Всадник. Легенда Сонной Лощины - Кристина Генри

голос не был человеческим, то было рычание хищника в ночи. – Я оставил то имя, оставил то тело, оставил ту жизнь.

– Почему? – спросила я, хотя в голове вертелось: «Я должна бояться, я должна бежать».

Но я ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось знать. Мне нужно было знать: как мог человек, так загадочно исчезнувший тридцать лет назад, превратиться в лесного демона?

– Ты спрашиваешь, почему? Ты, дитя из богатенькой семьи, ребенок ребенка проклятого Брома Бонса?

Он потянулся ко мне; на вид его длинные пальцы очень напоминали человеческие, но они все равно могли причинить мне боль. Я знала это, знала всем своим существом – они способны причинить мне боль. И тут, не успела я даже подумать, из моего рта вырвались слова:

– А еще – ребенок ребенка Катрины ван Тассель.

Рука замерла в дюйме от моей шеи. Прежде размытое лицо существа обрело четкость. Лицо это искажали горе и сожаление, а горящие точки больше не горели, превратившись в огромные карие глаза, слишком большие для этого длинного костистого лица. Передо мной был уже человек, а не монстр, хотя обрывки теней все еще завивались вокруг него, смягчая острые углы и грани.

– Катрина, – выдохнул он и спрятал лицо в ладонях. – Моя Катрина.

«Никогда она не была твоей Катриной», – подумала я, но, к счастью, мой дурацкий язык на этот раз не подвел меня. Если бы я сказала вслух, что Катрина никогда не была его, можно представить, каким немыслимым, неудержимым был бы гнев Крейна. Этот человек наверняка был глуп сверх всякой меры, чтобы полагать, будто у него имелся хоть один шанс заполучить Катрину. Впрочем, поразмыслив, я решила, что он точно был глуп сверх всякой меры. Он ведь просил Катрину выйти за него, а значит, верил, что она может согласиться. Но Бром и Катрина принадлежали друг другу – целиком и полностью, во всех отношениях. Пар, о которых можно сказать так, было очень и очень мало. Это бросалось в глаза – достаточно было только посмотреть на них. Даже витающий в облаках школьный учитель должен был это заметить.

– Если бы не Бром… – сказал он. – Если бы не Бром, она стала бы моей. Она отказала мне, но я мог бы переубедить ее. Не знаю даже, взаправду ли она отказала. Возможно, она всего лишь кокетничала, как кокетничают многие женщины. Я мог бы ее уговорить. Знаю, мог бы. Но потом Всадник погнался за мной, этот чертов Всадник. Знаю, это дело рук Брома Бонса. Бром Бонс проклял меня. Натравил на меня Всадника, чтобы тот забрал мою голову. Чтобы расчистить для себя поле, освободить место.

Ни за что, ни за что на свете я не сказала бы Крейну – ни в тот момент, ни вообще когда-нибудь, – что Всадником, преследовавшим его той ночью, на самом деле был Бром. Присутствие в лесу настоящего Всадника хранило секрет Брома.

– Мне удалось сбежать от него, удалось. Я пересек мост, хотя и не помню как. Но Порох сбросил меня, сбросил меня вместе с седлом, и все почернело. А потом надо мной склонился какой-то человек. Странный старик.

Меня пробрал озноб. В этой истории мог быть только один странный старик, тот, кто присутствовал там в ту ночь. Шулер де Яагер.

Мне следовало догадаться, что здесь замешан Шулер. Он всегда оказывался в центре всего, участвовал в каждой трагедии моей семьи. А глядя на Крейна, на то, чем он стал, я не сомневалась, что вижу очередную трагедию.

До недавнего времени я и не замечала Шулера де Яагера, а теперь он был буквально повсюду, под каждым камнем, как что-то, стремящееся укрыться от света дня.

Крейн замолчал. И я затаила дыхание, не зная, хочется мне, чтобы он продолжал, или нет. А он, кажется, вообще забыл, что я здесь, что это – я, и обращался к кому-то другому. С каждым словом его туманная фигура становилась четче, каждое слово делало его больше человеком, чем призраком.

– Не знаю, что сделал со мной тот старик. Не могу вспомнить, что там случилось. Он спросил, хочу ли я получить силу, чтобы отомстить за себя Брому Бонсу, и я сказал, что хочу. Конечно, я так сказал, ведь я думал, что, если уничтожу Брома, Катрина станет моей. Старик посадил меня на лошадь – не на Пороха, Порох уже ускакал – и привел меня в эти леса. Помню, как он говорил что-то на языке, которого я никогда прежде не слышал, произносил какие-то неземные слова. Потом кровь моя выплеснулась на землю, и была боль, немыслимая, невообразимая боль, а потом мое тело исчезло, исчезло, исчезло. Я стал тенью, тенью без формы и смысла, а когда попытался заплакать, проклясть его, старик сказал, что дал мне силу, а как ее использовать – это уж мое дело. А потом он ушел. Покинул меня. Я остался один в лесу. Уничтожен был не Бром – уничтожен был я. Я не отомстил. Бром женился на Катрине и получил все, что хотел, а я остался ни с чем. Ни тела, ни Катрины, ни понимания, как мне пользоваться своей силой, что вообще с ней делать. Прошло время. Много времени. Не знаю сколько. Время ничего здесь не значит, здесь нет ни календарей, ни сроков. Я парил где-то, призрак, сотканный из печали, дрейфовал по ветру, а ко мне приплывали вести о счастье Брома и Катрины, об их ребенке, о том, что все, к чему прикасается Бром, превращается в золото. Я всегда приходил в ярость, ловя эти слухи, эти тихие слова, приносимые ветром из Лощины, но ничего не мог поделать. Я был немощен, несмотря на то, что старик обещал мне силу.

Раньше я думала, будто ненавижу Шулера де Яагера – за то, что позволил моей матери умереть, за то, что убил моего отца, – но сейчас моя ненависть вскипела с новой силой. Шулер создал этого монстра, превратил дурачка Крейна в существо из крови и ночных кошмаров, а для чего? Забавы ради? Чтобы смотреть и смеяться?

– А потом, однажды, по прошествии уж не знаю скольких дней, старик вернулся. Он сказал, что разочарован во мне, разочарован тем, что я не выполнил своего предназначения, не достиг той цели, ради которой он меня создал. Я ответил, что не знаю как, что он не научил меня. А он сказал, что тут нужна только личная заинтересованность, – и ушел. Прошло еще какое-то время. Может, час, может, день, или