Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни - Софья Андреевна Багдасарова

Хозяйка замка, любимая супруга мудрого правителя, который начал учить ее хитросплетениям высокой политики – и эти знания так хорошо ложились на то, что она узнавала от отца дома и о чем рассказывали братья-церковники. Знаменитая поэтесса, прославленная по всему полуострову и, да-да, красавица, которую воспевают лучшие поэты Италии. Ариосто, погостив у нее в Корреджо, вставляет в «Неистового Роланда» строчку – «…Вероника Гамбара, избранница Феба и Аонид», Бернардо Тассо упомянул ее в «Амадисе Гальском», а Пьетро Бембо принялся называть ее «Береникой», в честь египетской царицы. Собственные стихи, наполненные любовью и впервые поселившимся в сердце спокойствием, тоже выходили отличными. В довершение всего Вероника произвела на свет подряд двух здоровых сыновей. Чего еще желать?

В 1515 году папа Лев Х, сын Лоренцо Великолепного, направляется в Болонью, чтобы встретиться с новым французским королем – Франциском, который унаследовал престол после смерти Луи XII, погубителя Лодовико Сфорца. Вероника тоже в Болонье, хотя, чтобы она блистала своими нарядами в собравшемся со всей Италии высшем обществе, мужу пришлось напрячь бюджет своего городка, а драгоценности одолжить у соседа. Но можно было и не стараться: и понтифик, и молодой король, ценитель женщин, оказались очарованы Вероникой – ее разумом, ее речами, ее голосом, забывая о ее угловатом лице и крупных ладонях.

Корреджо. «Юпитер и Ио». Ок. 1530 г.

Музей истории искусства (Вена)

САМАЯ ЗНАМЕНИТАЯ СЕРИЯ КАРТИН КОРРЕДЖО – «ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ЮПИТЕРА», ОНА СОСТОИТ ИЗ ЧЕТЫРЕХ ПОЛОТЕН И, ПОМИМО ИО, ТАКЖЕ ИЗОБРАЖАЕТ ЛЕДУ, ДАНАЮ И ГАНИМЕДА. ЭТОТ ЦИКЛ БЫЛ ЗАКАЗАН МАНТУАНСКИМ ГЕРЦОГОМ ФЕДЕРИГО II ГОНЗАГА (МУЖЕМ ИЗАБЕЛЛЫ Д’ЭСТЕ) И, ВОЗМОЖНО, ПРЕДНАЗНАЧАЛСЯ В ДАР ИМПЕРАТОРУ КАРЛУ V.

ИЗВЕСТНО, ЧТО КОРРЕДЖО ВЕРНУЛСЯ В РОДНОЙ (И ОДНОИМЕННЫЙ) ГОРОД ДВУМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ: В 1528 ГОДУ ВЕРОНИКА ГАМБАРА ПИШЕТ ИЗАБЕЛЛЕ, ЧТО ОН НАПИСАЛ ДЛЯ НЕЕ «МАРИЮ МАГДАЛИНУ В ПУСТЫНЕ». УВЫ, ФРЕСКИ, КОТОРЫЕ ОН ДЕЛАЛ ДЛЯ НЕЕ В ЭТОМ ГОРОДЕ, НЕ СОХРАНИЛИСЬ.

Это был неплохой год, хотя и не для Милана, в очередной раз попавшего в руки французов. Мэри, сестра Генриха VIII Тюдора и вдовствующая королева французская, в отеле де Клюни тайно венчалась с герцогом Саффолком. В Нюрнберге знаменитый художник Альбрехт с белокурыми кудрями Иисуса готовит для гравирования рисунок носорога, подаренного португальскому королю Мануэлю. А в семье герцога Клевского родилась девочка, крещеная Анной. Родилась благополучно, хоть повитухи опасались за здоровье матери – уж больно крупным был младенец.

Три года спустя, отпраздновав девятую годовщину своего счастливого брака, Вероника узнала от служанок, что в замке появилась гадалка. Это была женщина во цвете лет со смуглым цветом лица. Звали ее Герофила. Она погадала обеим падчерицам Вероники, предсказав им замужество.

Герофила раскинула перед Вероникой карты и заглянула ей в глаза.

– Разве у меня есть, что у тебя спросить? – сказала Вероника. – Нет, у меня нет вопросов к тебе.

– Увы, госпожа, вас ждет в будущем большое горе и потеря любимого человека, – сказала предсказательница.

– Какая чепуха! – ответила Вероника.

* * *

Графа Гиберто похоронили через два месяца – как шипел завистливый сосед герцог Пико де ла Мирандола, не унаследовавший от знаменитого предка ни ума, ни такта: «Заездила молодая кобылка старого жеребца».

Для овдовевшей Вероники рухнул мир. Так пловец, подхваченный сильным течением, впадает в ужас, теряя дно под ногами и власть над конечностями. Прежде, читая, что с потерей любимого утрачиваешь кусок души, она считала это гиперболой. Теперь же чувствовала, что не просто из души, а из всего существа ее вырван кусок, вырван с мясом, и в ней, Веронике, зияет дыра. Лицо ее стало неподвижным, а кожа выдубилась солью от пролитых слез.

Помогли, как это часто бывает, ритуалы: например, Веронике потребовалось заказать траурный гардероб, и она увлеклась выбором тканей. Заодно поменяла обивку стен в покоях – на все черное. Продала игреневых лошадей – их рыжая шкура стала раздражать ее солнечностью. Купила вороных, причем последнего, четвертого жеребца для упряжки пришлось разыскивать с большими усилиями по всему полуострову.

Потом Вероника приказала вырезать над входом в спальню виргилиевскую цитату о том, как Дидона горевала по Энею, и внезапно поняла, что ее скорбь прекратила быть личным горем и становится литературным жестом, который другие будут описывать в письмах и восхищаться. «Мне становится легче», – поняла она и только испугалась радости, что поминальные сонеты о покойном выходят великолепными из-за глубины ее печали: «Неужели я так черства и гонюсь за славой, что меня это радует? Нет, будь я черства, стихи бы не вышли хорошими… Но все же какое противоречие!» И действительно, строки, оплакивающие мужа, выходили слишком отточенными – но ведь упорно считая слоги и вслушиваясь в аллитерацию, Вероника успокаивалась, как другие успокаиваются, отсчитывая зерна четок или стежки вышивки.

Как жить дальше, сначала она не представляла. Узнав взрослую жизнь под руководством мудрого и немолодого ментора-мужа, Вероника боялась жить без его советов. Она чувствовала себя виноградной лозою, обвивавшей ствол старого дуба. Внезапно дуб срубили, лиана осталась без опоры, ей следовало рухнуть.

Но постепенно оказалось, что за время брака сей побег вполне сумел окрепнуть и превратиться в дерево, устойчивое и крепкое. Графиня Вероника осознала это, отдавая распоряжения по управлению городом, планируя бюджет на год и без чужих мнений о подходящих сюжетах заказывая роспись дворца местному художнику Антонио Аллегри (которого в других краях звали по родному городу – Корреджо). Заодно она сделала дело, которое супруг почему-то постоянно откладывал, – сосватала падчерицам хороших мужей.

Неукротимая энергия и привычка к постоянному умственному труду не дали ей упасть духом. Долгом ее было сохранить город до совершеннолетия старшего сына и дать обоим мальчикам отличное воспитание. Братья-церковники, ввязавшиеся в большую политику и успешно делавшие карьеру, тоже просили ее внимания и поддержки – репутация Вероники была полезна для семьи. Стихи и списки с ее писем, расходившиеся везде среди любителей изящной словесности, поддерживали ровное пламя ее известности. Муж ввел ее в политику, познакомил со многими государями, и заниматься дипломатией ей понравилось. А ее спокойное обаяние оказалось весьма уместным инструментом.

Вокруг бушевали Итальянские войны, кичливые французы грабили все подряд, ручейки беженцев не иссякали, папа ругался с императором, часто случались неурожай и голод, крепостные стены требовалось укреплять и поддерживать в порядке. Надо было лавировать, подлаживаться и изобретать, чтобы небогатое графство Корреджо оставалось в безопасности. Таких политиков, каким стала Вероника, было поискать и среди мужчин. И она точно знала, что не выросла бы такой умницей – если б росла красавицей. Как-то художник Антонио Аллегри, по прозванию Корреджо, обсуждая