Андрей Кожухов - Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский

Андрей почувствовал себя несчастным. Ему показалось, что его надеждам пришёл конец. Шепелев был один из лучших и наиболее опытных пропагандистов.

– Да, пусть Шепелев идёт в Нарвскую часть, – повторило несколько голосов.

Вопрос, казалось, был решён, но Лена вмешалась.

– Я думаю, – сказала она, – что Андрей гораздо больше подойдёт для этого, чем Шепелев.

Она стала приводить свои доводы, делая характеристику каждого из них с полной откровенностью и беспристрастием. Шепелева она признала хорошим лектором и спорщиком. Рабочие понимали его хорошо и легко поддавались его пропаганде. Но зато, с другой стороны, он не умел заводить новых центров, а также не умел намечать новых людей – он был недостаточно энергичен и предприимчив для этого. Кроме того, он трудно знакомился с народом. Андрей в обоих случаях имел преимущество перед ним.

Лена произнесла свою речь в однообразно-деловом тоне, не повышая голоса. Ее голубые глаза останавливались, пока она говорила, то на одном, то на другом кандидате, и спокойное выражение их не менялось, произносила ли она похвалу или выражала порицание.

Шепелев слушал очень внимательно хладнокровную критику самого себя, опираясь локтем на спинку своего стула и теребя бороду. Он от времени до времени улыбался резкостям Лены, но, в общем, искренне любовался ее прямотой.

– Да, я тоже думаю, что вы лучше подойдёте, чем я, – обратился он к Андрею, когда Лена закончила. – Можете ли вы без затруднения оставить свою работу?

Теперь, когда то, чего он за минуту так страстно желал, зависело от одного его слова, он вдруг испугался, точно пропасть открылась под его ногами.

– Конечно, может! – сказала Лена, которая не хуже Андрея знала его работу.

Андрей робко взглянул на Таню, стоявшую около него. Она казалась смущённой и недоумевающей от такого неожиданного предложения. Это задело Андрея за живое. Чего они оба так заботятся о нём? Он находил такое поведение и со стороны Жоржа довольно странным; но от нее он этого не ожидал. Влюблён ли он, нет ли, во всяком случае, он не тряпка и докажет им, что во всем касающемся дела он никогда не будет руководствоваться личными чувствами. И он тотчас же дал свое полное согласие на предложение.

Когда кончились рассуждения о текущих делах, он обратился деловым тоном к Тане с просьбой рассказать некоторые подробности о ее работе, которая теперь касалась их обоих.

Она объяснила кое-что, прибавив, что ее рабочие соберутся в ее квартире сегодня вечером. Самое лучшее для Андрея будет отправиться теперь же к ней и познакомиться с рабочими и самому на месте убедиться, как обстоит дело.

Андрей был свободен в этот вечер, и у него не было основания отказаться от такого приятного приглашения. Они тотчас же ушли, и Андрей значительно смягчился по отношению к Тане.

По дороге он спросил, как ее отец отнёсся к их разлуке и часто ли видается она с ним теперь. Этот разговор сразу поставил их на прежнюю дружескую ногу. Андрей относился с искренним уважением к старому адвокату. Таня это знала, и ей было особенно приятно вспомнить об этом теперь. С Жоржем она почти совсем не касалась своей семейной драмы. Несмотря на свою чувствительность и деликатность, он в некоторых отношениях был дубоват; ее даже иногда злило сознание, что эта сторона ее жизни была почти непонятна ему. С Андреем было иначе, и она почувствовала облегчение, поговорив с ним о вопросе, сильно мучившем ее.

Таня жила не одна. Конспираторы имели в своём распоряжении нескольких пожилых женщин, большей частью бывших прежде в услужении в семьях революционеров. Они исполняли иногда роль квартирных хозяек, если эта обязанность не требовала особой сноровки. Мало кто из них понимал толк в конспирациях, но на их преданность и верность можно было положиться. Одна из таких женщин, прежняя няня Зины, изображала квартирную хозяйку Тани.

Таня весело показывала Андрею своё новое жилище, не поражавшее роскошью и так мало походившее на ее помещение в отцовском доме. Квартира – самая подходящая по местоположению – была слишком велика для нее. Она состояла из пяти комнат, и из них только на три хватало Таниной мебели. Остальные две комнаты были совершенно пусты и придавали квартире унылый, нежилой вид. Но Таня утверждала, что они делают ее жилище похожим на старинный замок.

Самая большая комната, снабжённая длинным сосновым столом и простыми стульями и скамьями, служила местом собрания рабочих.

Они скоро стали собираться. Их было семь человек, но из предосторожности они разбились на две партии.

Андрей был представлен Таней как друг, намеревающийся поселиться по соседству и принять участие в общих занятиях. Рабочие радушно приветствовали его и сразу отнеслись как к своему человеку. Но он не хотел вмешиваться в беседу на этот раз, желая присмотреться, как Таня справляется со своими новыми обязанностями.

Он приготовился быть очень снисходительным, но скоро убедился, что об этом не может быть и речи. Таня – эта нежная, светски воспитанная барышня, привыкшая к салонам, – чувствовала себя как дома среди рабочих. Без малейшего усилия, руководимая лишь горячим желанием быть понятой, она употребляла слова и выражения, наиболее доступные ее слушателям. Она вкладывала так много души в свою работу, что почти сливалась в одно со своей аудиторией.

Такое начало подавало большие надежды, хотя, конечно, дело не обходилось и без промахов. Она как будто боялась давать волю собственным порывам. Раза два Андрей уловил в ее словах тёплую, заразительную волну глубокого чувства. Но именно в ту минуту, когда ее собственное волнение передавалось слушателям, она обуздывала себя, подобно робкому наезднику, который не решается довериться горячности своего благородного коня.

Немного больше опыта и практики научат ее. Во всяком случае, задатки у нее прекрасные. Если вначале Андрей старался не быть слишком требовательным, то к концу ему пришлось остерегаться другой крайности – как бы не хвалить через меру.

После чтения начались разговоры. Андрей вмешался и направил беседу так, что дал всем возможность высказаться. Ему хотелось составить себе понятие о своих новых товарищах.

Они распрощались самым дружеским образом, и рабочие взяли с Андрея слово прийти еще раз, как только он переедет в их края.

Таня попросила Андрея остаться еще час-другой; ей так хотелось потолковать с ним.

Она переживала медовый месяц своей революционной деятельности. Все было для нее свежо и имело захватывающий интерес. Привычка не успела еще умерить горячности, а опыт еще не научил сдержанности. В свою работу она вносила жар прозели́та[43] и женщины.

Первым ее вопросом, когда они