Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

Я старался всячески поправить дело, но плохо удавалось. Все-таки рамс. Мне везло. Н. Д. сердился. Пунш в венском кафе. Ужасное время. Телеграмма от Засядки была; он спрашивает, когда приехать. Нервы были очень расстроены. Лишнее выпил. Рвота.

14 aвг[ycma]. Н. Д. сегодня лучше, но все еще не то, что было на днях. Я посидел у него. Он немного дулся на вчерашнее. Прошелся по Jacob-Strasse. Дома. Присутствовал при завтраке Н. Д. Неудачно (татарский бифштекс). Ванна. Обед. Кофе в Elisenbrunnen. В 4 ч[аса] дома. Н. Д. в саду. Меня поразила худоба его. Повесть Модеста. Обед Н. Д. У него сидел все время. Кончил черновую виолончельной пьесы. Ужин в 6‐м №. Доктор. Сегодня роли переменились: доктор не вполне доволен, Н. Д. совершенно. Рамс. Какая-то особенная скука томила меня. Послана телеграмма к Засядко.

15 авг[уста]. Очень жаркий день. У Н. Д. внизу. Он жалуется на страшную слабость. Однако прошелся со мной 3 р[аза] по комнате. Прогулка по Люшмировскому шоссе. Трудно дышать (это часто со мной теперь бывает). Зашел в скромный кабачок; пиво пил. Очень волновался по поводу вопроса: будет или не будет пот. Пот оказался великолепный. При завтраке Н. Д. Ванна. Рядом со мной мужчина с женщиной – англичане. – Обед. Кофе в Elisenbrunnen. Прогулка. Дома. Все та же бесконечная канитель. Переписывал виолончельную пьесу. Ужин. Доктор. Он брехун. Рамс. Адская, ужасная тоска и нетерпение уехать, доходящее до страшного отчаяния. Café Kupfers. Кутил. Дома в темноте. Господи! Еще осталось 10 дней прожить в этом аде!!!

16 авг[уста]. Воскр[есенье]. Н. Д. с утра гораздо хуже. Странно! – вчера потенье и урина были хороши! Он в полном отчаянии. Не могу описать сцен, которые произошли, да я их никогда [и] не забуду. Доктор Шустер. Требование Н. Д. сказать да или нет. Шустер выказал много энергии и прямоты в этом случае. Консилиум. Доктор Мейер. Я бегал в аптеку. Невообразимое расстройство нервов. После консилиума все как-то легче стало. Однако обедал без удовольствия и едва волочил ноги в прогулке. А кроме всего этого, ощущение в левом боку постоянное, как только я расстроен. Застал Н. Д. ходящим через силу с Сашей. Мучительные часы. Странное дело! – Я был весь под давлением ужаса и тоски, но не жалости!!! Быть может, оттого, что Н. Д. выказывает страх и малодушие перед смертью, и хотя я и сам, быть может, столь же труслив по отношению к смерти, но когда он начинает, как ребенок или баба, выть с отчаяния, – мне скорее страшно, чем жалко. А между тем, Боже, как он страдает!!! И отчего я так ожесточен – не понимаю. Нет! Я знаю, что я не зол и не бессердечен. А это мои нервы и эгоизм, который все громче и громче шепчет мне в ухо: «уезжай, не терзай себя, береги себя!»… А об отъезде еще и думать не смею. Пил после докторского визита (compresse échauffante [490]и каломель) и недолгой игры в рамс. Пунш в Elisenbrunnen и в Венском кафе.

17 авг[уста]. Саша сообщил, что Н. Д. лучше. И действительно, ему сегодня было лучше, чем вчера, – но Боже мой, как он плох. Долго ждал у Саши в комнате, пока туалет происходил. Посидел. Гулял! Писал пьесу для виолончели у Н. Д. Он сегодня тихий, спокойный, покорный. Мне сильнее жаль его, когда он в этом состоянии. Мой обед. Прогулка. В 4 ч[аса] у Н. Д. Он все такой же смирный и жалкий сегодня. Аппетиту не было. Я работал у него. Разговор с Дремелем. У Н. Д. Мой ужин. Саша приходил. Саша беспокоит меня. Он смертельно печален; видно, что он ужасно страдает. Ну как он заболеет, – это самая ужасная трагедия будет!!! Рамс шел вяло. Н. Д. дремал. Саша был печален. Я ушел в 9½. Театр. Тоска и омерзительная немецкая пакость. В кафе. Пунш не помог – я все-таки ужасно расстроен, и что-то в левом боку беспокоит меня все больше и больше. Сегодня через неделю я надеюсь быть накануне отъезда.

18 aвг[ycma]. С сегодняшнего дня луч освобождения блеснул для меня, ибо через неделю уже меня здесь не будет. В этом, конечно, эгоизм; но я в самом деле ужасно страдаю, и по утрам мне кажется, что я совсем болен и не выдержу. Н. Д. сегодня имел консультацию. Я удирал, боясь волнения и повторения воскресных ужасов. Вернувшись, застал Н. Д. и Сашу в гостиной в молчании; рядом доктора рассуждали. Я опять удрал наверх, предчувствуя недоброе. Действительно, Мейер имел жестокость сказать Н. Д., что он очень плох. Отчаяние его. К счастью, Шустер сказал, что не разделяет мнения Мейера. Это на весь день успокоило Н. Д. Но Боже, до чего он плох. Вернувшись с обеда и прогулки (наблюдение за русскими в Elisenbrиппеп), я застал Н. Д. в швицбете. Как он был жалок. У Саши, который болен и убит. После потения (неудачного) Н. Д. испытал страшное утомление. Его обед. Аппетит. Он выпил ½ б[окала] шампанского и опьянел. Тяжело все это ужасно. Зубной врач и его деликатное отношение к умирающему. Мой ужин. Рамс совершенно неудачный (после краткого визита Шустера), ибо Н. Д. все время дремал. Расстроенный до последней степени Саша. Н. Д. упорно хотел играть, – хотя решительно сил не хватало держать карты. Я вышел расстроенный, но луч продолжал светить. Наблюдение за русскими (худой, вроде ляха, тонкий, красный, с красными руками, блондин, смазливо-слащавый неопределенный их товарищ). Попал в Concert в Hartmann-strasse. Дома.

19 авг[уста]. Саша обрадовал меня утром известием, что Н. Д. хорошо спал и что вообще ему лучше. Однако в течение дня это улучшение было весьма относительное. Он был тих и смирен. В таком состоянии он особенно возбуждает мою жалость. Хотелось плакать минутами. Единственная его радость теперь еда, да и для этого сегодня не хватало пороху, т. е. аппетиту. Я в самом деле заплакал, сидя за инструментовкой пьесы (виолонч[ельной]), когда он старался смаковать и не мог… Утром после прогулки выжидал Шустера и имел с ним разговор: он не теряет надежды. Саше сегодня лучше. После обеда и прогулки сидел у Н. Д. и писал. В 7 ч[асов], пока я ходил мыть руки, явился Строгонов и просидел целый час. При нем и Шустер пришел. Я ужинал у себя наверху. Сошел вниз, застал Шустера. Рамс. Н. Д. не был сонлив и вообще находился в возбужденном состоянии. В 10 ч[асов] я пошел гулять; потом пьянствовал в венском кафе. Легши в постель, я стал думать