Всадник. Легенда Сонной Лощины - Кристина Генри

отомстить тебе. Это ты заслужил боль. Ты заслужил страдания. Не моя Катрина. Не моя прекрасная, совершенная, своенравная Катрина.

– Ребенок рождается от двоих людей. Ты должен был знать, что из-за твоего поступка она лишь возненавидит тебя.

– Возненавидит меня? Меня? Нет, Катрина, нет. Она меня видела, видела, что я монстр. Какой ужас, какое отвращение были в ее глазах!

Крейн словно уменьшался, пока говорил, как будто ему хотелось съежиться и исчезнуть.

– А чего ты ожидал? Бендикс – ее дитя. Он вышел из ее тела. Половина его крови была ее кровью. Ты сделал ей больно, невыносимо больно.

Все это время Бром не спеша перемещался по поляне – осторожно, обдуманно и так медленно, будто вообще не двигался. Теперь он был уже куда ближе к Крейну, чем ко мне.

Я прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать, не привлечь внимание Крейна. Страшный человек (Демон? Дух? Кто он вообще такой?), казалось, полностью погрузился в мысли о Катрине, и ясно было, что Бром собирается этим воспользоваться. После побоев Дидерика Смита рот мой разбух, как перезрелая виноградина, зубы прорвали кожу, и по подбородку потекла кровь.

«Не приближайся к нему, опа, – в отчаянии думала я. – Не приближайся к нему».

Бром, крепче стиснув нож, скользнул к Крейну.

Тот вскинул голову и улыбнулся – слишком, слишком широко.

– Думал, я тебя не замечу? Ты не настолько умен, Бром.

Он потянулся к дедушке, и я закричала:

– Не дай ему дотронуться до тебя! Не дай дотронуться!

Но было слишком поздно. Ладонь Крейна прижалась к бочкообразной груди Брома, и я услышала шипение и ощутила кошмарный запах. Ухмылка Крейна становилась все шире и шире, расползаясь на все лицо, и вот уже на нем не осталось ничего, кроме зубов да глаз.

Потом Бром взмахнул рукой, и улыбка эта исчезла, зато на смену ей пришла другая, под стать первой, только расцвела она поперек длинной тонкой шеи Крейна, и черная кровь хлынула из нее грозовым ливнем.

Бром отшатнулся от Крейна, и я услышала, как опа хрипит, борясь за каждый вздох. Я бросилась к нему, сунулась под мышку, поддерживая деда. Пот заливал его щеки, зубы были оскалены. Я не хотела смотреть, не хотела видеть, что натворил Крейн, но избежать этого было невозможно. Крейн прожег дыру в груди Брома, прямо там, где было сердце.

– Опа!

– Все… в… порядке… Бен, – выдавил Бром, но все было не в порядке, нет, нет, и никогда уже в порядке не будет.

Крейн зажимал рану на шее обеими руками, на лице его было написано замешательство. Шлепнувшись на задницу, отталкиваясь ногами, он отползал от нас с Бромом. Голова его опасно покачивалась, как будто могла вот-вот упасть с плеч.

– Но как? Я же особенный. Я бессмертный. Никто не может причинить мне вред.

– Всадник… всегда… забирает… голову, – прохрипел Бром.

В груди его страшно булькнуло, на губах запузырилась кровь.

Крейн таял, исчезал у нас на глазах, превращался в ничто. И это – лесной монстр? Ужас, от которого я бежала сломя голову?

От слов Брома голова Крейна дернулась.

– Ты.

Бром улыбнулся. Зубы его были красными.

– Я. Всегда… я.

А потом Икабод Крейн – который приехал в Сонную Лощину школьным учителем, который мечтал стать хозяином фермы и состояния ван Тасселя, которого преследовал Всадник без головы, который стал чудовищем, совершившим четыре убийства, – умер в лесу за пределами Лощины, забытый всеми, давно уже ставший жертвой из легенды.

В тот миг, когда Крейн рухнул и застыл в луже черной крови, Бром упал на колени.

– Опа, опа, – повторяла я.

Нужно что-то сделать. Должно же быть что-то, что я могу сделать.

– Опа. Не умирай. Не надо. Пожалуйста. Ты мне нужен. Ты нужен оме. Останься с нами. Ты должен остаться.

Он погладил меня по голове, с нежностью и любовью, как делал всегда. Улыбнулся мне еще раз – и повалился на бок. Свет в его глазах погас.

– Нет. – Я перевернула его на спину, встряхнула за плечи. – Нет, ты не можешь. Не можешь. Вернись, пожалуйста, опа, пожалуйста, вернись. Это неправильно. Ты не мог умереть вот так.

Как вообще Бром мог умереть? Великий Бром Бонс, истинная легенда Сонной Лощины – убит? Человека вроде Брома, слишком великого, слишком могучего, слишком несокрушимого, нельзя, невозможно убить.

Я склонилась над ним, прикрывая дыру на месте сердца.

– Опа.

Мои слезы бежали по его щеке, смешиваясь с кровью.

Никогда больше я не услышу его смех, эхом разносящийся по всему дому, никогда не услышу его громовой голос, зовущий меня по имени, никогда он не стиснет меня, не вскинет в воздух, не обращая внимания, как сильно я выросла. Я больше не увижу, как он целует Катрину, когда думает, что никто не смотрит, не увижу, как он возится с овцами, будто с собственными детьми. Не увижу, как он скачет на Донаре, как несется по залитым летним солнцем пшеничным полям.

Он умер. Умер. Умер.

Не знаю, как долго я просидела так, но через какое-то время я услышала треск веток под копытами осторожно шагающей по лесу лошади. Потом лошадь остановилась, раздался вздох, и я подняла глаза.

Донар, такой же мудрый, как и его предшественник, привез Катрину. Она сидела на его спине, величественная, как королева. Она смотрела на меня, на Крейна, на Брома, и лицо ее казалось высеченным из мрамора.

Потом она, не говоря ни слова, спешилась. Погладила Донара по шее. Рука ее дрожала.

Когда Катрина приблизилась, я сгорбилась над Бромом. Не хотела, чтобы ома увидела, что сделал Крейн. Не хотела, чтобы она увидела Брома таким.

Она остановилась по другую сторону тела Брома. Никогда еще бабушка не казалась такой маленькой, такой хрупкой, как в этот момент.

– Дай мне взглянуть на него, – сказала она.

Я покачала головой.

– Дай мне взглянуть на него, – повторила ома, на сей раз тем тоном, который не подразумевал непослушания, тоном, которым она говорила тогда, когда я плохо себя вела.

Медленно, неохотно, я отстранилась, и Катрина увидела.

Она опустилась на колени возле своего мужа, возле любви всей ее жизни, бережно взяла его руку и поцеловала ее.

А когда заговорила, слышно было, как ее душат слезы, слезы, которые она выплачет позже, когда никто не увидит.

– Давай отвезем его домой, Бен.

Часть третья

Что касается Брома Бонса, то вскоре после исчезновения своего незадачливого соперника он с триумфом повел под венец цветущую и пышущую здоровьем Катрину; было замечено,