Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коннор больше ничего не слышит за стучащей в ушах кровью, с трудом сделав два шага, он прислоняется к каменной глыбе и бессильно сползает вниз, через одежду царапая спину. Черные мушки, пляшущие перед глазами в своем безумном танце, разрастаются, сливаются друг с другом и застилают взор единой пеленой.
***
Первым, что Коннор видит, когда ему вновь удается сфокусировать взгляд, становится обеспокоенное лицо друга. Глаза его в свете последнего факела все еще красноватые и влажные, но взгляд больше не плывет, смотрит уверенно и осмысленно.
— Коннор? — Ричард отпускает его плечо и бережно придерживает голову, не давая ей опуститься. — Ты в порядке?
Коннор морщится, не зная, что может на это ответить, не вызвав еще большего отвращения ни у друга, ни у самого себя, и дергается в сторону, чтобы сбросить чужую ладонь. Голова все еще гудит, а назойливый запах горелого жира мерещится из каждой щели. От влажных стен, холодного пола и даже висящего высоко над головой потолка. Он глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться, и стыдливо не поворачивает головы к остальным, вместо того невидящим взглядом уставившись в темноту. Перед глазами вновь и вновь предстает еще до конца не понимающее, но предчувствующее худший исход лицо абаддона в тот миг, когда стрела пробила его грудь. Заструившаяся с губ кровавая пена и тот преисполнившийся беззвучными ненавистью и ужасом взгляд, которым тот с отчаянным упорством стремился напоследок нанести своему убийце ответный удар. Коннор вспоминает и пятно крови, расползающееся по ткани, обрамляющее черное древко багровым ореолом смерти, и вместе с болезненным отчаянием чувствует вставший в горле ком.
Когда он оборачивается назад, со стыдом опустив глаза, Ричард все так же растерянно сидит на полу с протянутой к нему рукой, но, увидев выражение его лица, смущенно ее опускает. Сидящая на корточках чуть позади него девчонка, замеченная Коннором лишь сейчас, испуганно бормочет, указывая куда-то назад:
— У тебя кровь там...
Он проводит ладонью по расцарапанному о камень при падении затылку и тихо шипит, но тут же цепляется рукой за выступ и, слегка пошатываясь, поднимается на ноги. Раньше, чем кто-то из этих двоих решится сунуться к нему с сочувствием и желанием помочь. А, быть может, с осуждением и разочарованием. Он горько усмехается, едва вообразив должно быть прямо сейчас роящиеся в голове друга догадки и вопросы. Для него самого вопрос лишь один: кем теперь тот считает его? Отважным героем, ринувшимся на чудовище? Подлым вором и предателем, не заслуживающим прощения? Больше всего в эту секунду Коннор боится получить ответ.
Он не решается повернуть головы к телу, лежащему на том же месте, когда прежде стоявший чуть поодаль от них в непривычной растерянности Блез не выдерживает и проходит вперед, чтобы настороженно тронуть бок абаддона носком сапога.
— Откинулся, — наемник оглядывается и невесело добавляет: — опять...
Мгновение поколебавшись он наклоняется и тянет стрелу на себя, ухватив ее за чистую часть древка и уперев ногу в грудь трупа. Наблюдая за этим, Коннор прислоняется спиной к дальнему камню в надежде, что приближаться сюда Ричард не пожелает. Он не сумеет ему объяснить, а тот не сумеет понять. Коннор смог реабилитировать себя в глазах друга после побега от Ордена, сохранив собственное достоинство оправдать совершенное отвращением к низостям, что творились за воротами резервации. Но стрела была иным. Ее кража делала его не просто вором, чего и так было бы достаточно. Для превыше всего ставящего честь рыцаря это было отвратительной низостью, для доброго подданного Делориана — предательством целой империи.
От одной этой мысли Коннор с горечью закусывает дрогнувшую губу. Чертов тепличный цветок, выбравшийся на волю из-под отцовского крыла...
Из раздумий его вырывает Блез, наконец выпрямившийся и с нескрываемым отвращением оглядывающий добытую из тела стрелу. Внешне она ни капли не изменилась, но Коннор знает, что стоит чуть надавить и, лишившаяся своих сил, она без труда переломится, как и любая другая шестисотлетняя палка.
Он отрывается от своей опоры и широкими шагами направляется вглубь пещеры. Вперед остальных — лишь бы не услышать от них ни слова, лишь бы избавиться от взглядов. Выражение лица наемника странно, непривычно, но Коннор от всей души благодарен ему за молчание. И осуждение, которого он не находит в его странных глазах.
Пройдя мимо, Коннор с горечью бросает ему через плечо:
— Можешь выкинуть ее к Лодуру.
Его гонит вперед навязчивое раскаяние. Он нисколько не жалеет о том, что только что убил кого-то, слишком отчетливо его понимание ситуации. Этот абаддон не был из того большинства, что заслуживали жалости и милосердия вместо гонений и вечных страданий под гнетом Ордена — таких ему довелось перевидать достаточно. Не убей Коннор его, и мертвы сейчас были бы все они. Промедли он еще хоть мгновение — уже завтра он вез бы то, что осталось от его друга, по ведущему в столицу тракту, чтобы вернуть того домой к отцу. Горло его стискивает злость лишь на собственную недальновидность, уступчивость, с которой он позволил всем им оказаться здесь уже догадываясь, что ждет их внутри.
Коннор стискивает зубы, в спешке едва не влетев в один из образовавших проход камней, когда что-то привлекает его внимание. Он замирает и, щурясь без света оставленного далеко позади факела, вглядывается в темноту за крупным обломком породы.
— Вылазь оттуда, — хрипло приказывает он, не заботясь о том, чтобы не прозвучать угрожающе.
Взъерошенная голова украдкой показывается из-за камня, глядя на него зашуганными глазами, и Коннор делает шаг вперед.
— Смотри, — он устало вздыхает и протягивает пустые руки. — Можешь вылезать.
Человек за камнем на миг затихает, но почти тут же до Коннора доносится тихое шуршание, с которым он осторожно поднимается на ноги, хоть все так же затравленно, и прижимается к камню. Заслышав шаги приближающихся спутников, Коннор спешно машет на них рукой, призывая остановиться поодаль. Свет факела, неровно растекаясь по камням, доходит до найденыша, наконец выпрямившегося, но так и не вышедшего из своего укрытия. Лет мальчишке не больше двенадцати, а росту он совсем не большого, хоть и уже широк в плечах. Потертая одежда пестрит заплатами и явно перешита из братской или отцовской, но по фигуре подогнана весьма неумело. Парнишка оглядывает их с настороженностью