Кулинарная битва - Карин Джей Дель’Антониа

не в теплой, что хоть и быстрее, но вреднее для мяса, а в ледяной. Воду и лед меняют через определенные интервалы времени и в соответствии с точно заданной температурой. Они купили чуть ли ни целую тонну льда и двадцать четыре белых ведра, каждое на двадцать пять литров. На улице наполнили ведра из шланга и в часть из них сложили цыплят. Готовые к продаже цыплята были упакованы в полиэтиленовую пленку. Какое-то время их не разворачивали, а так и перекладывали из одного ведра в другое, сливая воду, когда лед таял. Слегка оттаявших кур разворачивали, разделывали на куски для жарки, складывали куски в герметичные мешки и продолжали размораживать дальше. В перчатках этим заниматься не будешь. В нужном для надреза месте на грудинную косточку нажмешь только голыми руками, и окровавленный лед из шеи и из складок кожи в перчатках тоже не вытащишь.

Работа ужасная, но как без нее обойтись? Не смогут они цыплят вовремя разморозить – не смогут вечером открыться. Судьи приедут – что они увидят? Вот и конец «Кулинарным войнам».

Первый час в сторону Мэй Энди даже смотреть отказывался. Как и Барбара, он во всем ее обвинял. Потом начал отпускать мрачные шуточки – уж больно идиотская была ситуация. Барбара работала, погрузившись в стоическое молчание, а Мэй – мысленно высказывая Аманде все, что про нее думала. Начала с «как ты могла?», перечислила все Амандины грехи против матери и против «Мими». Ты же все время здесь. Она у тебя на глазах постоянно. Не видишь разве, что мать стареет? Если ты на меня злишься, это не значит, что надо матери гадить. Ты же здесь выросла, а теперь хочешь родное гнездо дотла сжечь?!

Мэй перебрала в голове все, о чем с кем бы то ни было в этот приезд разговаривала. Нет, совершенно точно, ничего такого, что Джона Касвела могло обидеть, она никому, кроме матери, не говорила. И даже тогда она осторожно подбирала слова. Сказала, что куры Джона – часть истории «Мими», и вовсе не имела в виду, что с ними что-то не то и что от них надо откреститься. Потому что история у «Мими» и вправду офигенная. Чем больше Мэй про нее думает, тем лучше это видит. Это же не просто истинно американская история, это история самой Америки. Их «Мими» – настоящая американская героиня. ее бы сейчас феминисткой назвали. Мими, без сомнения, феминистка далекого прошлого. А «Фрэнни» – жалкая копия. Там всегда мужики заправляли, а теперь от традиций и подлинного духа километровые меню и еженедельные фуры мороженых полуфабрикатов вообще ничего не оставили. Чизкейк, лепешки, картошка фри… Кто знает, что они там еще из коробок на тарелки кидают? Разве стали бы Нэнси с Амандой этих цыплят размораживать? Подали бы вместо них фрикадельки в томате или бургеры – и дело в шляпе.

«Тебе ни про «Мими» ничего не понять, ни про то, что значит традиции сохранять», – упрекала она сестру. Она-то сама, может, и уехала из Меринака, но самого важного не забыла.

И как в родном городке с людьми ладить, тоже не забыла. Мэй сердито запустила руку в очередного цыпленка. Ей здесь все рады, по крайней мере сейчас. И кроме Аманды и Джона Касвела, никто ее отъездом не возмущается. И приездом тоже.

Она вообще никого ничем здесь не возмущает. Не то что в Нью-Йорке, где все всеми вечно возмущены: за кофе ты, оказывается, без очереди лезешь, дети твои по тротуару прямо ходить не умеют и т. д., и т. п. С Джеем тоже в последнее время живешь как на минном поле: работу от него спрячь, блог пиши, когда его дома нет, предметы в доме расставишь, чтобы для Инстаграма или Фейсбука фотографию сделать – тут же верни все как было. Даже на съемки «Блестящего дома» у него за спиной тайком уезжать приходилось. И в «Блестящем» тоже не лучше. Как себя ни обманывай, а никто там ее идеи всерьез не принимал: ни Лолли, ни кто-либо другой. Скажем, она в комнате мебель расставит, в шкафах место расчистит, а в результате что из того в эфир идет? Все, что она сделала, вырежут.

Она и сама понимала, что уходит со съемок домой расстроенная до предела. Видно, и Джею от нее в последнее время радости мало. И Райдеру с Мэдисон тоже. Сыну с дочкой, кстати, кажется, в Меринаке нравится. Она их с Джессой сегодня на детский пляж на речку послала. Сама бы с ними там с удовольствием поплескалась. Но нет – ей сегодня здесь весь день в ледяной воде куриц купать.

Опершись о прилавок рядом с раковиной, где мокли мешки с уже почти размороженными порциями, мать закрыла глаза. Таскать коробки с птицей, наливать ведра, сливать воду – работа тяжелая. А Барбара ни минуты не передохнула. В глубине души Мэй знает: мать с Энди правы – это она во всем виновата. Только в чем ее вина, ей непонятно.

– Мам, отдохни. – Она погладила мать по широкой спине. – Пойди в дом, посиди.

– Да ничего. Я просто спала сегодня не очень, – отозвалась Барбара. – Пройдет.

– Все равно. Я же вижу, что ты устала. Поди проверь, что тетя Эйда делает. Скажи, чтоб к вечеру как следует принарядилась.

Энди вошел в кухню с полным ведром разделанных кусков курицы.

– Что-то вы разленились, подружки, – сказал он, и Мэй чуть не испепелила его взглядом. К ее удивлению, он сразу все понял. – Не страшно. Конец уже не за горами. Я только что Зевса попросил пораньше прийти. Через час в нормальный ритм войдем. А если Мэй мне поможет, никаких проблем вообще не будет. Все до приезда «Войн» успеем.

Развязав фартук, Барбара повесила его на крючок.

– Тогда я пойду. Мэй, а ты не забудь потом умыться. На тебя смотреть страшно.

Она вышла не оглянувшись, и Энди расхохотался:

– Нам потом от нее влетит за то, что мы про ее усталый вид сказали.

– И за то, что советы ей давать осмелились.

– Сдается мне, это у вас семейное. Иногда мне кажется, что вашей Мими не нравится, что я на ее кухню влез. Она не хочет, чтоб я на ее рецепт смотрел. Клянусь, стоит мне приблизиться, его рамка сама собой падает. Мне сегодня утром пришлось ее заново вешать.

– Не думала, что тебе рецепт все еще нужен.

– Я, бывает, пропорции с ним сверяю, а заодно – хоть она меня не особенно жалует – дух основательницы в себя впитываю.

– По-моему, ей