Русские были и небылицы - Игорь Кузнецов

Главное отличие между колдунами и знахарями состоит в том, что первые скрываются от людей и стараются окутать свое ремесло непроницаемой тайной. Знахари же работают в открытую и без креста и молитвы не приступают к делу: даже целебные заговоры их в основе своей состоят из молитвенных обращений к Богу и святым угодникам как целителям. Правда, знахари тоже нашептывают тайно, вполголоса, но зато открыто и смело действуют: «Встанет раб Божий благословясь и перекрестясь, умоется свежей водой, утрется чистым полотном, выйдет из избы к дверям, из ворот к воротам, выступит под восточную сторону, где стоит храм Введения Пресвятой Богородицы, подойдет поближе, поклонится пониже, попросит смотреть лестно, и повсеместно, и повсечасно». Колдун действует зачастую по вдохновению: разрешает себе выдумку своих приемов, лишь бы они казались внушительными и даже устрашали. Он выжидает и ищет случаев показать себя в возможно импонирующей обстановке, хотя бы и с растрепанными волосами и со всклокоченной бородой. Знахарь же идет торной дорожкой и боится оступиться: он говорит по-ученому, как по писаному, придерживаясь «цветника» или как наставлял его покойничек-батюшка.

У знахаря – не «черное слово», рассчитанное всегда на зло и беду, а везде «крест-креститель, крест – красота церковная, крест вселенный – дьяволу устрашение, человеку спасение». (Крест опускают даже в воду перед тем, как задумают наговаривать ее таинственными словами заговора, и, таким образом, вводят в нее могущественную целебную силу.) У знахаря на дверях замок не висит; входная дверь открывается свободно; теплая и чистая изба с выскобленными стенами отдает запахом сушеных трав, которыми увешаны стены; все на виду, и лишь только перед тем, как начать пользовать, знахарь уходит за перегородку Богу помолиться, снадобье приготовить: и тогда оттуда доносятся шепоты и вздохи. Выговаривая себе всегда малую плату (копеек пять – десять), знахарь говорит, что берет деньги Богу на свечку, а чаще довольствуется тем количеством яичек от домашних кур, какое принесут, а то так и ничего не возьмет и, отказываясь, скажет: «Дело божеское – за что тут брать?» Впрочем, плата, даваемая знахарям, не считается зазорной – главным образом потому, что ей оценивается лишь знание и искусство, а не волшебство и чародейство. К тому же знахарь немало трудится около своих пациентов, так как крестьяне не обращаются к нему по пустякам, а лишь в серьезных случаях. Прежде чем больной пришел за советом, он уже попользовался домашними средствами: ложился на горячую печь животом, накрывали его с головой всем, что находили под рукой теплого и овчинного; водили в баню и на полке околачивали вениками до голых прутьев, натирали тертой редькой, дегтем, салом, скипидаром, поили квасом с солью – словом, все делали и теперь пришли к знахарю, догадавшись, что приключилась болезнь не от простой «притки», то есть легкого нечаянного припадка, а прямо-таки от «уроков», лихой порчи или злого насыла, напуска, наговора и чар. Теперь и надо раскинуть умом, потрудиться отгадать: откуда взялась эта порча и каким путем вошла в белое тело, в ретивое сердце?..

От какой бы из причин ни приключилась болезнь человеку, знахарь, как и весь деревенский русский мир, глубоко убежден, что всякая болезнь есть живое существо. С нею можно разговаривать, обращаться к ней с просьбами или приказаниями о выходе вон, спрашивать, требовать ответов (не говоря уже о таких, например, болезнях, как кликушество). Бывают случаи, когда болезни даже олицетворяются. Так самый распространенный недуг, сопровождающийся ознобом и жаром и известный под общим именем лихорадки, есть не что иное, как одна из двенадцати дочерей библейского царя Ирода (а по другим сведениям, их 14). Знахарь умеет распознать, какая именно в данном случае овладела его пациентом: одна ли, например ломовая или трепуха, или две вместе. Он определяет, которая из них послабее, положим, знобуха или гнетучка, чтобы именно с такою-то и начать борьбу. Больной и сам умеет подсказать, гноевая ли это (если лихорадка напала в то время, когда свозили навоз в поле) или подтынница (если болезнь началась, когда усталым он свалился под изгородь в лугах и заснул на мокрой траве)…

Бесконечное разнообразие знахарских приемов и способов врачевания, составляющее целую науку народной медицины, сводится в конце концов к лечению травами. Как лечат знахари – это предмет особого исследования. Нам же остается досказать о том положении, какое занимают знахари и знахарки в деревенской среде в качестве людей, лишь заподозренных в сношениях с нечистою силою, но отнюдь не продавших ей свою душу. Хотя житейская мудрость и велит не обвинять никого без улики, но житейская практика показывает другое, и на обвинение знахарей деревенский люд не скупится. Так, например, ночью знахарям нельзя даже зажечь огонь в избе или продержать его дольше других без того, чтобы соседи не подумали, что знахарь готовит зелье, а нечистый ему помогает. Но, живя на положении подозреваемых, знахари тем не менее пользуются большим уважением в своей среде.

Знахари и змеи

Раз во время набега крымских татар случилось одному казаку быть захваченным в плен. Он попался к татарскому знахарю. Случилось ему ехать со знахарем в лес для собирания трав, и здесь-то ночью казак был свидетелем татарского ужина, для которого татарин, поймав живую гадину, варил ее в десяти водах. Татарин принялся есть порезанную «гадюку», и казак съел кусочек того мяса. На возвратном пути казак слышит говор всех степных растений. Чернобыль говорит: «Я – от черной болезни», тирлич кричит: «Я – талисман любви». Казак засмеялся. Слыша это, татарин догадался, что казак все уже знает. Считая его соперником, отпустил на волю, и тот казак стал знаменитым знахарем.

Одному человеку очень хотелось говорить на разных языках. Слыхал он, что это стоит многих трудов, а ему хотелось достичь этого легко и сразу, но способов к этому не находилось.

Случился тут проходящий и научил человека уму-разуму.

– Как настанет змеиный ток, я приду к тебе, – говорил проходящий, – и научу тебя говорить на всех языках.

Пришло лето. Лето было знойное. Начался змеиный ток. Пришел, как и обещал, проходящий.

– Не остыл узнать разные языки? – спросил он человека, желавшего говорить на разных языках.

– Только о том и думаю, – ответил этот.

После этого разговора пошли они на каменистое поле. Змей там было множество, и все клубками. Проходящий взял один рой, и они возвратились домой. Здесь он скипятил в котле воду и опустил туда змеиный рой.

Змеи быстро сварились. Получилась уха. Проходящий взял ложку ухи и приказал выпить жаждавшему говорить на разных языках. Тот выпил и с того времени говорит на разных языках.

Ехал раз дорогой с кучером помещик, а помещик-то из дошлых был. И увидал на дороге змею, взял ее, велел в котел воды налить, развести огонь и кинул змею в воду.

Сварил из нее первую уху, вылил кипяток на траву – вся трава словно выгорела. Во второй раз сварил и опять вылил – трава поблекла; сварил в третий раз и оставил простыть, а кучеру наказал не трогать. Только кучер и думает: «Что это барин заказал ее трогать? Дай попробую!»

Хлебнул ложки три и испугался: слышит – кругом него все травы заговорили, и цветы, и деревья; каждая трава о своем лопочет. Что за диковина?

Поехали лесом, только он это слушает, а так маленькая травка стоит на опушке, кланяется да и говорит:

– Я от ки-и-илы, а я от ки-и-илы!

Ему смешно показалось, он и засмеялся. Помещик спрашивает:

– Ты уху ел?

– Нет-с.

– Что ж ты смеешься?

– Да так-с.

– Ну а не помнишь ли, как эту траву зовут, вот полынь словно?

– Чернобыльник, сударь.

Как сказал «чернобыльник», так точно все рукой сняло: опять в лесу тихо, и ни деревья, ни трава не говорят.

Ворожба

Ворожба бывает в случаях воровства. Чтобы узнать, кто украл что-либо, знахарь берет решето, ноженки, ковригу хлеба и икону. Сначала он на стол кладет хлеб, а на хлеб – икону; решето же налагает на ножницы, а расширенные ножницы берет в руки и, приспособляя, устанавливает, чтобы они с решетом держались на ногтях пальцев рук. Потом он произносит имена тех людей, которых подозревают в краже. Когда кто-то из людей, подозреваемых в краже, подходит к хлебу со стоящей на нем иконой, смотря на нее (как бы присягая), решето должно тогда же качнуться в какую-либо сторону. Если оно качнется прочь от обвиняемого, то значит, что он непричастен в разъясняемом преступлении; но если решето наклонится в его сторону, то он виновен в воровстве. Этому верят более, чем если бы застать вора в его деянии.