Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

Немцы, действительно, почти без задержки прошли через полусожжённую деревню. Только некоторые из них забегали в уцелевшие хаты, чтобы поживиться там чем‑нибудь. Несколько солдат забрались на соседний двор и ловили там кур. Их шумливая беготня, гортанный, лающий говор и громкие крики птиц слышны были в комнате раненой девушки. Птицы не поддавались. То там, то сям раздавались выстрелы не то из автоматов, не то из пистолетов. Два солдата остановились как раз перед домом, из окна которого смотрела Броня. Один из них указал рукой на лошадь, пасущуюся с жеребёнком на лугу, за разбитым клубом. Другой поднял винтовку и тут же раздался выстрел. Бедное животное запрыгало на трёх ногах, а солдаты, гогоча, пошли дальше, чтобы и там сеять зло и преступление.

К вечеру этого дня Костричскую Слободку навестили партизанские разведчики. На улице их окружили женщины.

— Голуби вы наши ридные, — говорили они, — только что немцы отсюда ушли, по следу Макея, знать, гонятся. Сюда не вернулись бы. Конечно, мы их в другую сторону направили, — рассказывали они, смеясь, а у самих на глазах блестели слёзы. Радостно им было, что хоть этим врагу насолили. Здесь, в самом деле, словно все сговорились и в один голос указывали, что партизаны ушли на запад.

Один из партизан–разведчиков увидел на воротах дома, где лежала раненая Даша, намалёванные белый череп и скрещенные под ним кости.

— А это что значит?

— Сами не знаем, родной, на что и подумать, — говорили женщины, — там лежит раненая сестра Макея, за которой ухаживают его, вроде сказать, жинка, да шершал Маруся. Беды не вышло бы.

Услышав это, командир партизанской разведки бросился в хату. «Их надо немедленно увезти отсюда. Подумать только: жена и сестра Макея в руках у немцев! Понятно, почему те поставили на воротах их дома знак смерти. Но какая неосторожность со стороны Макея оставить здесь на произвол судьбы трёх беззащитных женщин! Об этом надо донести Лосю. Эх, вот жизнь!» За ним устремились и остальные товарищи. Громыхая сапогами, партизаны ввалились в кухню.

— Тише, медведи! — ворчал командир разведки. — Больная ведь здесь, раненая. Привет, товарищи! — сказал он, входя в переднюю. — Как живете–можете?

Женщины сразу узнали в вошедших партизан, и лица их осветились радостными улыбками: «Свои хлопцы. Какое это счастье — видеть своих!» Броня, улыбаясь, вышла на середину комнаты. Мария Степановна, сидевшая на краю койки больной, тоже встала и пошла навстречу вошедшим.

— Вы чьи, хлопцы? — спросила Мария Степановна.

В другое время командир разведки, разбитной парень, обязательно бы сказал: «А мы дядьковы хлопцы». Но теперь он сказал серьёзно:

— Лосевцы мы. Слыхали, может, о таких?

— Нет, не слыхали, — сказала Броня, — но Степана Павловича Лося я знаю.

— Старый друг лучше новых двух. А что про лосевцев не слышали — не удивительно: наш отряд новый, только что организован. Командир наш — во! — и разведчик озорно поднял большой палец. Голубые детские глаза его сияли гордостью за своего командира, широкое лицо в крупных веснушках расплылось в светлой доброй улыбке.

— Что же вы, хлопцы, стоите? Садитесь, — обрати–лась Броня к партизанам. — Хотите есть? У нас щи хорошие, бульба жареная, молоко.

— Как, хлопцы? — спросил старший, обращаясь к товарищам.

— Да что, отказываться неудобно, — смеясь сказал кто‑то сзади.

Броня повела партизан на кухню. Там они досыта наелись жирных горячих щей, жареной картошки, пони ли холодного молока.

— Эх, вздремнуть бы сейчас часок! — сказал кто‑то мечтательно.

Но надо снова идти в путь–дорогу, пробираться лесными тропами, где за каждым поворотом стережёт опасность, ползти через лесные буреломы, через топкие, заросшие мхом и красной клюквой, болота.

— Вздремнёшь тут!

— Пошли, хлопцы! — сказал старший, поднявшись. Все последовали его примеру и, распрощавшись с гостеприимными женщинами, пошли к выходу, пообещав вернуться за ними в ближайшее время.

XVII

Дашу осторожно подняли подошедшие проститься женщины–односельчане. Вздыхая, вынесли они её на тёмный двор. По середине двора мордой к тесовым воротам стояла крупная лошадь, запряжённая в телегу, на которой горой было навалено душистое мягкое сено.

— Постелите кодру, — распорядилась Мария Степановна.

После душного спёртого воздуха хаты Даша, лёжа на спине, с удовольствием вдыхала хрустальную свежесть прохлады летней белорусской ночи.

— Прощай, Дашок! Прощай, родненькая! — причитали женщины, целуя больную в горячую щёку.

— Трогай! — скомандовал Лось, и телега, чуть скрипнув, двинулась в широко распахнутые ворота.

Высоко в тёмном фиолетовом небе мерцали яркие звёзды. С тихой радостью Даша смотрела на них. Круто лежал ковш Водолея, из которого однажды, пролившись, рекой растекся по всему звёздному небу светломатовый Млечный Путь. Раненая не чувствовала теперь боли, и потому с каким‑то упоительным восторгом всё смотрела и смотрела в бездонную глубину неба. Числа нет звёздам, бездне — дна. «Неужели, — думала Даша, — так и нет дна этой глубине? Что же это такое, в котором нет ни конца, ни начала? Какая, если вдумаешься, тайна!»

Вместе с Дашей из Костричской Слободки выехали Броня и Мария Степановна.

В дороге Даше стало хуже. Раны её открылись. От нестерпимой боли она судорожно сжимала руки, и ничем более не выдавала своих страданий. Лицо её покрылось испариной. Когда телега раза два подпрыгнула на корнях сосен, слишком вылезших на поверхность земли, с Дашей случился обморок. Очнувшись, она увидела себя лежащей на топчане. Вокруг пахло смолой. Над нею низко свисал покатый потолок землянки. Сквозь узкое окно падал косой луч света. За оконцем неумолчно звенели птицы, радостно славя восходящее солнце, начинающийся большой летний день. На березовом пне сидела Мария Степановна. Милая улыбка осветила лицо Даши. Мария Степановна тоже улыбнулась и встала.

— Ну, как ты?

Мария Степановна страшно волновалась за больную девушку и почти всю ночь не спала. Глаза у неё стали красными, маленькими, лицо смятым, усталым. Услышав от Даши слово «хорошо», Мария Степановна вдруг сморщилась, нижняя губа её задрожала, она бросилась к раненой, уткнулась в складки её одеяла и разрыдалась. Быть может, только сейчас она поняла, как дорога ей эта девушка, ставшая близкой, как сестра.

В это время с букетом цветов вошла Броня. Косой луч света упал на её лицо, и золотистые волосы засветились так, словно они наполнились солнечным светом и сами стали источником сияния.

— Боже, какая ты красивая, Броня! —  сказала Мария Степановна, глядя на Броню и счастливо улыбаясь, словно это она сама была такой красивой.

— Меня Лось учил стрелять из пистолета, — сказала Броня, сурово хмуря брови, — он замечательно стреляет.

— Да, я тоже замечаю, что он здорово стреляет.

— Я говорю не здорово, а замечательно, — вспыхнув, сказала Броня.

— Это всё равно, — сухо возразила Мария Степановна и отвернулась, как бы говоря: «Всё ясно и нечего тратить время на пустые разговоры».

Броня готова была реветь от обиды. Неужели она теперь не может поговорить ни с одним молодым хлопцем? Ведь у неё нет ничего общего с Лосем. Зачем же этот тон?

— К вам можно? — раздался голос Лося за Кедровой занавеской, служившей дверью в землянку.

— Да. — сухо, почти сурово, ответила Мария Степановна.

Лось вошёл сияющий, потрясая газетой.

— Читайте‑ка! Что пишут эти бобики! Прямо сказка о том, как мыши кота хоронили.

Вдруг он осёкся, увидев пасмурные лица женщин. Броня сидела в углу и при входе его даже не повернула к нему голову. Мария Степановна сердито исподлобья следила то за ним, то за Броней. Лось не знал, что и подумать. К стыду своему, он почти забыл о больной девушке, и только сейчас спохватился и напугался: «Уж не умерла ли?» — потому с волнением воскликнул:

— Вы извините меня! Забыл! Просто забыл. Ну, что Даша?

— Ничего. Ей лучше. Спасибо, — сказала Мария Степановна, делая вид, что она серьёзно заинтересовалась газетой, которая, как ей казалось, была ничем иным, как предлогом, чтобы лишний раз увидеть Броню.

Вдруг Мария Степановна заплакала. На первой странице газеты, которую подал Лось, крупным аншлагом было напечатано: «Полный разгром партизан. Один из главарей шайки бандитов — Макей — убит». Дальше она читать не могла. Буквы прыгали перед глазами, руки тряслись. Она готова была подойти и нахлестать этой газетой по щекам Лося. «Макея-.убили, а он радуется. Ну, разве не ясно почему? И эта ещё лицемерит».

— Что с вами, Мария Степановна? — подбежала к ней Броня.

— На, читай! — зло сунула она Броне газету.

— Да ведь это от начала до конца ложь, — сказал Лось. — А вы и поверили? Макей‑то, знаете, где теперь? За Днепром. Он там такие дела делает! Эх, вот человек! Вы почитайте, что только они пишут о нашем брате. Сколько страха у них перед Макеем! Они похоронили его заживо и торжествуют. Послушайте‑ка, что они пишут. Только ты, Даша, этому не верь, — сказал он, обращаясь к больной.