Записки об Индии - Клод Гюго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь этот день и следующий до полудня я не ел, поскольку господин наместник больше не присылал мне пищи. Я не жаловался, а дал денег моему маленькому водоносу, жестами показав, что голоден, и он мне принес поесть. Затем жестами же я объяснил, что мне нужна еда и на завтра. Наконец, 12-го у меня кончились деньги. Я был в полном отчаянии из-за этого, а также из-за того, что никак не мог объясниться, чтобы меня поняли.
Два моих сипая, как я потом узнал, оказались братьями и оба служили под французским флагом в Маэ. Поняв по моим жестам, что у меня больше нет денег, они решили из милосердия кормить меня остатками своей пищи. Это означало, что, поев, оба они собирали на тарелках из банановых листьев то, что не доели, и приносили мне. Только стремление не умереть с голоду могло заставить меня есть эти объедки: ели они рис руками, а то, что не попадало в рот, падало обратно на тарелку. Потом они уминали рис грязными руками и снова клали в рот и т. д.
Вот до чего я дошел за те 11 дней, что провел в форте! Надо еще добавить, что, когда эти бедные люди стояли на посту, а это происходило два дня в неделю, мне приходилось выходить из конюшни и идти к воротам, которые они сторожили, чтобы получить там свою милостыню. Они не могли отлучиться с поста и не желали, чтобы кто-либо дотрагивался до их еды. У мавров принято не касаться пищи другого и даже не проходить близко, когда ее приготовляют. Поэтому они даже прячутся, когда едят.
Не имея больше сил бороться с “компаньонами”, которые поселились на моем теле, и не зная, как от них избавиться, я стал заготавливать воду в мисках. Когда все засыпали, я раздевался донага и стирал чулки, рубашку и штаны. И хотя я проделывал это как можно чаще, подобные стирки все же не избавляли меня от моих “компаньонов”. Впрочем, привыкаешь ко всему, и до 10 апреля эти насекомые, воспользовавшись моими невзгодами, невероятно расплодились.
Такова страшная картина моего существования за эти 11 дней, что я оставался в Сатарапатнаме. Я был так уступчив из боязни потерять единственную возможность существования, что исполнял все, что от меня требовали, и не решался отказываться идти к тем, кто присылал за мной. Дошло до того, что меня стали показывать любопытным как какого-нибудь редкого зверя. Поскольку в конюшне было темно, мне обязательно надо было выходить, и я удовлетворял любопытство публики. Я все время надеялся, чти судьба моя изменится благодаря письму, которое я написал, и чем больше проходило дней, тем больше появлялось у меня надежды. На 11-й день вечером мне показали жестами, что надо сесть на коня. Однако прежде чем мы расстанемся с Сатарапатнамом, я должен объяснить, почему наместник так вел себя по отношению ко мне:
1. Когда мы впервые проезжали это место, мой начальник проявил высокомерие. Хотя с маврами и следует обращаться твердо, они чувствительны к дерзостям и к проявлению пренебрежения. Но мой начальник допустил крайность в обоих отношениях, и, как мне кажется, это отразилось и на обращении со мной.
2. В крупных поселениях, принадлежащих Айдер-Али-Каму, всегда есть брама, который является откупщиком, взимает налоги и распределяет собранную сумму. Это очень влиятельный человек. Кроме того, имеется военачальник, который как по религии, так и по положению всегда бывает противником откупщика, хотя с виду порой они и живут в добром согласии. В Сатарапатнаме, где я проживал, откупщик был обижен тем, что я не пришел к нему (а я не знал их обычаев), и потому он не пожелал определить мне средства к существованию. Впоследствии я узнал, что оба эти важных лица сильно поссорились из-за меня, причем откупщик утверждал, будто я нахожусь в его распоряжении.
Я поступил бы умнее, если бы не отдавал кольца, а пошел бы в серкар[352] требовать пропитания. Ведь откупщик только и ждал этого. Мне это сказали, когда нужда заставила меня выучиться по-мавритански, т. е. через два месяца после случившегося.
Наконец, 19 марта в 10 часов вечера я вышел из форта вместе с остатками армии, которая там спасалась. К уздечке моего коня привязали веревку, и, сев на коня, я обнаружил, что нахожусь под надзором четырех человек, один из которых-держал веревку моего коня, а я — поводья. Вначале я решил, что эти люди были выделены для того, чтобы заботиться обо мне, но потом понял, что им было приказано не покидать меня из опасения, как бы я не дезертировал.
Всю ночь мы шли полями, среди вражеских отрядов, рыскавших в окрестностях Сатарапатнама. Сипаи несли зажженные фитили, и мы продвигались с большой осторожностью. Однако дорога была настолько плохой, а ночь такой темной, что часто мне приходилось спешиваться. Я так тревожился о своем положении и так ослаб от плохого питания, что еле шел. Наконец в 6 часов утра мы прибыли в Шакрипатнам, где и остановились. В Шакрипатнаме хороший, удачно расположенный форт, находящийся в 8 лье от того, который мы покинули. Здесь я узнал, что мы направляемся в Айдер-Нагар (я имею в виду кавалерию, потому что пехота осталась в гарнизоне Шакрипатнама). Был отдан приказ платить мне, как и другим всадникам, едущим со мной, по 12 су[353] в день. На эти деньги я должен был готовить себе пищу, ходить за покупками на базар, лечить коня и т. д.
Из-за невыносимой жары в Индии я не мог долго ехать верхом и часто шел пешком, ведя коня в поводу. Но в первый же день сапогами мне сильно натерло ноги, и, не выдержав боли, я пошел босиком. Процесс привыкания был очень суров! Ногти на ногах были сбиты, а кожа сильно загрубела. К тому же пребывание на солнцепеке в течение всего пути вовсе не сделало меня красивее. Все индийские всадники (11 человек), выехавшие со мной, покинули меня, и я остался один. Судите сами о моем положении! Не умея ничего попросить, измученный невзгодами и усталостью, без денег, без белья и почти без одежды (я был вынужден бросить все, что носил, чтобы
