Маугли из Космоса - Марк Антоний
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 36
Сонно бормотала речушка на перекатах. В чаще ухал филин. Стылая, белая, как ледышка, луна заглядывала в приоткрытый полог палатки. Поддувал ночной ветерок, но в спальниках было тепло, уютно и спать нисколечко не хотелось. Хотя все знали, что Михаил Васильевич разбудит рано. А может быть, и не разбудит. Сегодня была необычная ночевка. После ужина Учитель объявил, что он с частью группы пойдет к Матюхину Бору на рекогносцировку. До рассвета постарается вернуться. Остальным велел спать. Спать так спать. Никто не возражал. Тем более, как выяснилось, Михаил Васильевич забирает с собой Гриню Турова и всех его бойцов, за глаза тоже именуемых «босяками». В лагере остается «экипаж». Старшим, само собой, назначается Судаков.
Остающихся это устраивало. Митя был человеком мягким, в вопросах дисциплины рассчитывал больше на сознательность кружковцев, нежели на страх. А вот перед «босяками» страх был, хотя Учитель категорически запретил рукоприкладство. Да разве такому человеку, как Гриня, чтобы запугать человека до полусмерти, требовалось поднимать на него руку? Ха-ха-ха… Одно его присутствие наводило ужас. Не удивительно, что когда «босяки» во главе с Михаилом Васильевичем скрылись в долгих летних сумерках, в лагере вздохнули с облегчением. Правда, злоупотреблять внезапно обретенной свободой не стали. Вымыли в речке посуду. Пригасили костерок, добавив в него сырых веток, чтобы дымом комаров отгонять, да и забрались в палатку.
Честно пытались заснуть, но сна не было ни в одном глазу, и потому принялись слушать Борю Антонова по прозвищу Борант, который был мастер байки травить. Сначала его слушали вполуха, — речь шла о каких-то алкашах, трое суток подряд надиравшихся в поселковом шалмане, — но потом втянулись, по опыту зная, что навигатор второй позиции зря воздух сотрясать не станет. Если уж взялся рассказывать, значит, жди увлекательной интриги, резкого сюжетного поворота, ну, или хотя бы — неожиданного финала. Боря знал, что «экипаж» внимательно к нему прислушивается, а потому никуда не спешил. Ни дать ни взять — легендарный сказитель Боян.
— Ну мужики накатили, показалось — мало, а в кармане шиш, — вещал он. — Вот и решили разжиться мелочевкой у сердобольных прохожих. А на дворе зима, мороз трескучий, темнеет рано, день будний, народ по домам сидит. Алкаши потыкались туда-сюда… Холодно, а они с себя все теплое давно пропили. Хотели было обратно в шалман завалиться, как вдруг наткнулись на…
— Милиционера? — предположил бортинженер Коля Степанов по прозвищу Хлюпик.
Борант выдержал приличествующую паузу и почти шепотом продолжил:
— …чужака. Алкаши даже не сразу допетрили, что это чужак… Ну и как водится, задали пару наводящих вопросов… Систему распознавания «свой — чужой» знаете? Ну вот и они так. С какого раёна? Да кто там у вас смотрящий? Чужак в натуре не втыкает, что к чему. А выпивохам только того и надо. Можно обчистить и отвечать за беспредел не придется. Ну и самый отмороженный из них, не продолжая дискуссии, съездил чужаку по рылу. Вернее, он думал, что чужаку, а вышло — собутыльнику! Причем самому смирному и безвредному из них. А затем — и менее смирному. Чужак отправился своей дорогой, не получив ни единой плюхи и пальцем не пошевелив. А эти придурки еще долго потом мутузили друг дружку…
Когда «экипаж» отсмеялся, Эрик расстегнул спальник, выбрался из него, сел, зажег фонарь «летучая мышь», словно хотел видеть лица друзей.
— А знаете, кто это был? — вдруг спросил он. — Ну — чужак…
— Колдун? — с улыбкой спросил Митя.
— Не-е, гипнотизер, — хихикнул Коля.
— Пришелец, — хмыкнул Боря.
Эрик покачал головой, не разделяя веселья «экипажа».
— Учитель, — тихо, но твердо сказал он.
В палатке повисла неприятная тишина. Почему-то никого не обрадовало, что Михаил Васильевич так лихо расправился с отморозками, не тронув их и пальцем. Это было странно. Он же был для них Учителем с большой буквы. Они восхищались им. Поражались глубине его познаний. Восторгались талантом художника. Но оказывается — не только. Было еще какое-то чувство, которое они испытывали к нему. Не боялись же они, в самом деле, Михаила Васильевича — человека порой строгого, но неизменно справедливого?
Ну почудилось как-то Эрику Флейшману, что Учитель на миг превратился в чудовище, но это же ерунда. Мгновенное наваждение, вызванное перенапряжением и чувством вины. В конце концов, жизнь устроена так, что четырнадцатилетнему неглупому начитанному пареньку всегда есть чего бояться. Родительской взбучки. Встречи с хулиганом в темном переулке. Двойки по сочинению. Однако чувство, испытываемое кружковцами к Михаилу Васильевичу, не походило на эти примитивные страшки.
Самое странное, что кружковцы никогда не обсуждали этого между собой. Конечно, непривычны они были к таким взрослым разговорам. Книжки, фильмы обсудить, посплетничать об одноклассниках, байки потравить, помечтать вслух о будущем — сколько угодно, а вот высказать то, что тревожит и волнует по-настоящему, — ни-ни. Не поймут, да еще и дразнить начнут, но сейчас-то все они в одной лодке! Вернее — в «летающей тарелке», как назвал однажды нарисованный Учителем дискообразный звездолет юморист Борант. И пусть «тарелка» эта существует лишь в воображении, они — четверо малопихтиских пацанов, мечтающих о звездах, — должны научиться понимать друг друга с полуслова. Как полагается настоящему экипажу. Однако легко сказать — должны. А как это сделать? С чего начинать?
— Слушай, экипаж, — сказал вдруг пилот-навигатор первой позиции, которому все эти мысли давно не давали покоя. — А вы никогда не задумывались, к чему нас готовит Учитель?
— То есть? — опешил Митя, считавший себя самым информированным из кружковцев. — К поступлению в вузы, конечно. Я лично хочу на механико-математический факультет МГУ поступить.
— А я в МВТУ имени Баумана, — откликнулся Коля.
— А я в летное училище, — сказал Боря. — Оттуда и в космонавты берут…
— Туго
