Мистер Фермер. Между Адом и Раем! - Focsker

class="p1">— Хватит! — Громом в небесах разразился голос разгневанной, ставшей оружием Инквизитора Зуриэль.

— Вы обе не правы. — Проговорил мужчина инквизитор, — Время ваше прошло, и нет у вас более права решать, кому и чему быть в империи Его. Бог наш вернулся, во славу живых и мертвых, услышал наши молитвы и спустится на помощь к нам в самый нужный час. Отриньте гордость, отрекитесь от чинов и званий, вложите души свои в его ладони и вспомните, с чего началось Царствование Его.

Инквизитор говорил намёками, расплывчато, но женщины поняли. Вспомнили день, когда впервые, в час нужды, когда Матвеему требовалась помощь, от него отвернулась Эсфея. Тогда ему нужна была защита, сила, которая могла бы стать для него щитом. Все из присутствующих на тот момент видели, знали, что случилось с Матвеемом, и потому, дабы подобное не повторилось, полностью отдавали себя тренировкам, самосовершенствованию. Тогда они были слабы, а тот, кто спас их, ещё слабее. Но они выжили, он пал, и сейчас возродился. Он дал второй шанс, теперь, как и тогда, давным-давно, нуждался в них всех. Собирал их вместе!

Слова инквизитора тронули сердце Аорры. Упав на оба колена, руки свои смуглые вдавив между грудей, она склонила голову перед служителем церкви, произнеся то, о чём никто не просил:

— Здесь, перед небом и свидетелями, я, Аорра, прозванная Древней Матерью и Первой из Трёх императриц, отрекаюсь от престола, от титулов, земель, богатств, слуг, рабов и своей жизни. Вверяя её в руки Матвеемовы, клянусь защищать Его, пока бьется мое сердце, и умереть тогда, когда того потребует мой Бог, или вместе с ним.

Тишину, воцарившуюся после звучания последних слов, разрушает ещё один глухой удар колен о землю. Затем еще и еще. Так пали Заря, Ветерок, и даже сама Зуриэль, вернувшаяся в свою телесную оболочку. Искренность речи Аорры раз и навсегда положила конец распрям, ссорам и спорам о том, кто и чем должен править в Империи, носившей имя её истинного правителя, Матвеема.

Глава 23

Белая кожа, будто облитая маслом, сияла в свете редких, падавших на неё через окна солнечных лучей. Руки как молоты, грудь, как полные ветра паруса. Всем своим видом, созданный мной, источал божественную силу, величие, спрятать которое способна только самая искренняя ложь.

— Посланник Матвеемов, герой, призванный во спасение… — Хочу выставить того кем-то, вроде Облачко.

— Создатель, не склоняй предо мной головы, ибо я не достоин. — Взяв меня мощными пальцами за бороду, будто мы герои в каком-то гейском порно, поднял мою голову ангел. Нет, ну что за дебил!

«Матвеем…» — прошептал кто-то из солдат. «Чудо… чудо Матвеемово, мертвец стал ангелом, чудо господне…» — вторил тому другой. Все зашептались, слух, молва поползли по кроватям, и даже дежурившие за пределами барака воины вбежали узнать, что же тут случилось.

— Кто ты… крылья, стража! — Стража испугалась. Щёлкнул болт, то был созданный мной арбалет, что без труда ощипал несколько перьев, вынудив ангела, спокойным, размашистым движением крыла, остановить следующие два выстрела.

— Братья… вы не узнаёте меня, все мы дети Его, — рукой указал на меня ангел, — и воины Империи прозванной Матвеемовой.

Вот же срань… Со слов последних ангельских, все всё поняли. Пиздарики-сухарики, промокла и размякла моя легенда, попытка скрыться, затеряться на севере. Махать руками с криками «Всё не так», или «Я всё обьясню», больше нет смысла. Глядя на меня, воины и маги молятся, на груди, лбу, вырисовывая букву «М», спрашивают себя и меня:

— Матвеем?

Врать дальше или признаться…

— Да… это я. — Тихо, спокойно, надеясь, что, как и раньше, слова мои вызовут смех, улюлюканье и издевки, произношу я. Надежды тщетны. Сделанное чудо — сродни легенде, а люди, «человече», вокруг меня, сползают на пол, стаскивают тех, кто не может ходить, и приклоняются. Изнеможённые, полуживые, отравленные и раненные, значит… вот перед кем я впервые должен предстать в роли бога. Отлично, как паства, они идеально подходят мне, тому, кто никогда не был особо удачливым, сильным, популярным и уж тем более, великим. Моё второе пришествие, место, где я предстал пред потомками, то, что нужно.

— Имя мне Матвеем. Аоррой прозван я был Забытым героем пустыни, великим Шаманом, Магом и Чудотворцем, скачущим по воде. Вместе с вашими предками я завершил Бесконечную Охоту, оседлал реку, покорил свирепых Рыкунов, объединил народы, встретил Великое переселение, и построил то, что вы, потомки, зовете Запретным садом. Я жил давно, и со мной жило поколение героев, чья кровь до сих пор теплится в ваших жилах. Защищая имя предков и наследие наше общее, продолжая бороться против истинного врага, демонов, вы справились, выстояли. Я благодарю судьбу за возможность представиться вам таким, каким был тысячи лет назад, и какой я есть сейчас.

Склоняя голову перед шокированной толпой, по-прежнему жду насмешек, отрицания, упреков. Но тишина, воцарившаяся после моих слов, не упрекает, не отрицает и не смеется. Тишина — есть тишина.

— Матвеем… — пошел шепот по нестройным рядам. — Он вновь с нами, он здесь. — поддерживали первых вторые, а вторых третьи и четвертые.

— Да здравствует Матвеем, да здравствует жизнь после смерти! — Внезапно заорал кто-то из-за пределов бараков. По голосу я отчётливо понял, кричал Эглер. Сукин сын подогревал толпу, управлял её настроением и подталкивал в русло, из которого самым сухим выбраться мог только я.

— Жизнь после смерти! — Истошно заорала ослабленная ранами, измученная болезнями, радостная толпа. Смерть в их глазах, в их мыслях ушла на задний план. Ведь о какой смерти может идти речь, если только что перед тобой воскрес усопший, и востал он не простым смертным, а ангелом, рядом с которым стоял сам Бог. Статный, сильный, не такой как все, — он, ангел, олицетворение мужских стремлений и стараний, огромный и сильный, способный на то, что не мог при жизни любой другой его собрат. Эглер знал, чего хочет мужское, жаждущее битвы и славы сердце, и каждый новый выкрик его всё больше и больше раззадоривал толпу.

С криком воинов, в голове моей зазвенели десятки чужих голосов, молебных просьб и пожеланий. Те, кто знал, видели меня, кричали о вечной жизни, по настоящему уверовали, про себя молили о помощи, о сострадании и заботе. Голоса их звучали все громче, мне становилось хуже, и я, пошатнувшись, оперся на Облачко, демоненка, что вмешавшись тут же