Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

— На дороге вражеские машины! — полетело по цепочке от хвоста к голове колонны.

Макей приказал:

— Тулееву обложить дорогу, обстрелять и поджечь фрицев.

И вот группа партизан отделилась от общего строя и устремилась назад. Ребята бежали врассыпную. Одни на ходу перезаряжали винтовки бронебойными и зажигательными пулями, другие держали в руках стеклянные бутылки с горючей смесыо или противотанковые гранаты. Весь отряд, развернувшись вдоль дороги, принял боевое положение, готовясь своим огнём поддержать группу Тулеева.

Вражеские машины приблизились к поляне, которую только что перешли макеевцы. Впереди, лязгая гусеницами, полз лёгкий танк. Из него высунулся и поглядывал во все стороны молодой немецкий танкист. Он был без шлема, с засученными рукавами. За танком шли три грузовые машины с солдатами.

Вдруг затрещали выстрелы и раздались один за другим взрывы гранат. Сраженье было коротким. Горевшие машины окутал чёрный дым. Колонна народных мстителей, уничтожив врага, продолжала путь на Восток.

После тяжёлого и длинного пути партизаны вышли, наконец, к полноводной и широкой реке. Свободно и вольно катила она свои мощные воды на юг. Зеркальная поверхность реки блестела под полуденным июльским солнцем. Партизаны сгрудились на краю леса, близко подступившего к крутому берегу реки. С смешанным чувством восторга и тревоги смотрели они на широкую полосу водной глади, щурясь от солнечных бликов, прыгавших на воде.

— Чуден Днепр при тихой погоде! — продекламировал, шутя, Юрий Румянцев. Но в глазах его блеснули слёзы. Днепр был волнующе красив. Он протекал среди зелёных берегов, заросших травами, плакучими ивами, дремучими лесами.

— Дуже прославили Днипр наши вкраинские письменники, — восхищённо вздохнул Миценко.

Макей покосился на своего заместителя, заговорившего вдруг на украинском языке, но ничего не сказал. Мало ли что иной раз происходит в душе человека! Может, вспомнил он домик свой над Днепром, где родился и где провел своё золотое детство… Там теперь люгуют немецкие фашисты.

Партизаны, зачарованные картиной Днепра, молчали. И вдруг кто‑то крикнул:

— Смотрите, хлопцы, пароход!

Сверху вниз, очевидно из Могилёва, шёл небольшой баркас, белый, как волжская чайка. До чего красиво! Это маленькое белое судёнышко, быстро скользившее по зеркальной реке, придало всей картине ещё более живописный оттенок, словно бы одухотворило её, вдохнуло в неё жизнь. Но очарованию партизан пришёл конец. Все они отчётливо увидели на белом борту поравнявшегося с ними баркаса паучка фашистской свастики.

— Немцы! — и все схватились за винтовки и защёлкали затворами.

— Без команды не стрелять! — сурово приказал Макей, — Пулемёты к бою! Бронезажигательнымй!

— Посторонись, Петых, — сказал глухим голосом адъютант Макея Андрюша Елозин, отстраняя Кавтуна от пулемёта. Тот неохотно уступил место старому пулемётчику. Словно каменное изваяние лежал Елозин за пулемётом: ни один мускул не дрогнул на его лице с отвислым тяжёлым подбородком. В больших красивых глазах сверкали злые мстительные искорки. Вдруг толстые губы его зашевелились и до слуха Макея донесся хрип, в котором чувствовалось злое раздражение сибиряка–охотника, из‑под мушки которого уходила богатая дичь.

— Что же это? Уходит! — прохрипел он.

Это был мощный зов крови.

— Огонь! — почти крикнул Макей.

— Огонь! — словно эхо повторили слова Макея командиры, и белая вражеская птица с чёрной свастикой на боку, изрешеченная пулями, сначала шарахнулась в сторону, потом закрутилась на месте и вдруг тихо поплыла по течению. На борт вышел человек, он поднял на шесте белую тряпку, Хачтарян махнул ему рукой, и человек быстро юркнул в трюм. Через минуту баркас поплыл к берегу. У партизан не было границ восторгу: враг капитулирует, сдается. Многие уже бросились было бегом под кручу к берегу, но Макей раздражённо крикнул им:

— Вернуться, и ни с места! Это лихачество вам может стоить жизни.

«Осторожность, — думал он, — мать храбрости. Не тот храбр, кто, очертя голову, зажмурившись, бросается на врага и пропадает ни за медный грош. Храбр тот, кто, взвесив все плюсы и минусы, идёт в бой и наверняка сокрушает своего противника».

Баркас между тем, подплыл к песчаному берегу и остановился. На палубу снова вышел человек с белой тряпкой на шесте. Он размахивал ею над головой, как это делают мальчики, стоя на коньке крыши, над которой обрывками бумаги вьются голуби.

Партизаны притаились, и на берегу, казалось, никого не было.

Новик подполз к Макею и с жаром начал упрашивать, чтобы он позволил ему пойти на баркас.

— Ведь я бывший штурвальный, — шептал он.

— Это инженер–судостроитель, — сказал Макей комиссару.

— Очэн харашо. Пускай паемотрит баркас, — сказал с улыбкой Хачтарян.

Инженер Новик с благодарностью взглянул на комиссара и снова устремил умоляющий взгляд на Макея.

— Дуй, — сказал тот, махнув рукой.

Новик, потрясая в воздухе гранатой, стремглав бросился под песчаную кручу, поднимая клубы белой пыли. Он подбежал к берегу и прямо в одежде бросился в воду. Вот он уже на баркасе. Он вырвал у человека белый флаг и, толкнув его в спину, послал, видимо, на берег. Тот в одежде бухнулся в воду и, барахтаясь, выбрался на песок и побежал прямо на пулемёт Елозина.

— Сверни влево, а то наколешь брюхо! — крикнул Елозин.

Обежав палубу, Новик нырнул в трюм. Вскоре он снова появился на палубе и замахал руками, призывая к себе партизан. Макей послал теперь туда роту Василия Карасёва во главе с Миценко.

На баркасе было пять немецких солдат и капрал Карл Шпеер — маленький, толстенький и простодушный человек. Немцы между собой называли его Карлушей, а в обращении к нему с подчёркнутой важностью произносили: «Герр капраль». С ними было трое русских пленных, двое из которых работали кочегарами, а один уборщиком, он же выполнял должность юнги и кока. Короче говоря, этот человек был и косец, и жнец, и на дуде игрец.

Когда по баркасу ударили с берега партизаны, русские пленные по сигналу кочегара Логинова набросились на своих угнетателей. В завязавшейся схватке погибли все немцы и двое русских. Герр капраль Карлуша лежал с проломленным черепом. Логинов, единственный человек, оставшийся в живых, сказал, что он коммунист, поставленный сюда кочегаром по решению подпольной парторганизации города Могилёва. В воротнике рубашки у него было зашито удостоверение за подписью секретаря Могилевского подпольного обкома партии. Этот баркас курсировал между Могилёвом, Жлобином и Быховом.

На борту баркаса партизаны нашли много горючего и продовольствия: ящики с белыми сухарями и мясными консервами. Начхоз Антон Иванович Михолап с дедом Петро сухари и консервы тут же роздали партизанам. Это было как нельзя кстати, так как вещевые мешки у всех стали уже довольно тощими. Горючее решено было сжечь вместе с баркасом, как только на нём перевезут всех партизан на тот берег.

Новик стоял за штурвалом серьёзный и молчаливый. Вновь, как тогда, в дни стажёрства, он переживал какое‑то радостное возбуждение. Пусть это судно не крейсер и даже не шхуна, но всё же это судно. Разбрасывая носом воду, бороздя её кормой, под которой бешено вращался гребной винт, баркас несся на ту сторону, везя чуть не целую роту партизан. Новик удачно присягал к берегу, и хлопцы начали быстро сбегать по сброшенному трапу на лужайку.

Пока шла высадка, Новик осматривал наружный корпус судна. Всю дорогу, пока ехал сюда, его тревожила мысль, не его ли это старый знакомый «Сокол»? Уж очень много было всяких примет, которые наводили на этот вопрос. Но разве мало баркасов одного и того же типа? Спрыгнув на берег, Новик стал осматривать корпус носовой части. И вот глаза его расширились от радостного изумления. Сквозь белую краску явственно проглядывали буквы, написанные красной краской. Он прочитал: «Сокол». Да, конечно, это тот самый «Сокол», на котором он двадцать лет тому назад впервые встал за штурвал.

Новик ни с кем не поделился своим открытием. Задумчивый и сосредоточенный стоял он в рубке капитана.

Вскоре все партизаны были перевезены на левый берег. Как и подобает капитану, Новик оставил баркас последним. Он остановился на трапе и долго рылся в карманах. Сердце сжималось от боли, коробок спичек дрожал в руке. Молчи, слабое сердце! Так надо! Вот он решительно. чиркнул спичку и поджег косой срез бикфордова шнура. Шнур загорелся, разбрызгивая мелкий каскад искр. Новик тяжёлым шагом побежал к лесу. Вскоре раздался взрыв. Новик оглянулся и замер. На том месте, где только что стоял баркас, клубилось чёрное облако и метались большие языки пламени.

Разговорам и весёлым шуткам не было конца. Только Новик шёл пасмурный, угрюмый. Чтобы не слышать разговоров о баркасе, он нарочно далеко отстал от всех.