Записки об Индии - Клод Гюго

и конь и я сравнительно легко отделались: конь сломал несколько зубов, а я получил контузию головы, из-за чего у меня пошла кровь из ушей и из носа. Увидев меня лежащим на земле, враги, по-видимому, решили, что я и лошадь убиты, и не соизволили спуститься в овраг, чтобы убедиться в этом. Кроме того, увидев, что армия рассеялась и огонь прекратился, они, видимо, предпочли верную добычу и оставили меня.

Первое, что я предпринял после своего прыжка, это — вылез из-под коня и побежал, но шагов через двадцать, сообразив, что у меня нет никакого оружия, я остановился и стал очень внимательно прислушиваться. Я не увидел и не услышал ничего, кроме стука копыт моего коня, который поднялся и подошел ко мне. Я вернулся и поднял с земли свою саблю, выпавшую при прыжке. Вместе с конем мы стали выбираться из оврага, глубина которого, если верить моим глазам после такой встряски, была 20—25 пье. Возможно, правда, что глаза обманывали меня. Во всяком случае, овраг явно был глубоким, и маратты не захотели туда прыгать.

Через добрых четверть часа я нашел выход из оврага и снова сел на коня. Вскоре я увидел двух скакавших во весь опор раненых всадников, которых я признал за своих. Знаками они дали мне понять, что все потеряно. Поскольку они не останавливались, я поехал им вдогонку, и мы вместе отправились к небольшому форту. Едва мы успели пройти через калитку в воротах, бросив коней, как с другой стороны, в четверти лье от нас, мы увидели мараттов. Когда они проехали, мы ввели внутрь уставших до изнеможения коней. Мой конь, с тех пор как в 9 часов вечера я сел на него, без отдыха проскакал 16—17 лье, а сейчас уже было около двух часов пополудни. Форт, в котором мы оказались, был в 12 лье от Ширингапатнама, а наш лагерь — в 7 лье от этого города. У моего коня рот был в крови, две раны на крупе, и он, как и я, изнемогал от усталости.

Поскольку я и мои товарищи по несчастью были все в крови, бедным сипаям и нескольким брамам, находившимся в этом форте, пришлось нас раздеть, чтобы обмыть и перевязать раны. У одного из двух чернокожих всадников ударом сабли было снесено все плечо, а другой был ранен копьем в бедро. Их лечили по обычаю страны соком трав. Что касается меня, то я обтерся горячим ракком и перевязал голову своим носовым платком, смоченным в этой жидкости. За это время наших коней помыли, дали им корм, принесли поесть и нам. Я нуждался в отдыхе, испытывал голод и жажду, поэтому съел все, что принесли, т. е. рис и финики. После этого я собрался лечь отдохнуть, но судьба решила иначе. Форт, в котором мы находились, был обнесен лишь простой глинобитной стеной, там не было ни пушек, ни огнестрельного оружия. Гарнизон состоял человек из 30—40. Нам сообщили, что комендант решил отступить этой же ночью в более важный форт под названием Сатарапатнам, находящийся в 2 лье отсюда. Было принято решение тотчас же отправить туда и нас троих с проводником, которого нам выделят. Хотя мы ссылались как на свою усталость, так и на изнеможение наших коней, все равно пришлось выступить, и в два часа ночи мы туда прибыли. Однако нам пришлось ждать до полудня, пока нам дали разрешение войти. Наконец, мы его получили и с удовольствием им воспользовались. По уплате за лекарство, пищу и проводнику, который нас сюда привел, у меня оставалось всего 12 экю.

Я сильно беспокоился за судьбу своих товарищей и о том, что станет со мной. Ведь я был единственным белым среди массы людей, речь которых совсем не понимал.

Начальник этого форта, видимо, отдал особые распоряжения относительно меня. Отвели место для моего коня (впоследствии я сам ухаживал за ним и лечил его) и угол в конюшне для меня. Затем принесли три глиняные миски разных размеров и указали мне место, где разжигать огонь: видимо, считали, что я стану сам готовить себе еду. Я поднес руку ко рту, желая показать этим жестом, что голоден, и вложил одному из сипаев в руку несколько монет. Тот решил, что мне нужен бетель, и пошел его купить. Из вежливости я немного пожевал его, а остальное отдал ему, за что он был весьма признателен. До закрытия ворот крепости меня посетило более тысячи человек, привлеченных любопытством. Однако я не мог отвечать на их расспросы.

Наконец вечером за мной прислал наместник города. Меня ввели в зал, где он находился, а с ним — местное начальство. Мне предложили сесть на пол, и он обратился ко мне на языке, которого я не понимал. Он узнал меня, так как 20 дней назад мы проезжали через этот форт по дороге в Ширингапатнам. Тогда, однако, я был совсем в ином положении.

Я увидел браму — писца. Знаками я дал понять, что тоже хочу писать. Тогда он швырнул мне клочок бумаги, и я на всякий случай написал своему начальнику в Ширингапатнаме, поведав о всех событиях, которые со мной приключились. Затем, сняв кольцо, надетое на цепочку моих часов, я преподнес его наместнику, передав вместе с письмом и несколько раз повторив слово “Набаб”. Тот решил, что письмо к Набабу и что я прошу его доставить. Тут же он отдал приказание одному браме, вручив ему мое письмо, и тот сразу исчез. Поклоном я выразил свое удовлетворение. Мое письмо дошло до адресата. Таким образом мое желание было исполнено.

Попрощавшись с наместником, я пошел на конюшню. Однако когда я выходил, у дверей я увидел старуху-дуэнью. Она взяла меня за руку, отвела в угол, где, за занавеской стояло блюдо с рисом и какими-то приправами. Жестами она предложила поесть, и, приняв предложение, я дал ей за это несколько местных монеток. Я поступил неправильно, так как из-за этого наместник решил, что у меня много денег.

Вернувшись в свою конуру, я немного поспал. На следующий день я обнаружил, что спал не один: одежда моя вся кишела... Я не решался выйти, и в полдень мне принесли ту же пищу, что и накануне. В 11 вечера мне опять дали тот же паек.

В тот день прибыло 400 человек, спасшихся от врага, но среди них никого из моих товарищей не было. На третий день моего пребывания, а именно 10 марта, сипай, которому я отдал купленный для