно о причинах остановки испытаний? Позвоните на котельный. Не бывает же так, чтоб вовсе ничего, а поезд молчит.

Конечно, не надо нервничать, понятно: секретарша тут ни при чем. Но и в самом деле не бывает так, не должно быть. Какая-то липкая чепуха, наваждение и мистика. Представитель заказчика что-то заподозрил. Ничего не обосновав, потребовал предварительного испытания всего трубопровода. Заместитель главного инженера, не имея полномочий на проведение дополнительной опрессовки, ни с кем не советуясь, приказал остановить испытания. И никто никаких доводов не привел. Неужели все дело в разнесчастном трубопроводе питательной воды, который сварил Стрельцов не самовольно, по которому есть авторитетное решение, который опрессован по всем правилам, принят Мошкарой? Но и в этом случае незачем директору вызывать сварщика Стрельцова. Трубопровод опрессован и принят. Сварщику подписали наряд. Все! А его все же вызывают. И ясно, не начальника штаба заводской дружины, именно сварщика требует к себе директор.

Еще раз дзенькнул телефон. Схватил Колыванов трубку. Так и есть. Его тоже приглашает товарищ Тушков. Но почему об этом сказано не сразу? Почему сначала сварщика, потом начальника цеха? Что там творится? Нельзя же вслепую, это не работа. И еще минут пять сидел и смотрел на телефонный аппарат, надеясь, что и опять он тоненько дзенькнет и сам директор скажет: так и так, дорогой Виталий Николаевич, прояснилось тут у нас, живи спокойно.

Ну, пусть не это скажет, но что-то он должен сказать. Должен. А не говорит. Странно. И нехорошо.

На котельном какая-то непривычная тишина. Ни пневмозубил, ни абразивов не слышно. Стоят раскоряченные пауки блоков, белеют штабеля термоплит, курится единственный дымок электросварки на раме у самых ворот. Нет, не Стрельцов коптит, кто-то из заготовительного кронштейники приваривает. Интересно, сколько их идет на каждый энергопоезд? Почему именно о кронштейниках так много тоже таинственных разговоров? Но сейчас не до этого. Люди-то где?

Приоткрыл дверь в конторку, кашлянул. Переступил порог. Ну, дымят монтажнички. Вот уж воистину: небокоптители. И что за мода — совещаться в рабочее время?

Вскочили со скамеек. Захар Корнеевич тоже привстал. Тоже прокашлялся, сказал неопределенно:

— На минутку присели. Поговорить тут… Надо. Да у нас все. А? По местам, товарищи.

И здесь в кошки-мышки играют. Ну, ну! Страус тоже хитрый мужик.

— Стрельцов. На минутку, — попросил Колыванов. И увидел: встревоженное лицо у сварщика. Знает что-нибудь? Догадывается? Или тоже обескуражен нелепой мистикой? Взял под руку, сочувственно посоветовал: — Спокойнее, спокойнее. Директор приглашает, так ты там держись увереннее.

— Увереннее кого? — спросил Стрельцов. — И к чему эти ваши наставления? Тут намеки, там намеки? А почему я должен держаться так или этак? В чем дело?

— Дело в том, что ты нервничаешь, — спокойно ответил Колыванов, совсем по-товарищески сжимая локоть Стрельцова. — Любое дело можно запутать, но можно и распутать.

— Распутывать пока нет охотников, — мрачно бросил Стрельцов. И добавил, как бы исключая всякие недомолвки: — Экстренное совещание собрали, чтоб потуже запутать. Всенародным мнением подперлись.

— Кто?

Усмехнулся Стрельцов. Посмотрел на Колыванова, качнул головой. И повторил с новым значением:

— Некому распутывать.

В приемной Колыванова и Стрельцова не задержали ни на секунду. Старушка-секретарша ждала их, стоя у двери.

— Ждут вас, ждут, — сообщила очень уж недоброжелательно. И что они тут, с какой стати ощетинились?

В огромном кабинете директора человек пятнадцать, если не больше того. Кто сидит, свесив голову, кто рассматривает окрестности в широкое окно, кто демонстративно выписывает что-то в традиционных блокнотах.

Выждав, когда Стрельцов закроет тяжелую дверь, директор встал, ткнул пальцем просто в пространство, где находились виновники, буквально выстрельнул словами:

— Любуйтесь на них! Вот, извольте!

Колыванов, хотя по природе и не боец, и не бунтарь, возмущенно вскинул голову и произнес тихо, но очень внятно:

— Не надо нас атукать, товарищ директор. В чем дело?

«Молодец, — подумал Стрельцов. — Но безнадежно. Когда Тушков доходит до такой кондиции, лучше отойти в сторонку». Вполне возможно, что директор не оставил бы без внимания выпад начальника цеха, но требовательно и властно зазвонил телефон. Тушков стоя взял трубку, произнес сразу потеплевшим, мягким, покорным голосом:

— Да, я слушаю, слушаю. Но… Не извольте беспокоиться, меры приняты, виновные выявлены и будут наказаны по всей строгости, — голосом, до смешного не гармонирующим с его комплекцией, с его теперешним состоянием, с его окаменевшими от негодования глазами, не говорил, но произносил директор.

«Но что это он так смотрит на меня? Гипнотизер да и только. Наверно, в самом деле есть пожарники, выезжающие к месту пожара до его начала. Хороший умелец всегда сам готовит фронт работы».

И эти мысли не понравились. Не о том сейчас думать надо. Но положил трубку Владимир Васильевич Тушков, шумно перевел дух, опустив при этом тяжеленные плечи и склонив голову.

— Ну, так что? — уставшим голосом спросил Тушков, опять устремив палец в пространство. Но теперь почти точно нацелившись в Колыванова. Виталий Николаевич не захотел отвечать на вопрос в такой форме. Отвернулся, осмотрел кабинет, как бы отыскивая для себя свободное место у стола совещания. Странно, не было места. Начальники цехов и служб сидели плотно, бедро к бедру, между ними, как говорится, вода не протечет. И нет в кабинете ни одного стула. Это что — так рассчитано или случайно получилось? И вопросительно посмотрел в лицо Стрельцова.

«Ничего, мы постоим», — с улыбкой, стараясь повернуть все как недоразумение, ответил взглядом Стрельцов. Но и у него заскребли, как говорится, кошки. Опустил он взгляд. Зачем смущать людей.

— Вы что же — не поняли вопроса? — продолжал Тушков, вновь раздражаясь.

— Я не понял вашего вопроса, — подтвердил Колыванов. — Я вообще не понимаю, что здесь происходит, зачем вы позвали нас? Чтоб постоять посреди вашего кабинета?

Тушков нажал где-то там потайную кнопочку. Вошла старушка-секретарша.

— Два стула!

— Слушаюсь! — старушка задом открыла дверь, плотно ее запечатала. Тушков покрутил головой, высвобождая багровую шею из твердого воротника синей рубашки, раза два-три кашлянул, меняя тембр голоса, повторил по слогам:

— Ну, так что?

— Ничего, — пожал плечами Колыванов. Но было видно, храбрится он из последних сил. Неравный поединок тут затеялся.

— Ну а вы! — палец нацелился точно в переносицу Стрельцова.

— Я тоже не понял, — мрачно, враждебно произнес Стрельцов.

— По вашей вине, — ровным, но грозным тоном продолжал директор, покачивая пальцем, как постовой на перекрестке покачивает своим полосатым жезлом, — на ветер, буквально на ветер выброшены тысячи рублей. Народных рублей! По вашей вине, если бы не случай, произошла бы авария, возможно, с человеческими жертвами. И вот — стоите тут и улыбаетесь. Чему вы рады?

— Я против, — отрицательно покачал головой Стрельцов.

— Против чего вы?

— Против такого вашего тона, против вашего поспешного вывода, против сложившегося тут, как я вижу, метода осуждения. Но я понял, что произошло что-то серьезное, иначе зачем же собирать столько людей. И я хотел бы разобраться…

— А еще чего вы хотели бы? — сорвался на фальцет густой голос директора.

— Будете кричать на меня, я уйду, — тихо, опустив голову, сообщил Стрельцов.

— Ах, вот что-о? — с деланным испугом протянул Тушков. — Вы слышали?..

— Одну минуту, — встал Терехов. — Мы тратим время на какие-то выкрики и препирательства. Не годится так. Стрельцов… — подождал, пока секретарша поставила два стула посреди кабинета. Еще немного подождал, давая Колыванову и Стрельцову время решить: садиться им на эти стулья подсудимых или остаться на прежнем месте, продолжал, одобрительно кивнув, поняв, что стулья останутся незанятыми: — Пятнадцатый энергопоезд начал комплексные испытания. Вполне возможно, что испытания прошли бы гладко. По крайней мере, так можно предполагать. Но на пятнадцатом энергопоезде обнаружено: трубопровод питательной воды сварен из труб коррозийных, не пригодных к длительной эксплуатации. В перспективе, как уже сказал Владимир Васильевич, авария на месте эксплуатации. Да, и с человеческими жертвами, вполне допустимо. Вот ситуация…