Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Спасибо, Господи! — обрадовалась она. — Обещаю тебе больше не грешить и быть образцовой женой. Отныне я буду сдержанной, мягкой, преданной и послушной.

Успокоенная этим списком добрых намерений, Лора приготовила ужин. Не успела она поставить еду на поднос, как в одной из комнат раздались гитарные аккорды, а затем зазвучала песня.

Дикарь с севера,Подгоняя своих коров,В сапогах на босу ногу,Корчил рожи.

Вдоль всей рекиНа земле лежали маленькие дикари,Остальные висели на спинах матерей.

Ты меня любила, и я тебя любил.А сейчас ты от меня уходишь.Ты меня больше не любишь, и я тебя не люблю,Мы с тобой квиты…[24]

Лора задрожала от негодования, потому что Клутье начал петь, не дождавшись ее. Несмотря на то что Лоре очень нравился низкий теплый тембр его голоса, ей захотелось крикнуть, чтобы он немедленно замолчал. Нет, так нельзя, — тут же одернула она себя. — Мне следует быть сдержанной и терпеливой».

Когда она вошла в комнату несколько минут спустя, ее глазам предстала милая картина. Луи сидел в своей постели, опираясь на подушки, и с довольным видом слушал Мартена Клутье. Мирей отбивала такт, удобно устроившись в кресле, ее колени были укрыты пледом.

— Боже милосердный, у нас теперь все шиворот-навыворот, мадам! — со смехом воскликнула экономка. — Теперь вы меня обслуживаете! А месье Мартен поет песни Ла Болдюк только для меня.

— Нет, для меня тоже, — тихо возразил Луи.

Закончив петь последний куплет, гость улыбнулся Лоре. Она грациозно уселась у постели сына и протянула ему миску с супом.

— Гм… Как вкусно пахнет, мама! Скажи, я ведь выздоровел? Я не стану инвалидом?

— Уверена, что все будет хорошо! — ответила она. — Доктор должен заехать завтра утром: он тебя осмотрит. Но если сейчас с ногами у тебя все в порядке, хуже уже быть не должно. Правда, Жослин?

— Я не врач, Лора. Но мне кажется, что Луи выкарабкался.

— Ну что, тогда еще одну песенку? — весело сказал Мартен. — Пусть ваши больные ужинают под музыку, мадам. «Новый год» вам нравится? Снова Ла Болдюк!

— Царствие ей небесное! — вздохнула Мирей, перекрестившись.

Давай готовиться к празднованию Нового года,Я напеку вкусных пирогов, приготовлю рагу по старинке,Во время празднования Нового годалюди берутся за руки, обнимаются.Такое бывает только раз в году, это самое прекрасное время.Нужно покрасить повозку и подковать кобылу,Мы поедем проведать твою сестру на дальнюю ферму.Во время празднования Нового годалюди берутся за руки, обнимаются.Такое бывает только раз в году, это самое прекрасное время!

Убаюканный приятным голосом Мартена, Луи несколько раз зевнул. Он чувствовал себя невероятно хорошо, ощущая на губах привкус овощного бульона, с мягкими подушками за спиной, глядя на помирившихся родителей, сидящих рядом. Когда песня закончилась, он попросил слабым голосом:

— Месье, не могли бы вы еще что-нибудь сыграть? Я так люблю музыку!

Лора с улыбкой погладила сына по руке, но эти слова вызвали у нее тревогу. Она не выносила, когда Луи заговаривал о музыке. Это была ее тайная борьба, ее наваждение, дошедшее до того, что она заперла на ключ пианино под предлогом, что оно расстроено. Лора ужасно боялась однажды получить подтверждение своим догадкам о том, кто является отцом мальчика, словно определенные таланты и склонности обязательно передаются по наследству.

«Возможно, я зря так переживаю, — сказала она себе. — Кому не нравится музыка? Все люди на земле любят слушать красивые мелодии и песни. Луи — сын Жослина. Как может быть иначе? Но ведь он так похож на Ханса! Тот же светлый, немного отсутствующий взгляд, тонкие волосы, лоб…»

Ее грустные размышления прервал Мартен Клутье. Он подошел к ней и добродушно поклонился.

— Дорогая мадам, я вернусь, когда вы перестанете тревожиться о здоровье вашего парнишки, — сказал он. — Я просто хотел вас немного порадовать. А сейчас мне пора домой.

— Боже милосердный, уж порадовали так порадовали! — воскликнула Мирей. — Вы замечательно поете, месье! Ах, какой у вас голос! Так бы слушала и слушала. На следующей неделе я буду чувствовать себя лучше и напеку вам оладий. Хоть жара еще не спала, нет ничего лучше моих оладий!

Историк проявил учтивость и не стал задерживаться. Жослин подошел к двери, чувствуя облегчение.

— Я вас провожу, месье Клутье, — предложил он.

Мартен тепло улыбнулся Луи и экономке, задержав свой взгляд на Лоре, почувствовавшей себя польщенной. Как только мужчины вышли из комнаты, Мирей присвистнула:

— Ну вы даете, мадам!

— Что такое?

— Ничего, просто даже в фартуке и без макияжа вы очаровывать мужчин.

Луи прыснул со смеху. Не теряя спокойствия, Лора ответила, целуя сына:

— Единственный мужчина, которому я хочу нравиться, это мой Луи, мой большой мальчик двенадцати лет. Тебе уже лучше, милый, какое счастье! Мирей, мне кажется, у него совсем нет температуры.

— Не целуйте его так много, мадам. Если вы подцепите заразу, нам всем туго придется!

— Зараза к заразе не пристает, я за всю свою жизнь ничем не болела. Микробы меня боятся.

— Какая ты смешная, мама! — сказал мальчик, глядя на нее влюбленными глазами. — Скажи, раз я выздоровел, ты сможешь подарить мне гитару на мой следующий день рождения?

— Посмотрим. До этого еще почти одиннадцать месяцев. И я бы лучше купила тебе электрический поезд.

— У него уже есть один, мадам, — заметила экономка. — Слушайте-ка, ваша яичница с салом очень вкусная.

Лора поправила одеяло и произнесла:

— В Бельгии я готовила для своих бабушки, дедушки и брата, не забывая о родителях, конечно! Я могла бы тебя и не так удивить, моя бедная Мирей! А ты, Луи, подумай, что могло бы тебя порадовать вместо гитары.

Жослин вернулся в комнату. Он поскреб свою темную бороду с вкраплениями серебристых волосков. Ему было непонятно упорное стремление жены оградить их сына от общения с любым музыкальным инструментом.

— Лора, — мягко начал он, — почему ты препятствуешь желанию Луи заниматься музыкой? Он унаследовал это от меня. Когда я был в его возрасте, кюре просил меня играть во время мессы на фисгармонии. Я любил сольфеджио и запоминал целые отрывки наизусть, не пользуясь партитурами. Эрмин подтвердит, мы любим беседовать об оперном искусстве. Это у нас семейное.

— Правда? Я ничего об этом не знала, Жосс. Прости, но до этого вечера ты никогда не рассказывал мне о своем пристрастии к музыке. А ведь мы женаты более тридцати лет!

Он нежно обнял ее рукой за талию. Любовный порыв, который она продемонстрировала ему совсем недавно, не оставил его равнодушным. Осознавая возбуждение своего мужа, Лора стала ласковой.

— Какой чудесный вечер, правда? — сказала она. — Луи, похоже, выздоровел, Мирей чувствует себя лучше, и, если Эрмин удастся продать квартиру на улице Сент-Анн, обещаю, мы скоро купим гитару. Месье Клутье поможет нам советом.

Они еще немного поговорили, сидя у постели сына. Экономка ушла в свою комнату, намекнув, что ей на пользу пойдет чашечка травяного чая.

— Я принесу ей чай, — шепнул Жослин на ухо Лоре. — А потом мы пойдем спать, я очень устал.

— Надеюсь, не слишком, — так же тихо ответила она.

Они улыбнулись друг другу. Луи уснул с порозовевшим и умиротворенным лицом. Это действительно был чудесный летний вечер.

Киона стояла на коленях возле того места, где Тошан вот уже несколько лет подряд летом или в начале осени разводил по вечерам большой костер. Наклонившись вперед, девочка смотрела перед собой невидящим взглядом, на ее лице застыла гримаса скорби. Накануне весь день моросил дождь.

— Нет, нет, нет… — стонала она.

Медленными, почти торжественными движениями она взяла влажный пепел в ладонь и намазала им щеки, лоб и подбородок. После этого она принялась петь низким монотонным голосом на языке монтанье.

— Да что с ней такое? — недоумевала Мадлен, наблюдая за Кионой из окна. — Акали, присмотри за Констаном, не отходи от него ни на секунду.

Индианка бросилась на террасу, сбежала по ступенькам крыльца, приблизилась к Кионе и подняла ее, схватив за талию.

— Малышка, ты пугаешь меня своим пением! И во что ты себя превратила? Да ты плачешь! Почему? Киона, ответь мне!

— Шоган умер. Твой брат отправился в страну вечного сна. Ты больше никогда его не увидишь, Мадлен. Болезнь забрала нашего славного Шогана, такого сильного и храброго!

— Как? О чем ты говоришь? Мой брат! О нет, нет, только не Шоган!