Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - Василий Звягинцев

А вот России, с её четырнадцатью морями и тремя океанами, настоящий большой флот был очень нужен. Все морские пути, от Петербурга, Одессы и Севастополя до Владивостока и Порт-Артура, должны быть надёжно обеспечены, все самые отдалённые «задворки Великой империи» — защищены. И вокруг Африки проводить конвои, если вдруг закроется Суэцкий канал, и Персидский залив защищать от вторжения иноземцев[71]. В своё время Аляску с Калифорнией потеряли только потому, что не на чем было туда плавать, обеспечить регулярное круглогодичное сообщение хотя бы с Владивостоком. На Амуре, Уссури и Сунгари нужна военная флотилия в сотню вымпелов, чтобы контролировать две тысячи вёрст беспокойной китайской границы, пресекать налёты хунхузов на прибрежные города, Транссиб и КВЖД…

Поднапряглись, за двадцать лет построили то, что и имели в виду адмиралы и геополитики, — флот необходимый и достаточный, хорошо сбалансированный, отвечающий требованиям задач на каждом из возможных ТВД.

Тут англичане второй раз за столетие занервничали, «сорвались с нарезов», как это иногда случается с артиллерийским снарядом, и вся их политика (подобно тому же снаряду) бессмысленно закувыркалась, теряя направление и смысл. Первый раз это случилось в десятых годах ХХ века, когда они решили в пику каждому построенному немцами линкору строить два своих! И строили, надрываясь, и обогнали всех, врагов и союзников, только две трети дредноутов и сверхдредноутов так никогда и не пригодились, бессмысленно стоя в базах, а экономика трещала от непосильных расходов на их содержание. Одновременно, совершенно необъяснимым образом, за сорок послевоенных лет число адмиралов и приравненных к ним гражданских чинов возросло в шесть с половиной раз в сравнении с временами, когда «Юнион Джек» реял на всех морях и английские стационеры[72] дымили трубами во всех более-менее примечательных портах и на рейдах мира…

И на этот раз Британия, почуяв угрозу, решила тряхнуть стариной — как штангист-пенсионер, вдруг полезший на помост в неожиданном помутнении разума. Лорды Адмиралтейства и послушный Парламент постановили — о раритетах эпохи Доггер-банки и Ютланда, своих и трофейных немецких, что ржавеют на консервации, — забыть. Снова строить, на каждый новый русский крейсер (время линкоров прошло, но штук сорок англичане в разделку не пустили, на всякий случай) немедленно отвечать однотипным, но хоть в чём-то его превосходящим. Ста лет оказалось мало, чтобы адмиралы сообразили — Русско-японская война не повторится никогда. Не будут больше выстраиваться в кильватерные колонны придуманные и построенные именно и только для эскадренного боя броненосцы и броненосные крейсера, сходясь в единственном решающем судьбы империй сражении. Но будущих британских флотоводцев воспитывали в том самом духе: придёт момент, и враг окажется именно там, где нам нужно, и именно в том составе, чтобы наша броня была толще, пушки крупнокалибернее и дальнобойнее, скорость выше. И воевать русские адмиралы будут по кальке с тактики З. П. Рожественского — делать только то, что давным-давно прописано в книгах никогда не воевавших теоретиков, не задумываясь, что неприятель учился по тем же самым книжкам, только прочёл их внимательнее. То, что «заклятый друг» может предпочесть действовать по примеру адмирала Шпее в сражении у Коронеля, во внимание не принималось, об этом неприятном эпизоде предпочли просто забыть.

Ещё один постулат оставался неизменным и в начале ХХI века — Англия сама решает, когда ей начинать войну. Никаких объяснений по этому поводу она никогда и никому не давала, или, если возникал вдруг подобный каприз — причиной и поводом объявлялось всё, что угодно. Так, не имевший никакого отношения к интересам Великобритании спор между Николаем Первым и турецким султаном о статусе Святых мест Иерусалима вполне сгодился для организации нападения на Россию наскоро сколоченной европейской коалиции. С неприкрытыми планами отторжения от неё Крыма, Кавказа, Бессарабии, Финляндии, Польши, всей Прибалтики, Камчатки, устья Амура и прилегающих территорий[73].

Вот и на этот раз Англия втягивалась в первую за столетие войну между европейскими державами с азартом и нетерпением, мечтая на этот раз добиться всего, что не удалось за предыдущие три века.

Никто из охваченных «фебрилис милитарис»[74] государственных и военных деятелей не только Британии, но и остального «цивилизованного мира» не замечал, что вопреки собственным традициям — до последнего уклоняться от перспективы большой войны, старательно и часто во вред себе стремясь к компромиссам, — на этот раз Российская империя с распростёртыми объятиями шла навстречу пожеланиям партнёра.

…Команда — «поддаваться на провокации» флоту очень понравилась. Начиная от главкома и до командира «корабля четвёртого ранга», к коим относились малые миноносцы, сторожевики, прибрежные подводные лодки и прочий расходный материал войны. Ничего нет хуже, если «исторический противник» наглеет день ото дня, а ты связан всякими там дипломатическими условностями. Россия с Англией не воевали в открытую уже полтора века, а после Русско-японской войны, где обе стороны были ярыми противниками, пусть и не «стреляющими» (так зато японцы вволю постреляли по русским с английских кораблей и из английских пушек), странным образом оказались союзниками, сначала в Мировой войне, а потом и в ТАОС. Причём, как говорят в Одессе, — «теми ещё» союзниками.

Весь минувший век среди русской аристократии и просто богатых людей процветала англомания, как бы в виде реакции на прошлые конфликты. Всякое, мол, бывало, зато теперь — тишь, гладь да божья благодать. Покупать квартиры, виллы, замки в Лондоне и окрестностях стало более модно, чем в Париже и на Лазурном Берегу. Но на Российском Императорском флоте к англичанам отношение более тёплым не стало. Эта неприязнь подчёркивалась во всем, начиная от передающихся из поколения в поколение в кают-компаниях историй о британском жлобстве, когда даже во время «дружеских визитов» за счёт короля (или королевы) гостям подносилась одна (!) рюмка виски или три — портвейна. А дальше, если есть желание, — пей своё или за свои. На такую сволочную манеру русские офицеры придумали асимметричный ответ. Если английские офицеры оказывались на русском корабле (или вообще в подходящих обстоятельствах), их усилиями всей команды, от командира до вестового, упаивали до бессознательного состояния, после чего бесчувственные тела либо выкладывали на пирсе (если дело происходило в порту у стенки), либо на катере, со всеми церемониями и сигналом горна, подвозили к парадному трапу. А там пусть хоть на руках уносят, хоть горденями поднимают. Традиция стала вековой, и обе стороны в неё играли охотно. Наши потешались собственным остроумием (напоить человека, знающего, что его собираются напоить, нужно уметь), а англичане радовались, сколько изысканных напитков удалось употребить «на халяву». Отсюда, наверное, и пошло в Великобритании популярное выражение: «Халява, сэр!»

В более серьёзных вопросах взаимоотношений как флотов, так и личного состава, от рядовых до адмиралов, взаимная неприязнь тоже присутствовала постоянно. Вечное соперничество во всём — от скорости постановки на якорь в чужом порту до результатов учебных стрельб в открытом море, специально затевавшихся на виду друг у друга и не всегда с соблюдением положенных правил. Море-то открытое, не лезь, если видишь, что место занято. Однако лезли, чуть не прямо в зону падения снарядов, и опять в основном англичане. А потом, воткнись даже «практический» (т. е. учебный, без начинки) снаряд в борт английского крейсера — год минимум дипломатических разборок обеспечен.

Больше пятидесяти лет прошло с интересного события на Спитхедском рейде, а всё не забывается, хотя много с тех пор случилось всякого, с куда большими жертвами и последствиями. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году пришёл в Англию крейсер «Князь Дмитрий Пожарский», доставил на какое-то мероприятие правительственную делегацию. Стоял крейсер на внешнем рейде, где указано, и ночью вахтенный мичман услышал какое-то шевеление под кормой. Взял и бросил, согласно уставу, в подозрительное место обычную ручную гранату. К всеобщему удивлению, через короткое время из-под кормового подзора всплыл труп в легководолазном снаряжении.

Поднятый на борт, труп оказался коммодором «ХМН»[75] Крэббом, широко известным в узких кругах водолазом-диверсантом, награждённым за разные похожие дела Крестом Виктории. Скандал разгорелся неслабый, англичане отмазывались единственно тем, что капитан за неделю до того взял отпуск и в нерабочее время, для общего развития, решил посмотреть, какие у нового русского крейсера винты. Винтов за двадцать лет службы не видел, так заинтересовался, что на свои деньги частную подводную лодку нанял, поскольку надводных судов в окрестностях крейсера вахта не обнаружила.