Странница - Тамара Воронина

Маркус вдруг вытянул из штанов ремень, удобно его сложил и подал Лене.

— Раз все можно, выдери его, пожалуйста, как следует. По голой заднице. И посильнее…

Шут тяжко вздохнул и перевернулся на живот, подставляя тощий зад. Лена расхохоталась, Маркус продержался чуть подольше, но тоже прыснул, а шут мелко трясся от сдерживаемого смеха. Он вернулся. Все стало правильно и хорошо. Всех помиловать… Нет, пусть этот слабонервный сортиры чистит, тем более что он с полным смирением готов любую кару принять.

Шут снова лег на спину. Похудел он заметно, хотя, казалось бы, куда уж. Но так же заметно рельефнее стали и без того не хилые мускулы. Он как-то… постарел? нет, так и выглядит на свои между тридцатью и сорока. Повзрослел? Да и не казался мальчишкой, разве что иногда. Возмужал? А наверное… Ведь хоть и много чего в его жизни было, особенно в детстве и юности, значительную часть жизни он провел во дворце и начисто забыл, что такое ночевать в поле в компании собственного пустого живота… Он очень изменился. Очень. И Лене эти перемены не нравились. Шут стал жестче. Внешне — жестче. Какой он стал внутри, понять она еще не успела. Все равно. Любой. Злой, отчаявшийся, несчастный — здесь. Рядом.

— Я вас люблю, — сообщил он. — Обоих. Правда, почему-то по-разному. И ее больше, чем тебя. Поэтому, если хочешь, можешь и по заднице.

Маркус крякнул и начал вдевать ремень обратно.

— Ты лучше скажи спасибо, что Милит вперед меня успел, — проворчал он, — а то количество любви ко мне у тебя бы заметно уменьшилось.

— Вряд ли. Я б просто ревновал до чертиков, — признался шут. — И к Милиту буду, только Милит мне все-таки не друг.

— А мне друг.

— Хорошо, — согласился шут, погладив ее руку, — я постараюсь с ним подружиться. Только ревновать все равно буду, и если мы когда парой затрещин обменяемся, не обращай внимания, хорошо? А он тебе не сказал, зачем он тогда устроил это представление?

— Сказал. Только это не мой секрет.

— Хорошо, — опять согласился шут. — Значит, причина у него все-таки была. Я, кажется, понимаю, какая, ну да ладно, потом у него самого спрошу. Я так понимаю, что в нашей компании появился эльф?

— Как не два, — серьезно сказал Маркус. — Милит — это одно, там любовь и все такое. А вот Гарвин — это куда серьезнее. Там чувства никакие не замешаны. Но Гарвин к ней, я думаю, покрепче кого другого привязан.

— Ну и два эльфа. Даже складно получается: два человека, два эльфа, один полукровка и одна Светлая. А Карис меня видеть не хочет, да?

— Карис, — внушительно произнес Маркус, — не уверен в своей выдержанности и мечтает устроить тебе маленький персональный конец света. Хотя бы надрать твои эльфийские уши. Но он добрый, потому жалеет тебя. Пока…

— Никто меня не жалеет на самом деле, — пригорюнился шут. — Всего-то и дали, что отравы какой-то, а так есть хочется… Мне вчера пообедать не довелось… Собственно, позавтракать тоже. Деньги у меня сперли…

Маркус поднялся и пошел добывать еду. Лена выдала шуту еще одну порцию «отравы», и он то ли с голодухи, то ли из послушания выпил все и даже облизнулся. Маркус принес классическую еду больного: куриный бульон, в который он еще и хлеба накрошил, помог шуту сесть, и тот выхлебал миску малосимпатичного месива с большим аппетитом.

Милит поднялся на ноги через день и, хотя при передвижении его еще слегка покачивало, уверял, что чувствует себя очень даже хорошо, особенно если учесть, что он вообще-то накануне умер. Ариана пичкала его своими отварами, а Лена поила шута лекарствами, приготовленными собственноручно, хотя и тщательно проверенными Арианой. Шут просился в дом, и даже порывался пойти сам, но сделать смог только пару шагов, его повело в сторону, и не окажись там Гарвин, шут просто грянулся бы на пол. Эльфы его отнесли на руках, поддразнивая и подтрунивая, а шут привычно весело огрызался, словно и не было этих полгода, словно не получил он стрелу в грудь от эльфа, словно не эльф дал ему свою жизнь… Станет он совсем прежним? Стал бы… Не хотела Лена видеть жесткость в его лице. Не его это черта, совсем не его. Разве не шут сделал первый шаг, когда они увидели Милита под дождем? Разве не он сходу принял идею впустить в мир эльфов? Разве не он вечно искал какую-то истину?

А истина бывает жестока. Нашел? Наткнулся? Или просто жизнь потрепала, часто получал — и давал — по морде? Это не способствует благостности нрава. Наверное. Лена по морде никогда в жизни не получала, разве что портфелем по голове от Сашки Гонцова в третьем классе, за что Сашку потом по педсоветам таскали, как взрослого, а его родители приходили извиняться перед ее родителями, а сама она на Сашку вообще-то не злилась, потому что портфель у него, лентяя, был пустой и ей было совсем не больно. Да тот, уже забытый, бандит в пещере двинул ей кулаком в бок… Вот это было больно, может, потому она за бандитов вступаться и не помышляла. И даже не интересовалась их дальнейшей судьбой. Ведь не помиловали, в Сайбии не церемонились с разбойниками, самое гуманное наказание для них было — виселица, а эти Светлую обидели, так что, наверное, их четвертовали. Или колесовали. Честно говоря, Лена очень смутно представляла себе, что такое колесование, и уточнять никакого желания не испытывала, Достаточно и того, что это была медленная и жестокая смерть.

А ведь бандиты перед ней ничуть не благоговели и уж точно ее проклятий не боялись. То есть маргиналы — они везде маргиналы, действительно, сто раз прокляты, поймают — казнят, да возможно, и после пыток, чего им терять, одним проклятием больше, одним меньше, а смерть в принципе только одна…

Она откармливала и отпаивала шута. Ариана сказала, что вовсе не лишним ему будет пить вино, и посол, в очередной раз посетив столицу (а делал он это вовсе не так часто, как прежний), доставил приличных размеров бочонок замечательного вина — подарок Родага, сопровождаемый устным обещанием оторвать шуту голову или что-нибудь еще. Ну, а чтоб шут не спился в одиночку, ему немножко помогали все. Часто приходила Ариана, то ли шута навестить, то ли проверить, не напутала ли Лена в лекарствах, то ли лишний раз с Леной поболтать. Шут обожал слушать их разговоры. Жмурился и чуть ли не мурлыкал, говорил, что именно сейчас он чувствует себя дома, что ему хорошо и уютно, потому что целый год он не слышал болтовни о чулках, цветах и кремах для рук… Чувствовал он себя с каждым днем все лучше, бодрее, ходил не только по дому, но даже и до строения на заднем дворе добирался, однако большую часть дня проводил в горизонтальном положении.

Заходил Гарвин, и Лена поняла: что-то между ними произошло, когда она бегала спасать очередного эльфа, хотя держались друг с другом они вполне естественно и дружелюбно, и кто из них что кому сказал, было неясно. Бывал пару раз даже Лиасс, и тоже вряд ли чтоб шута навестить, ведь Лена тоже почти не выходила из дома. Лишний раз встречаться с Милитом не хотела, если уж откровенно. И так ее бросало в краску при виде собственной кровати и окна, через которое каждую ночь не ленился пробираться эльф. Нет, она не мечтала увидеть его еще раз при таких же обстоятельствах. Что и удивительно, наверное: как отрезало, а уж сколько радостных минут доставил ей Милит… Все равно. Появился шут — и Милит словно вычеркнулся из жизни. В любом качестве — это, конечно, замечательно, только пусть пройдет хотя бы немножко времени…