Уцелевший - Эрик Хелм

Присутствовавшие помолчали, как требовала того печальная песня графа. Проняло даже седоусого задиру, который собственноручно подал дез Эркольту серебряный кубок и предложил выпить мировую.

— Благодарю, — добродушно и учтиво сказал трубадур.

Он осушил горячую, дымящуюся чашу до дна, поставил, откинулся на прямую спинку стула, давая понять, что больше играть не станет. Пятеро-шестеро гостей, предводительствуемые Конрадом, поднялись и понемногу двинулись в замковую столовую, где уже накрывали не то преждевременный завтрак, не то неимоверно запоздалый ужин. Поесть у фон Валленштедтов можно было едва ли не во всякое время суток.

Эрна и дез Эркольт немного задержались.

— Ты молода и прелестна, — молвил граф, обращаясь к Эрне. Он сидел неподвижно, полуприкрыв глаза и, казалось, витал мыслями где-то в невообразимой, бесконечно грустной дали. — Грех будет преследовать тебя настойчиво и неотступно. Противиться ему надлежащим образом под силу только святым, а ни ты, ни я не принадлежим к числу праведников. Помни: главное — не множить мирового зла. Остальное, думаю, простится.

Эрна сглотнула поднявшийся в горле комок.

«Я люблю вас!» — чуть не выпалила девушка. И промолчала, смущенная, оробевшая, беспомощная перед властно заполонившим все ее существо неизведанным дотоле чувством.

Не раз и не два пожалела Эрна в грядущие годы о минутной своей робости. И никогда не уразумела загадочных слов дез Эркольта:

— Двоекрылая луна будет неустанно тебя преследовать — уж больно завидная добыча. Покуда не соблазнишься тайнами запретными и неназываемыми, не бойся — искупить можно куда больше, нежели принято полагать... Но страшись поставить на кон бессмертную душу.

Певец побледнел еще больше обыкновенного, он часто и глубоко дышал, точно испуганный одному ему открывшимся видением.

Ведаю: в далеком, еще неведомом веке ты подойдешь к чудовищной кромке бездны, из которой почти не бывает возврата. И черная двоекрылая луна возликует, но властитель рукотворных лун, явившийся из неоткрытой земли, противостанет ей. Злобные силы вопьются в тебя за свершенное здесь по неведению либо слабости человеческой, прегрешение; вцепятся, желая увлечь за собою. Но добро, свет и разум заслонят и спасут. И отпрянут, и расточатся побежденные страшилища!..

Раймбаут распахнул веки:

— Ибо сказано: дохнул Господь — и они рассеялись.

— О чем вы? — тихо спросила Эрна.

— О ком, — устало улыбнулся провансалец. — О тебе. О той, которую не узнаю, повстречав. Не гадай над моими словами, девочка. Лучше проводи поужинать...

* * *

Они скакали по едва освещаемой луною тропе до тех пор, покуда лошади не начали выбиваться из сил. Тогда испанец велел перейти на медленную рысь и, слегка натянув поводья, поравнялся с Эрной. Древняя дорога римлян, прорубленная сквозь Хэмфордскую чашу, служила уже многим поколениям, однако все, кто прошел по юго-западной Англии после закованных в бронзу легионеров, не слишком-то заботились об удобстве путей. Да и пользовались этой тропою нельзя сказать чтобы много и часто. Кое-где внезапными темными преградами начали возникать рухнувшие от ветра или старости древесные стволы, грозившие изувечить коня и вышибить всадника из седла. При дневном свете обомшелые бревна не представляли бы особой опасности, однако ночью следовало глядеть в оба.

Конские копыта глухо и равномерно стучали о сухую, покрытую плотным слоем почернелой, перезимовавшей под снегом листвы землю. Родриго посоветовал отпустить поводья и полностью положиться на животных. Бледный лунный серп окутывался мутноватой дымкой, полупрозрачные облака начинали скользить по небу с юга на север. В лесу ни малейшего дуновения не ощущалось, но где-то там, в вышине, уже витал южный морской ветер, суливший наутро пасмурную погоду и, возможно, дождь.

Окаймлявшие тропу непроницаемо черные древесные стены давили, угнетали. Даже самоуверенному, закаленному в походах и странствиях Родриго становилось не по себе.

Эрна же содрогалась при каждом всхрапе собственной лошади, мучительно боясь темноты и силясь понять, отчего даже присутствие вооруженного, сильного рыцаря не придает ей ни малейшей уверенности.

— Наверное, ты был прав, — сказала молодая женщина, чтобы хоть на несколько мгновений отвлечься. — Погони до сих пор не выслали. Бертран, пожалуй, и впрямь заколол бедняжку прежде, нежели та успела открыть рот.

Испанец рассеянно кивнул. Его заботила не мысль о маловероятной мести де Монсеррата, а куда более скверное раздумье, порожденное жутким предчувствием.

Лес безмолвствовал.

Безмолвствовал столь же странно и грозно, как в предыдущую ночь. Ни заячьего порска, ни лисьего лая, ни совиного уханья. Лишь глухой перебор копыт.

И эта окаянная штуковина в кармане куртки. Зачем таскал ее на себе Торбьерн-Волчья Шкура? Откуда взял?

Вопросы навечно остались без ответа, ибо лишь сам звероподобный варяг ведал происхождение своего талисмана. А еще скорее, не ведал и сам.

Где-то позади, очень далеко — на грани окоема, который открылся бы, исчезни Хэмфордский лес по мановению волшебной палочки, возник и разнесся первый услышанный беглецами ночной звук.

Конские уши напряглись, конские глотки втянули воздух и выплеснули обратно коротким, резким ржанием.

— Стой! — негромко скомандовал испанец, натягивая поводья и хватая под уздцы лошадь баронессы.

Звук повторился.

— Аа-уу-ыы! Воо-о-оуу!.. — долетело до Эрны и Родриго сквозь потонувшие во тьме чащобы.

— Dios mio![27] — хрипло прошептал кастилец.

— Волки? — тоненьким голосом вымолвила Эрна.

— Хуже, — ответил Родриго, с необъяснимой уверенностью понявший, что именно объявилось в оцепеневшем лесу и по чьим следам торопится. — Нельзя было давать монетку проклятой ведьме.

— Не понимаю...

— Потом! Держимся вровень, скачем спокойно и быстро. Вперед!

* * *

Услыхав признание де Ришло, Рекс едва не вскрикнул от ужаса. На лбу ван Рина проступил холодный пот, однако несколько мгновений спустя само замешательство старшего друга, на чью беззаветную отвагу американец привык полагаться всецело, придало ему сил, наделило уверенностью. Рекс отчетливо и внезапно понял: де Ришло боится, ибо, в отличие от него самого, вполне сознает чудовищность угрозы. Что ж, будем считать герцога раненным и временно выведенным из строя...

— Так не годится, — сказал ван Рин с неожиданной твердостью. — Оставайтесь на месте, а я сделаю бросок.

— Ни в коем случае!

Де Ришло буквально вцепился в пиджак американца:

— Они прикончат тебя, едва лишь завидят!