Всадник. Легенда Сонной Лощины - Кристина Генри

Бром на миг озадаченно нахмурился, пытаясь осмыслить, кто же это перед ним, потом глаза его прояснились, и я увидела в них облегчение – и сожаление.

– Икабод Крейн! – громыхнул Бром голосом рубахи-парня, каким приветствовал приятелей. – Долго ж ты не показывался в Сонной Лощине! Надеюсь, годы тебя пощадили!

Бром словно не осознавал, что Крейн больше не человек. Не замечал ни цепляющихся за него теней, ни неестественных движений. Он был как мальчишка, отчаянно притворяющийся, что никогда не делал ничего плохого, не травил и не задирал одноклассника, и верящий, будто если притворяться достаточно громко, то и жертва тоже поверит в его добропорядочность.

– Ты просто обязан пойти со мной в деревню, – продолжил Бром. – Так куча людей, которые будут рады послушать тебя, разузнать, чем ты занимался все это время. После той ночи, когда ты исчез, ходили самые невероятные слухи…

Он сбился, похоже, осознав, что внешность Крейна не вполне нормальна.

Я обняла Брома одной рукой:

– Опа, не приближайся к нему. Он уже не человек.

Бром опустил взгляд и словно впервые по-настоящему разглядел мое опухшее лицо.

– Это он с тобой сделал?

– Нет, это был Дидерик Смит. Но, опа, смотри. – Я протянула ему изуродованную руку.

– Что это, ради всего святого?

В глазах его мелькнул страх, которого не было там прежде – кажется, никогда-никогда в жизни. Как будто Бром только сейчас понял, что все суеверные жители Сонной Лощины не были просто суеверными, но знали что-то такое, что сам он старательно игнорировал. Не знаю, почему его осенило при виде моей руки, а не при виде тел Юстуса или Кристоффеля – знаю только, что в этот момент в сознании Брома связалось что-то, что раньше не связывалось.

– Это я дотронулась до него. – Я мотнула головой в сторону Крейна. – Он уже не человек. Он тот самый монстр, лесной монстр. Он убил тех мальчишек. Он убил моего отца.

Крейн стоял неподвижно, словно бы завороженный видом Брома. Он все еще казался больше человеком, чем призраком, но и тень, цепляющаяся за него, выглядела вполне материальной. Черная, чернее всяких чернил кровь текла по щеке, по которой проехались мои ногти. Редкие черные капли падали на землю и шипели, коснувшись ее.

– Не подходи к нему, опа. Если ты дотронешься до него, он тебя сожжет.

Сомневаюсь, слышал ли меня Бром. Странное у него было выражение лица – отчасти брезгливое, отчасти восхищенное, а под всем этим скрывалась задумчивость.

– Значит, это ты убил мальчиков.

– Я, – ответил Крейн, умудрившись на этом коротком слове зашипеть, как змея. – Молодец. У тебя всегда хватало ума, чтобы осознать абсолютно очевидное.

Прежний Бром, Бром молодой, тот, которого знал Крейн, возможно, и клюнул бы на приманку – и набросился бы на Крейна, обидевшись на оскорбление. Но Бром повзрослел, обретя с годами благоразумие – ну или по крайней мере то, что сходило за благоразумие у Брома.

А Крейн застрял в прошлом, оставшись таким же, как тридцать лет назад. Для Крейна все еще тянулась та ночь, когда Всадник без головы погнался за ним, та ночь, когда Катрина сказала, что не выйдет за него замуж. И Бром все так же оставался его соперником.

– Бен, – тихо сказал Бром, отцепляя от себя мои руки. – Бери Донара и скачи домой. Я хочу, чтобы ты была с омой.

– Нет, – я затрясла головой. – Я тебя не оставлю.

– Ты ранена, тебе нужен уход. Послушай меня. Мне нужно знать, что ты в безопасности.

– А мне нужно знать, что в безопасности ты! Мы уедем вместе. Что бы ты ни задумал, опа, ты не сможешь этого сделать. Если ты попытаешься причинить ему боль, он причинит боль тебе. Тебе не одолеть его кулаками.

Дед криво усмехнулся:

– Когда ты говоришь об этом, ты говоришь как Катрина.

Может, он сказал бы еще что-то, но тут Крейн издал долгий глухой стон.

– Катрина. Я потерял Катрину из-за тебя. Из-за тебя! Из-за глупца и эгоиста. Тупоголового хулигана. Как мог я, человек интеллигентный, утонченный, проиграть такому, как ты?

– Она не любила тебя, – ответил Бром.

Бром не сказал «Она любила меня», но это явно подразумевалось.

Не думаю, что в данный момент ему следовало говорить такое. Крейн походил на пушку с почти догоревшим запалом. Он готов был взорваться, и весь огонь обрушился бы на нас с Бромом.

Нам надо уходить, уезжать, бросить Крейна здесь, пусть терзается ревностью. Мы вернемся. Но только когда у нас будет план, как с ним справиться.

Однако, даже думая это, я понимала, что так не будет. Это слишком разумно, а ван Брунты разумно не действуют. Нас ведут наши сердца, а не головы. Головы – они для того, чтобы пробивать ими стены. Но Крейн едва ли уступит грубой силе.

Крейн выпрямился, вновь напомнив мне змею, разворачивающую свои кольца, змею с сочащимися ядом зубами. Бром вытащил нож, который всегда носил на поясе. Донар переступил с ноги на ногу и фыркнул. Я попятилась, прижалась спиной к дереву, ощутив сквозь одежду шероховатость коры. Весь лес вокруг, казалось, затих, наблюдая, выжидая.

– Она могла бы полюбить меня, – заявил Крейн.

Он переместился на несколько шагов в сторону, и Бром сделал то же самое. Опа уже не думал о том, чтобы отослать меня домой. Все его внимание сосредоточилось на Крейне.

– Она могла бы полюбить меня, если бы не ты, – повторил Крейн.

– Нет, – сказал Бром. – Она видела твое сердце. Ты хотел денег, положения, чести породниться с ван Тасселем. Она никогда бы не выбрала такого, как ты.

– А ты? – Крейн сплюнул. – Ты не хотел ее ферму, ее богатство? Великий Бром Бонс выше подобных корыстных интересов?

– Нет. Не хотел. Мне было плевать. Я любил ее, любил всегда, даже до того, как узнал, для чего вообще нужны деньги. И люблю ее до сих пор. А человек – если ты все еще человек, – утверждающий, что готов заботиться о ней, никогда бы не разбил ей сердце, убив ее сына.

Крейн вздрогнул, отвел взгляд, а когда заговорил снова, в голосе его уже не было прежней силы:

– Я хотел разбить сердце тебе, а не ей. Ей – никогда.

Бром покачал головой.

– Ты думал, что завоюешь ее таким образом? Что после этого она станет думать о тебе лучше?

Крейн схватился за голову и замотал ею из стороны в сторону, как будто внутри его черепа засело что-то огромное и болезненное, от чего он пытался избавиться.

– Нет, нет, нет! Это все ты! Я только хотел